Бенони (пер. Ганзен) - Кнут Гамсун

Но дни шли…

Однажды послѣ обѣда Бенони, расхаживавшій взадъ и впередъ по дорогѣ къ дому кистера, встрѣтилъ Розу.

Да, Бенони потянуло прогуляться. Было такъ тепло; весь ледъ сошелъ; фьордъ сверкалъ зеркальной синевой; прилетѣли перелетныя птицы; сороки кокетливо попрыгивали, вертя хвостами не хуже трясогузокъ, лопотали и стрекотали день-деньской. Да, пришла весна! А Бенони столько наслышался пересудовъ о своемъ сердечномъ дружкѣ Розѣ… Но цѣлую недѣлю все крѣпился и только сегодня пошелъ.

При встрѣчѣ оба немножко поблѣднѣли. Она сразу замѣтила толстое золотое кольцо у него на правой рукѣ.

— А, и ты гуляешь, — сказалъ Бенони, поздоровавшись и взявъ ее за руку.

— Да. А ты какимъ молодцомъ смотришь послѣ Лофотенской поѣздки, — сказала она, чтобы задобрить его немножко. Голосъ ея слегка дрожалъ.

— Ты находишь? — и Бенони готовъ былъ забыть обо всемъ, наплевать на всѣ сплетни. Развѣ Роза, его сердечный дружокъ, не была тутъ съ нимъ? Онъ обхватилъ ея талію и хотѣлъ поцѣловать…

— Нѣтъ, — сказала она, уклоняясь.

Онъ оставилъ попытку, сейчасъ же выпустилъ ее и спросилъ:- Почему такъ?

— Нѣтъ, нѣтъ, — отвѣтила она.

Онъ нахмурился и съ горечью проговорилъ: — я не буду клянчить у тебя милости.

Молчаніе.

Она стояла, понуривъ голову. Онъ все смотрѣлъ на нее и готовился…

— Я ждалъ отъ тебя хоть пары словъ на Лофотенахъ, — сказалъ онъ.

— Да… — робко отозвалась Роза.

— И съ тѣхъ поръ, какъ я вернулся домой, ты не показалась ни разу.

— Я не удивляюсь, что ты такъ говоришь, — только и сказала она.

— Что же мнѣ теперь думать? Или между нами все кончено?

— Боюсь, что такъ.

— Я слыхалъ что-то насчетъ этого, — сказалъ онъ, кивнувъ головой и не подымая никакой исторіи. — Такъ ты забыла, что обѣщала мнѣ?

— Я помню, но…

— Ты забыла, что я уже отчеркнулъ въ календарѣ?

— Какъ? Что такое отчеркнулъ?.. Ахъ, да! — догадалась она.

— Я отчеркнулъ день, который ты сама назначила.

Она медленно покачала головой, давая понять, какъ это все ужасно.

— День нашей свадьбы, — продолжалъ онъ мучить ее.

Тогда она сдѣлала шага два по дорогѣ и заговорила: — Что мнѣ отвѣчать? Вѣрно, мы не пара… Не знаю. Конечно, не годится такъ поступать, какъ я… Но сдѣланнаго не воротишь. Подумай, что было бы съ нами… Ради Бога, Бенони, забудь обо всемъ!

— Да, ты гладко говоришь, — сказалъ онъ. — Гдѣ мнѣ за тобой угнаться. Но люди говорятъ, что тебя беретъ Николай Аренценъ?

Она ничего на это не отвѣтила.

— Говорятъ, вы съ нимъ старые друзья…

— Да, мы давно съ нимъ знакомы. Съ самаго дѣтства, — отвѣтила она.

Бенони поглядѣлъ на ея продолговатое лицо съ пышными пунцовыми губами… Грудь ея такъ и ходила; глаза были опущены, и густыя рѣсницы оттѣняли ихъ словно черной полосой. Охъ, должно быть самъ бѣсъ сидитъ въ ней, коли у нея такія губы!

Отъ волненія его собственныя губы раскрылись, и блеснули желтые моржевые клыки.

— Да, да, Николай первый взялъ тебя, такъ пусть возьметъ и послѣдній, — сказалъ онъ, желая показать, что ему все равно.

— Да, — тихо отвѣтила она и почувствовала облегченіе. Теперь дѣло было сдѣлано и разговорамъ конецъ.

— Небось, ему, Николаю, не приходилось отъѣзжать отъ тебя ни съ чѣмъ, — продолжалъ Бенони, разгорячаясь.

Она вопросительно взглянула на него.

— Такъ люди говорятъ. А тогда плевать мнѣ на всю твою важность! Ступай и милуйся со своимъ любовникомъ!

Она глядѣла на него во всѣ глаза, какъ будто не понимая. Прошла минута; затѣмъ вдругъ лицо ея исказилось, и глаза заметали искры.

Бенони увидѣлъ, что онъ надѣлалъ, и немножко смутился. — Такъ люди говорятъ. Я не знаю. Мое дѣло сторона.

— Ты съ ума сошелъ! — проговорила она.

Онъ раскаивался въ своихъ словахъ и началъ опять говорить что-то такое, путаясь и становясь смѣшнымъ въ своемъ замѣшательствѣ.

— Чортъ знаетъ, какъ тебя это задѣло! Неужто ты думаешь, я такая свинья? Но мнѣ попросту не въ моготу стоять тутъ и миндальничать съ тобой. И ты, небось, не глядишь на мое бѣдное сердце, а только слышишь, что я мелю. А на это нечего обращать вниманіе, — пытался онъ утѣшить ее.

Она стихла. Голова ея поникла, и двѣ крупныя слезы потекли по ея носу и упали на грудь. Вдругъ она вытянула руку и, не глядя на Бенони, сказала:- Прощай. — Затѣмъ быстро сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ, но опять обернулась! — Не вѣрь этому.

— Чему не вѣрить? Нѣтъ, я-то не вѣрю, и никогда не вѣрилъ. Но ты все только о себѣ думаешь, а нисколько не думаешь о томъ, каково теперь придется мнѣ; какъ я проживу всю долгую жизнь. Я не человѣкъ больше.

— Я очень виновата передъ тобой, я знаю.

— Да, знаешь, знаешь, а не говоришь объ этомъ. Ты важная дама, а я бѣднякъ передъ тобой. Я останусь, а ты себѣ пойдешь. По-моему, все это больно скоро у тебя поспѣло, а по-твоему, небось, нѣтъ?

Не получая отвѣта, онъ снова разсердился, да и самолюбіе брало свое. — Ну, да ладно, какъ-нибудь справимся!

Она снова сдѣлала нѣсколько шаговъ и обернулась.

— А то… ты знаешь что, — я верну тебѣ.

— Что такое?

— Кольцо и крестъ.

— Не безпокойся. Что твое, то твое. А я съ Божьей помощью не нуждаюсь въ этомъ.

Она только покачала головой и пошла.

XIV

Бенони въ нерѣшительности постоялъ еще на дорогѣ. Сперва онъ думалъ было пойти за Розой… Да, нѣтъ! Пусть чортъ за нею бѣгаетъ, а ужъ онъ-то не погонится! Потомъ онъ рѣшилъ пойти къ кистеру, хотя ему и нечего было дѣлать тамъ.

Куда дѣвалась теперь прямая осанка Бенони? Онъ уже не держался монументомъ. Да и не хвастаться было ему больше въ шутку тѣмъ, что онъ покорилъ сердце пасторской Розы и не можетъ съ нею разстаться.

Завидѣвъ дворъ кистера, онъ постоялъ передъ нимъ съ идіотскимъ видомъ, вытянувъ шею, а затѣмъ, придя въ себя, повернулся и пошелъ обратно въ Сирилундъ повидаться съ Маккомъ.

— Вышелъ вотъ изъ дому и зашелъ кстати по дѣлу, — сказалъ Бенони.

Маккъ подумалъ съ минуту и, видно, сразу понялъ въ чемъ дѣло. Но не даромъ онъ былъ Маккъ! Какъ ни въ чемъ не бывало, онъ положилъ перо на конторку и спросилъ: — Ты за жалованьемъ своимъ? Мы еще не подвели итоговъ… Хочешь получить чистоганомъ?

— Не знаю… Тутъ столько всего… Я такъ потратился, что не знаю, какъ извернуться.

— Такъ что же, помѣхъ никакихъ нѣтъ, можешь получить свое жалованье, — сказалъ Маккъ и взялся за перо, чтобы подвести итогъ.

У Бенони, должно быть, голова шла кругомъ отъ мыслей, потому что онъ вдругъ сказалъ:- На Лофотенахъ толковали насчетъ банка или какъ тамъ его…

— Банка?

— Да. Что вѣрнѣе, дескать… Такъ толковали.

Маккъ вдругъ усмѣхнулся, потомъ сказалъ:- Вѣрнѣе?

— По той причинѣ, что банкъ кладетъ деньги въ желѣзный шкапъ, который ужъ никакъ не можетъ сгорѣть, — вывернулся Бенони.

Маккъ открылъ конторку и досталъ свою шкатулку. — Вотъ мой желѣзный шкапъ, — сказалъ онъ и прибавилъ:- И предкамъ моимъ служилъ. — Затѣмъ онъ какъ то порывисто сунулъ шкатулку обратно въ конторку, проговоривъ:- И никогда еще не сгоралъ.

— Да, да, — отозвался Бенони, — а случись такая бѣда?..

— У тебя есть закладная. — Но тутъ Маккъ вдругъ припомнилъ, что вѣдь закладная пропала. И, чтобы не подымать вопроса о томъ, нашлась ли она и будетъ ли засвидѣтельствована, онъ поспѣшилъ добавить:- Впрочемъ, я не держу капиталовъ въ сундукѣ. Я пускаю деньги въ оборотъ.

Но Бенони былъ слишкомъ разсѣянъ, чтобы вступать въ споръ, и вдругъ заговорилъ насчетъ музыки, столоваго серебра, и розоваго швейнаго столика… Пожалуй, молъ, они ему и не понадобятся вовсе, пропадутъ задаромъ?.. Роза-то вѣдь теперь съ молодымъ Аренценомъ…

— Что такое — Роза?

— Люди разное говорятъ… Будто кистеровъ Николай вернулся и беретъ ее.

— Не слыхалъ, — отвѣтилъ Маккъ. — Ты говорилъ съ нею?

— Да. Она была страсть неподатлива.

— Бѣда съ этими женщинами! — задумчиво проговорилъ Маккъ.

Бенони подсчиталъ въ умѣ, сколько онъ круглымъ счетомъ сдѣлалъ и еще готовъ былъ сдѣлать для Розы, и, глубоко обиженный, заговорилъ сгоряча своимъ настоящимъ языкомъ, — сказалъ, что слѣдовало: — Это по закону такъ поступать съ простымъ человѣкомъ? Коли бы я захотѣлъ поступать по своему праву, такъ я бы поучилъ этого Николая законамъ, — наклалъ бы ему въ загорбокъ сколько влѣзетъ!

— Да Роза сказала тебѣ что-нибудь положительное?

— Ни единаго слова. Плела, плела и оплела меня. Прямо-то она такъ и не сказала, что дѣлу конецъ, но все къ тому вела.

Маккъ отошелъ къ окну и задумался.

— Въ старину говорили, что женской хитрости конца нѣтъ. А я такъ думаю, въ ней столько концовъ и петель!.. — изрекъ Бенони.

Макку не къ лицу было вести долгіе разговоры и выслушивать изліянія какого бы то ни было Бенони, и онъ, отвернувшись отъ окна, отрѣзалъ: — Я поговорю съ Розой.