Одно короткое лето - Руслан Валерьевич Дружинин

Дождь начал лить сильнее. Непогода быстро превратила землю под ногами в кисель из грязи и снега. Свет солнца померк и от этого стены Блока стали ещё более мрачными. Изображения, написанные красной краской намокли, и сделали каждое здание похожим на обагрённый влажной кровью булыжник.

Несмотря на непогоду, людей во дворе было много. Народ настороженно наблюдал за пришедшими, стараясь держаться подальше от хмурых опричников. У многих почти не было на себе никакой одежды, лишь самые простые портки да рубахи из мешковины. Старики, молодёжь, дети — все очень худы и грязны телом, но каждый старался работать изо всех своих сил – укрепляли стены, собирали остатки снега или готовились идти на охоту, сооружая силки. Из-под кособоких тряпичных навесов на чужаков всюду смотрели голодные глаза. Картина была абсолютно безрадостной. Широкий двор теплостанции заполнился шелестом глухих голосов. Они обсуждали пришельцев, знали, что в общину заявились скитальцы.

Заметив, как разглядывает Анюта местное население, Михаил наклонился к ней и шепнул:

— Не надо, не пялься. Не нужно этого, — девушка подняла голову, вопросительно на него посмотрела. Пришлось добавить к приказу деталей. — Знаю, они почти раздеты, но здесь так заведено. Чем больше тёплой одежды на человеке, тем он значительнее, тем ближе к котлу. Те, кто мало значит для Блока, работают снаружи в том, что им выдадут. Часто замерзают, но от их смертей остальным становится легче…

Олежка услышал их перешёптывания и встрял в разговор:

— Лучше бы сразу убили, как тех несчастных у входа.

Он говорил так же тихо, но отец прекрасно знал, что Григорий услышит.

— Те, кто хорошо прижился здесь, просто используют остальных. Отбирают всё для себя. Другие же обречены на холод, болезни и голод. Жара хватило бы каждому, но опричники запускают внутрь только Зимой, и далеко не в самое тёплое место на станции.

— А твой сын не изменился, — хрипло засмеялся Григорий. — Мы ведь его чуть не пристрелили в прошлый раз. Помнишь?

— Да, — отец помнил.

В прошлом году Олежка высказал накипевшее одному из стражников, да ещё пытался подкормить запасами молодую мать с маленьким сыном. За Олежку заступился Григорий, чем и спас его. Опричники их отпустили, а вот мать и ребенка…

— Мы не будем создавать проблемы сегодня. Просто расскажем свои сказы для Мена и тут же уйдём.

— Я верю, — отозвался Григорий. Но в этот раз в голосе привратника не было и тени напускного веселья. — Голова сегодня здесь, с нами. Он не в духе из-за дурных снов. Ты же знаешь – он почти всё лето бродит в видениях и ищет ответы. Народ о многом спрашивает Долгой Зимой… Всегда спрашивает. Особенно, когда становится слишком холодно. Люди боятся смерти, и только Голова может их успокоить. А этим летом он и вовсе никак не уснет. Говорит, что ему мешает серое пламя: будто оно колышется на ветру в дальних землях. Мы уже и не знаем, как толковать эти знаки. Только чую – Жару нашему угроза грядет. Кто-то задумал недоброе. Не видел ли ты в пути чего странного? Не видел серого пламени?

— Нет. Пламени не видел, — сердце заколотилось. Михаил ждал, что Олежка не утерпит и сейчас же вмешается. Но сын только молча шагал вперёд по холодной грязи.

— Жаль. Мы думали, что со скитальцами придёт и ответ, и что Голова, наконец-то уснёт, — произнёс старый опричник, глядя через плечо. — Но на «нет» и суда нет.

Григорий повёл чужаков в теплоблок, где работал тот самый котёл. Этот котёл был не просто куском металла с подведёнными к нему топкой и трубами. Здесь, эту чадящую дымом машину звали не иначе как «Жар». И даже более того — обожествляли.

Михаил не знал, когда у жителей станции появился первый Голова, и сразу ли он начал внушать всем свои суеверия. Но теперь это было именно так.

Только Голова умел разговаривать с огненным сердцем котла. Огонь для него был даром богов, умилостивить которых мог лишь знающий человек. Голова стал основой для жизни общины. Слепое поклонение рождало страшные мороки. Жители верили, что Голова знает ответы на все их вопросы, может предвидеть будущее и даже сделать Зиму теплее. Чужой страх поставил старика над людьми. Он опирался на страх даже больше, чем на оружие опричнины. Любой, кто был с ним не согласен или начинал сомневаться — лишался Тепла. Мелкие проступки служили поводом для показательных казней. Слово Головы было здесь равноценно закону.

— Ты поведёшь меня прямо к нему? — спросил Михаил у Григория.

Это была одна из немногих встреч с властителем Блока. Весной Голова уже обычно спал долгим сном. Он был словно медведь, который вместо лета предпочёл для дел Зиму. Михаил сомневался, что Голова мог беспробудно спать целый месяц, но именно в это верили жители станции.

— Он не пропустит вашего появления. Ты знаешь – эта весна особенная. Случилось много необычного и ваш приход сюда не случайность. Ему будет интересно увидеть, а главное услышать то, что вы скажете.

— Почему наш приход особенный?

В ответ Григорий лишь загадочно улыбнулся и толкнул тяжелую дверь, ведущую в Блок.

Повеяло теплом.

Вдоль стен следующего коридора стояли грубо сколоченные нары. Сухая трава в них служила постелью, в воздухе царил удушающий запах. Температура едва превышала уличную, но и тут жили люди. Они считали этот коридор своим родным домом. С нар смотрели старики и малые дети — все те, кто «ещё» или «уже»