Волшебное слово (сборник) - Валентина Осеева

Белоголовый, обветренный, вытянувшийся за лето Ленька стоял на пристани рядом с Пахомычем.

Издалека донесся протяжный гудок. В голубые облака поползли черные клубы дыма. Покачивая белыми, заново покрашенными боками, рассекая носом воду, показался пароход. Пассажиры заволновались. Матросы приготовили сходни. Пароход вплотную подошел к пристани. Тяжелые, намокшие кольца каната шлепнулись на чугунные стойки и тихо заскрипели, натягиваясь между пристанью и пароходом. Глубокая темная щель с мутной водой медленно сокращалась. Пароход, дрогнув, остановился. На палубе засуетились люди. Матросы сбросили сходни.

– Поберегись! Поберегись!

Ленька стоял, опираясь грудью на мешки. Пассажиры толпой протискивались мимо него к выходу.

И вдруг губы у Леньки дрогнули, глаза уставились в одну точку; он бросился в толпу и застрял в ней, пробиваясь вперед головой и руками.

Пахомыч схватил его за рубаху:

– Стой, стой! Ошалел, что ли?

– Папка! Папаня! – вынырнув из толпы, отчаянно крикнул Ленька.

Люди стиснулись, откачнулись к перилам и пропустили человека в шинели. Одна рука его протянулась вперед к Леньке, вместо другой повис пустой рукав. Обхватив отца за шею и не сводя глаз с этого пустого рукава, Ленька повторял, заикаясь и плача:

– Пришел, ты пришел... папаня мой?!

Над лесной дорогой шумели старые дубы. В пышной зелени кустов пели птицы. Темные, согретые солнцем листья мягко задевали за плечи. В светлых лужах мокла изумрудная трава.

Сын крепко держал за руку отца и неумолчно, торопливо рассказывал ему о своей жизни. Голос его иногда падал до шепота и терялся в шуме ветра и птичьих голосов, иногда прорывался слезами, и, охваченный горечью воспоминаний, Ленька останавливался.

– Слышь, папка?..

Отец крепко сжимал тонкую жесткую руку сына.

– Слышу, сынок!..

Встречный ветер трепал полы серой шинели и срывал с Ленькиных плеч черную бархатную отцовскую куртку.

У костра

Один раз в походе ребята отошли далеко от лагеря и решили ночевать в лесу. Вечером развели костер. Варили картошку. Пламя костра бросало таинственный отблеск на кусты и деревья; глазам, привыкшим к свету, все еще вокруг костра казалось черным-черно: и лес, и сбегающие по косогору кусты, и срубленные пни, заросшие папоротником; и только маленький золотой круг, в котором грелись у огня пионеры, казался обжитым и уютным.

Тепло и вкусная горячая картошка разморили ребят. Каждому вспомнилось что-то свое, домашнее, захотелось рассказать об этом товарищам, поделиться.

– Я маленьким эх и озорным был! – усмехнулся Вадим. – Бывало, почистит бабка картошку, а я – раз-раз! – ножичком вырежу из ее картошечек человечков, руки, ноги им из спичек сделаю. А она придет: ах, ах!.. – Он звучно рассмеялся, потом сразу остановился и грустно сказал: – Обижаю я свою бабку...

Ребята удивились.

– Вот тебе раз! – хмыкнул Костя. – То про свое озорство рассказывал, то обиды какие-то вспомнил... С чего это ты?

Вадим помешал угли и, подняв голову, обвел всех затуманенным взглядом:

– А так просто, ни с чего. Есть у меня такая привычка – на бабку огрызаться. Больше всех ее люблю, и ей же первой от меня грубость слышать приходится. А почему это так – не знаю...

– Нет, знаешь! – вдруг откликается из темноты голос вожатого Гриши. Он сидел поодаль от огня, прислонившись спиной к дереву. – Знаешь, Вадим, да сознаться себе не хочешь, – повторил Гриша.

Вадим блеснул черными глазами и повернулся к Грише:

– Ты думаешь, силы воли не хватает? Сдержать себя не могу?

Гриша пожал плечами:

– Нет, почему силы воли не хватает? Я этого не думаю. Ты парень крепкий, сила воли у тебя есть. И сдержать себя ты можешь. Не так уж тебе твоя бабка докучает, чтоб и сдержаться было нельзя. Нет, не в том дело...

– А в чем? – негромко спросили сразу несколько голосов.

– А в том, что Вадим не хочет сдерживаться, распускается, пользуется тем, что бабка его любит. А любит – значит, простит и жаловаться тоже не пойдет, – медленно сказал Гриша.

Ребята посмотрели на Вадима. Он молчал и, обхватив руками коленки, смотрел на огонь.

– А мы, Гриша, наверно, все такие. А не такие, так еще хуже... У каждого, если так откровенно рассказать, что-нибудь найдется плохое, – живо сказал Костя. – Вот я, например, о себе скажу... Я в школе с товарищами один, а дома другой. В школе я и веселый, и все мне хорошо. А дома, как приду, так сейчас надуюсь чего-то, ну, вообще... к сестренке начну придираться – одним словом, тоже распускаю себя... – Костя виновато улыбнулся. – Честное слово!..

– Не та дисциплина, – заметил кто-то из ребят.

– Перед товарищами не больно-то свой характер покажешь – у нас живо на чистую воду выведут, будь спокоен! – тряхнул головой паренек в клетчатой рубашке со значком на груди.

– А я вот что знаю... – придвигаясь к огню, заговорил Саша. – Надо самому себя время от времени проверять: кто я есть, какой человек из меня получается. А то один раз я так себя запустил, что сам себе опротивел... – Он выплюнул изо рта травинку и поглядел на внимательные лица ребят. – Кто смеется – не смейся. Это с каждым может быть...

Ребята поглядели друг на друга.

– Никто не смеется... Что ты?

– Говори...

– Говори, Саша! – послышались тихие голоса.

– А что говорить? Это дело с двойки началось, – хмурясь, сказал Саша. – Получил я как-то двойку по арифметике. Ну, неприятно мне, конечно, и неловко; иду домой и думаю: «Сегодня не скажу – и так у меня сегодня плохой день; завтра скажу». А назавтра я пятерку получил по русскому и опять думаю: «Что я буду хорошее с плохим мешать! Скажу послезавтра». Ну, так день за днем. Хорошее говорю, а о плохом молчу. И все так стал скрывать, а потом уж и врать пришлось, выкручиваться, да уж не только дома перед родителями, а и в классе перед товарищами. Ну, один раз лег спать и думаю: «Что это я перед всеми извиваюсь как-то, все мне на свете опротивело и самому на себя противно глядеть?»

Саша поднял голову и посмотрел на ребят.

– Ну и что? – нетерпеливо спросил Костя.

– Все! – решительно отрезал Саша. – С той поры все! На одной правде живу! Вот как есть, так и есть! Ничего не скрываю и нигде не выкручиваюсь – чистый стал, как после бани вышел!

Наступила тишина. Ребята задумались. Кто-то подкинул в костер сухую ветку. Огонь вспыхнул и осветил лица.

– А у меня вот, ребята... – послышался взволнованный голос Димы, – у меня свой недостаток...

Ребята раздвинулись. Дима боком просунулся между ними и, вспыхивая горячим румянцем, долго не мог найти нужные слова.

Наконец он грустно улыбнулся и сказал:

– Я, наверно, какой-то трус, ребята, хоть мне об этом и говорить трудно... Но раз все о себе правду говорят, то и я хочу сказать.

– Ясно, говори!

– Как скажешь, так сразу и на душе станет легче! – сочувственно зашумели ребята.

– Говори. Тут чужих нет... Может, разберемся вместе, – сказал Гриша, присаживаясь ближе к костру.

– Я леса боюсь, – сказал Дима. – Боюсь, и все. И никак себя побороть не могу. Ни за что бы один в лес не пошел! Я уж себя проверял – выйду ночью из палатки и смотрю: лес, лес... деревья черные, кусты черные, а за кустами будто зверь какой валежником шуршит. Стою и думаю: «Пошел бы я сейчас один туда? Нет, ни за что на свете! Боюсь...»

– А чего боишься? Людей или зверей?

Дима пожал плечами:

– Нет, почему людей? Зверей, конечно, гадюк боюсь, а еще заблудиться мне страшно...

– Да-а... – протянул кто-то из ребят.

– Чудной ты... – сказал Вадим. – Лес все любят, а ты его боишься! И днем боишься?

– Нет, днем меньше. Днем все видно.

– Ну, а если бы ты попробовал преодолеть в себе этот страх? Вот как Саша: преодолел же он свой недостаток, когда понял, что это никуда не годится! И ты попробуй. Возьми себя крепко в руки и решись пойти в лес, и ты увидишь, что ничего там страшного нет, – сказал Гриша.

– Конечно, Димка! Прямо скажи себе: я ничего не боюсь! И иди! Вон лес! – зашумели вокруг ребята.

Дима оглянулся на лес и тяжело вздохнул.

– Может, я с ним пойду для первого раза? – предложил Костя.

– Ну уж нет! Без нянек, пожалуйста! Димка пионер!

– Нечего ему тут долго думать! Пошел, и все!

Гриша вдруг встал, нащупал в траве пустое ведро и протянул его Диме:

– Слушай! Вон там под горкой ручей. Мы с тобой сегодня там были... Пойди и набери воды в ведро, понял?

Дима нерешительно взял ведро.

– Иди, иди, Димка! Нас много! Мы, в случае чего, все к тебе на помощь прибежим! – подбадривали Диму ребята.

– Иди, – дружески сказал Вадим и погладил товарища по плечу. – Не бойся ничего!

Дима пошел. Ребята молча смотрели, как он спускался с косогора, как в темноте постепенно таяла его фигура, удаляясь вместе с тихим звоном болтающегося на руке ведра. Когда его уже не стало видно, все заговорили разом, перебивая друг друга:

– Пошел!

– Ну и хорошо!

– Важно первый раз решиться!