Бегущий по лезвию бритвы (сборник) - Филип Дик

Стоило Изидору постучать в дверь квартиры, как телевизор заглох, потух, исчез. Он не просто перестал разговаривать, он перестал существовать, лег в гроб и прикрылся крышкой, до смерти перепуганный робким «тук–тук».

Изидор ощущал сквозь закрытую дверь присутствие в квартире еще одной жизни, помимо жизни телевизора. Напряженными до предела органами чувств или чем–то отличным от них, безымянным он улавливал онемевший, затравленный страх кого–то, пытавшегося спастись бегством, бегством — от него, кого–то прижавшегося спиной к самой дальней стене квартиры в попытке избежать встречи, встречи — с ним.

— Эй, — окликнул он. — Я живу этажом выше. Я услышал ваш телевизор. Давайте познакомимся, ладно?

Он стоял, слушал и ждал. Ни голоса, ни шороха. Его слова не смогли извлечь наружу того, кто затаился там, внутри.

— Я принес вам пачку маргарина, — сказал Джон, приблизив рот к самой двери, чтобы проникнуть голосом сквозь ее толщу. — Меня звать Джон Изидор, я работаю на знаменитого ветеринара по животным мистера Ганнибала Слоута, вы наверняка о нем слышали. Я приличный человек, у меня есть работа. Я вожу грузовик мистера Слоута.

Дверь на щелочку приоткрылась, и он увидел часть перекошенной, пугливо съежившейся фигуры — девушку, которая одновременно и пыталась отпрянуть от него, и цеплялась за косяк, словно чтобы не упасть. Страх мертвенно выбелил ее щеки, искорежил контуры тела; казалось, кто–то разломал девушку на куски, а потом кое–как залатал. Ее губы кривились в жалкой улыбке, огромные глаза не мигая смотрели на Изидора.

— Вы думали, что в этом доме никто не живет, — догадался он. — Думали, что дом пустой.

— Да, — шепнула девушка и чуть заметно кивнула.

— Но это же очень хорошо, — рассудительно заметил Изидор, — когда у тебя есть соседи. У меня–то их совсем не было, пока вот вы не появились.

И как же это было тоскливо, Господь тому свидетель…

— Так вы здесь совсем один? — спросила девушка и пригладила растрепавшиеся волосы. — В этом доме, не считая меня?

Она заметно приободрилась и не казалась больше поломанной куклой, только теперь Изидор разглядел, что вся одежда девушки состояла из пижамных брюк и что у нее прекрасная, пусть и слишком миниатюрная, фигура и очень красивые глаза, окаймленные длинными, пушистыми, угольно–черными ресницами. В комнате за ее спиной царил дикий хаос — везде валялись открытые чемоданы, их содержимое наполовину было вывалено на грязный, покрытый толстым слоем пыли пол. Собственно говоря, в этом не было ничего удивительного, она ведь только что въехала в эту квартиру.

— Да, — сказал Изидор, — не считая вас, я здесь один. И я не стану вам мешать.

Ему было очень грустно. Его подношение, полностью соответствовавшее древнему довоенному ритуалу, не было принято и даже вроде бы осталось незамеченным. А может, девушка просто не понимает, зачем он принес эту пачку маргарина? И вдруг его осенило, что она сейчас в полном смятении, из последних сил барахтается в милосердно стихающих волнах страха.

— Старина Бастер, — сказал он, отчаянно стараясь помочь этой страшно напряженной девушке, — вам он нравится? Я смотрю его каждое утро, а потом и вечером, когда возвращаюсь с работы — смотрю за ужином, и еще ночное шоу, пока не лягу спать. Во всяком случае — смотрел, пока телевизор не сломался, теперь он у меня показывает только один канал.

— А кто… — начала девушка и тут же осеклась, чуть не до крови прикусив губу. На себя за что–то рассердилась.

— Дружище Бастер, — объяснил Изидор, ошеломленный тем невероятным фактом, что кто–то может не знать самого уморительного на Земле комика. — А вы откуда сюда приехали?

— Не понимаю, какое это имеет значение. — Девушка стрельнула глазами в его сторону и, похоже, осталась довольна увиденным; напрягшееся на мгновение тело снова расслабилось. — Я буду очень рада вашему обществу, — добавила она, — но позднее, когда разберусь со своими вещами, наведу здесь хоть какой–то порядок. А сейчас об этом не может быть и речи.

— Почему не может? — удивился Изидор.

Буквально все в ней его удивляло. Возможно, подумал он, я слишком уж долго живу здесь совсем один и постепенно стал таким, ну, вроде как странным. Говорят, с «недоумками» такое не редкость. От этой мысли ему стало еще грустнее.

— Я мог бы помочь вам распаковаться, — несмело предложил он, видя, что узкая щель двери начинает еще больше сужаться. — И с мебелью тоже.

— Так у меня нет никакой мебели, — удивилась девушка, — а все эти вещи, — она указала через плечо на захламленную комнату, — так здесь и были.

— Они не годятся, — твердо сказал Изидор.

Он понял это сразу, с первого взгляда. Стулья, ковры, столики — все это прогнило, понуро обвисло, пало жертвой безжалостного времени — и запустения. За долгие годы, пока в этой квартире никто не жил, распад почти состоялся; Изидор не понимал, как она думала жить в такой обстановке.

— Слушайте, — загорячился он, походив немного по дому, — мы наверняка сможем подобрать вещи посохраннее этих. Лампу — в одном месте, стол — в другом.

— Так я, пожалуй, и сделаю, — сказала девушка. — Только сама, спасибо за предложение.

— Вы сумеете ходить по этим квартирам в одиночку? — не верил своим ушам Изидор.

— Ну да, а что тут такого? — Она чуть поморщилась, запоздало сообразив, что снова ляпнула что–то не то.

— Я уже такое пробовал, — сказал Изидор. — Однажды. А потом вернулся в свою квартиру и постарался выкинуть из головы все остальные. Квартиры, где никто не живет, сотни таких квартир, и все они набиты чьими–то своими вещами — бельем, одеждой, фотографиями. Те, кто умер, не могли взять эти вещи с собой, а те, кто эмигрировал, зачастую просто не хотели. Этот дом, за вычетом моей квартиры, насквозь прохламился.

— Прохламился? — не поняла девушка.

— Вы же знаете, что такое хлам. Всякие бесполезные, ни на что не пригодные вещи, рекламная почта и пустые спичечные коробки, обертки от жвачки и вчерашние газеты. Когда рядом никого нет, хлам размножается. Ну, скажем, если ты лег спать, не убрав скопившийся в квартире хлам, наутро его будет вдвое больше. Его всегда становится все больше и больше.

— Понятно, — кивнула девушка, хотя ничего ей не было понятно; она не знала, верить словам этого странного человека или не верить, всерьез он говорит или нет.

— Первый закон Хлама, — сказал Изидор. — «Хлам вытесняет нехлам». Аналог закона Грэшема про плохие деньги.[8] А в квартирах, где никто не живет, некому бороться с хламом.

— И потому он одерживает полную победу, — кивнула девушка. — Теперь я понимаю.