Смерть Билла Штоффа - Павел Асс

Все зааплодировали отважному поступку программиста Карамелькина, после чего он стал почти счастлив.

Как мало нужно человеку для счастья...

Глава следующая,

в которой Дамкин и Стрекозов устраиваются на работу

Что теряет пьяница и прогульщик? Уважение коллектива и товарищей, отпуск летом, премии, прогрессивную оплату на 100%, материальную помощь, путевку за счет соцстраха, оплату больничных листов.

Хотите верьте, хотите нет, но если для вас важно, чтобы в вашей служебной карьере произошли серьезные перемены, не ходите в среду на работу. Останьтесь дома, к одиннадцати тридцати сварите себе крепкий кофе, и тогда около двенадцати обязательно позвонит телефон. Можно даже не сразу снимать трубку...

Так и случилось с Дамкиным и Стрекозовым, которые в указанное время сидели на кухне и пили кофе. Сократову за починку японского телевизора один клиент на радостях отвалил два килограмма настоящего бразильского кофе, и тот поделился с литераторами.

Дамкин жмурился от удовольствия, Стрекозов листал украденную из почтового ящика дворника Сидора газету "Правда".

Телефон зазвонил неожиданно и по-утреннему громко. Лениво протянув руку, Дамкин снял трубочку и томно молвил:

– Дамкин на проволоке!

– Алло, это Максим Максимович Иванов, - представилась трубка. - Вопрос о вашем трудоустройстве решен сегодня на оперативке. Через полчаса за вами заедет машина, захватите трудовые книжки, в отделе кадров вас оформят на работу, выпишут пропуска. По две фотографии у вас есть?

– Были где-то...

– Я вас жду у себя в кабинете. Введу вас в курс дела.

– Очень хорошо, большое спасибо, - сказал Дамкин и повесил трубку. Собирайся, Стрекозов.

– Куда?

– На завод "Заветы Ильича" оформляться на работу. Сегодня на оперативке решен вопрос о нашем трудоустройстве.

– Наш Однодневный тоже любил по средам проводить оперативки, - заметил Стрекозов. - Что-то в этом есть.

– Все очень просто. По понедельникам коммунистов мучает похмелье, во вторник надо подписывать всякие важные бумажки, а в среду, самый раз, встретиться с друганами, поболтать о том, о сем, устроить себе разгрузочный день...

Ровно через полчаса литераторы вышли из подъезда и увидели серую "Волгу". За рулем сидел усатый шофер, с умным видом читающий газету "Правда". На газете красовалось жирное пятно, как будто в нее недавно заворачивали селедку.

– Вы не нас ждете? Мы Дамкин и Стрекозов, - представился Дамкин.

– Залезайте, - бросил шофер, комкая газету и выкидывая ее на заднее сиденье. - Протри газеткой заднее стекло, будь другом...

Заурчав мотором, машина быстро помчалась к заводу "Заветы Ильича".

Стрекозов, развалившись на заднем сидении, томно протянул:

– Хорошо-то как! Персональную "Волгу" присылают... Значит, уважают...

– Просто, я тут заправлялся недалеко, - сказал шофер, не оборачиваясь. - Директор сказал, раз все равно мимо едешь, захвати двоих...

Дамкин достал пачку "Беломора" и угостил водителя. Тот, одной рукой продолжая рулить, взял папиросу и прикурил от протянутой литератором спички.

– Вообще, директор у нас мужик ничего, - молвил шофер. - Утром приезжает на работу, вечером уезжает. Целый день машина в моем распоряжении. Ну, конечно, ездит иногда в горком, иногда встретить какую-нибудь делегацию, а так работа у меня, что надо!

– Хороший, значит, человек - Максим Максимович?

– Оно конечно, хороший. Но строгий. Когда сидит у себя в кабинете, лучше на его глаза не попадаться.

– Почему? - спросил Стрекозов.

– В кабинете он всех ругает. Прогульщики, говорит, тунеядцы! Саботажники!

– Сурово, - оценил Дамкин.

– Ну. Я никогда к нему в кабинет не захожу, всегда жду его у подъезда, но рабочие рассказывают, что зверствует. И знаете, почему? Разные ходят слухи! Все равно от кого-нибудь узнаете, так лучше уж от меня. Наш директор ухлестывает за Машкой, своей секретаршей, а она не дает, - простодушно сказал шофер. - Вы того, за Машкой не ухаживайте, а то директор вам головы оторвет.

– Нужна она нам! - отозвался Дамкин. - У нас и своих секретарш хватает!

Они въехали через проходную и по ухоженной аллее мимо цехов подкатили к двухэтажному зданию дирекции. Перед зданием стоял чугунный Ленин, как еще одно гордое свидетельство того, что наша страна занимает первое место по выплавке чугуна.

– На первом этаже у нас столовая, - указал рукой шофер. - А вам, ребята, на второй этаж, потом направо. Еще папироской не угостишь?

– Легко, - сказал Дамкин, доставая пачку.

Шофер прихватил три папиросы.

– В кабинете не курите, - сообщил он напоследок. - Максим Максимович этого не переносит.

– Учтем, учтем, - пообещал Дамкин, вылезая из машины. - Какой симпатичный домик... Столовая - это хорошо! Я сегодня еще не завтракал. Интересно, что будет на обед?

Стрекозов, пожав плечами, открыл стеклянную дверь и поклонился:

– Прошу вас, господин Дамкин! Директор уже запечатал конверт с двухсотрублевой премией и с нетерпением ожидает вашего появления!

– Как можно! - вежливо отстранился Дамкин. - Только после вас, господин Стрекозов!

– Поспешите, господин Дамкин, поспешите. Газ-то выходит!

Литераторы вошли в здание и направились мимо стендов с фотографиями Политбюро ЦК КПСС на второй этаж. На фотографии Брежнева кто-то подписал матерное слово, которое потом тщательно затерли, но все равно было видно.

Обитая черной кожей дверь с крупной табличкой "ДИРЕКТОР" нашлась сразу же. Дамкин вежливо постучался в табличку согнутым пальцем, и литераторы вошли в приемную.

Секретарша Маша, сидевшая за столом, заваленным бумагами, была, действительно, очень хороша. Не поднимая головы на посетителей, она двумя пальцами стучала по электрической машинке, ругаясь, когда нажимала не на ту клавишу.

– Ах ты, черт, не туда!

Литераторы, как завороженные, встали напротив нее.

– Здравствуйте, Маша, - сказал Стрекозов.

Секретарша подняла голову и посмотрела на молодых людей своими накрашенными глазками с длинными ресницами.

– Вы ко мне?

– Почти, - молвил Дамкин. - Вот этот гражданин, - литератор указал на соавтора, - страстно хочет, но стесняется, объясниться вам в любви. Он каждый день страдает, сохнет, скоро умрет, если не добьется взаимности!

– Вы кто?

– Кто я - это не важно, - заявил наглый Дамкин, - а вот он - это передовик производства, слесарь самого высшего разряда, активный общественник, член общества трезвости...

Стрекозов приосанился.

– Представляете, какой человек вас полюбил? - Дамкин присел на стол перед девушкой.

– Вали отсюда! - бросила Маша и дала Дамкину по голове папкой с надписью "На подпись".

– Во как! - поразился Дамкин. - Стрекозов, тебя здесь не любят!

– Нам бы к директору, - сказал Стрекозов. - Нас ждут.

– Что вы говорите! - язвительно воскликнула секретарша. - Ему вы тоже будете признаваться в любви?

– Нет, в любви мы признаемся только красивым девушкам, - сообщил Стрекозов. - Мы журналисты, будем работать в вашей заводской малотиражке.

– А, - вспомнила Маша и улыбнулась Стрекозову. - Так бы сразу и сказали. Вы - Дамкин и Стрекозов?

– Дамкин - это я! - представился Дамкин, протягивая руку, которую Маша проигнорировала.

– Максим Максимович отзывался о вас чрезвычайно лестно. По его словам, вы настоящие мастера пера!

– Так оно и есть! - бодренько произнес Дамкин. - И настоящие. И мастера. И пера!

– Ладно, - Маша протянула руку с накрашенными ногтями к селектору. Сейчас посмотрим, что там старик делает...

Маша привстала, чтобы дотянуться до кнопки. Обнаружилось, что на ней короткая юбочка и блестящие колготки, а ножки стройные, да и фигурка вся ладная, как на эротической картинке в порножурнале, что приносил на днях Сократов.

– Максим Максимович, - сказала девушка, - тут два журналиста пришли...

– Я уже полчаса их жду! - раздался голос из динамика. - Пусть войдут!

– Мы еще пообщаемся, - пообещал Дамкин Маше.

– Секретарши - это его слабость, - объяснил Стрекозов.

Литераторы вошли в кабинет.

В своем кабинете Иванов-старший разительно отличался от того человека, что встречался им в подъезде. Все в нем было пропитано властью, собранностью, уверенностью в завтрашнем дне.

Директор сидел за длинным лакированным столом, похожим на букву "Т". Верхняя перекладина этой буквы была заставлена разноцветными телефонами. Прямо перед директором лежал перекидной календарь, в котором Максим Максимович записывал важные дела.

Максим Максимович Иванов сурово посмотрел на литераторов.

– Садитесь, - бросил он и, когда литераторы присели на стулья, продолжил, - Надеюсь, мы с вами сработаемся.