Смерть Билла Штоффа - Павел Асс

– Вам надо у Таранькина интервью взять, - сказал второй рабочий. - У него все берут, он у нас передовичок.

– И Брачачиус тоже, - добавил усатый.

– А вы не передовики?

– На фиг нужно!

– Классная фамилия Брачачиус, - заметил Стрекозов. - Запомни, Дамкин. Напишем потом, что на заводе многонациональный коллектив. А как ваши фамилии?

– Тебе зачем? - подозрительно прищурился усатый.

– Можно написать: по словам такого-то и такого-то, Таранькин и Брачачиус хорошие работники, их уважают в коллективе...

– Колька, ты слышал? Чтобы я Таранькина зауважал! - возмутился усатый. - Да я ему лучше балкой по башке дам, вот и будет ему от меня почет и уважение!

– Мужики, - сказал Стрекозов, - я бы на вашем месте вызвал этого Таранькина на социалистическое соревнование.

– Становись на мое место, - предложил Колька, - и вызывай. А я пока с дуба не рухнул.

Дамкин пришел на выручку соавтору.

– Нам директор сегодня сказал по секрету, что первому, кто бросит вызов передовикам, он премию даст.

– Правда, что ли? - оживились рабочие. - Сколько?

– Сколько, он не уточнял, - подхватил идею Стрекозов. - Но, я думаю, не меньше двухсот.

– Блин! - прониклись мужики. - Мы бросим вызов! Только никому больше не говорите о премии!

– Заметано! Мы о вас статью напишем, что, мол, решили задвинуть передовиков и самим стать еще более передовыми!

Стрекозов записал в блокнот две фамилии - Столыпин и Шартарамов.

– Тебе налить? - спросил усатый Столыпин Стрекозова, доставая из-под скамейки початую бутылку "Пшеничной" и медные рюмки.

– А не застукают? - опасливо огляделся литератор.

– У нас после обеда не стукают, - сообщил Колька. - После обеда у нас все водку пьянствуют.

– Тогда и Дамкину налей! Он тоже недавно пообедал.

Литераторы выпили с рабочими за знакомство и, пожелав успехов в трудовых начинаниях, отправились на выход.

Поглядев вслед Дамкину и Стрекозову, Столыпин достал из ящика с браком новую бутылку и сказал Шартарамову:

– Свои ребята!

Соавторы вышли на свежий воздух. Дамкин вдохнул полной грудью.

– Пойдем, отчитается перед Ивановым. Для первого трудового дня мы и так много наработали. Завтра наваяем ему статью о передовиках и социалистическом соревновании!

Литераторы снова поднялись на второй этаж, Дамкин опять постучал пальцем по табличке "ДИРЕКТОР" и толкнул дверь. Секретарши на месте не было, лишь сиротливо гудела электрическая пишущая машинка. Стрекозов подошел к ней и щелкнул выключателем.

Дамкин нажал кнопку на селекторе и сказал:

– Максим Максимович, к вам тут сотрудники вашей заводской газеты Дамкин и Стрекозов...

– Пусть войдут, - отозвался селектор грустным голосом.

Литераторы вошли в кабинет. Максим Максимович сидел, облокотившись на стол, подперев щеку рукой и задумчиво рисуя каракули в своем перекидном календаре.

При виде литераторов физиономия директора расплылась в улыбке, глазки заблестели.

– А-а! Дамкин! Стрекозов! Где вы бродите? Я вас жду!

– А мы на заводе были, с рабочими разговаривали...

– Хороший у меня завод?

– Потянет.

– Люди мной довольны?

– Еще бы! Люди полны трудовым героизмом. Особенно после обеда.

– За это надо выпить, - неожиданно заявил директор, доставая из ящика початую бутылку "Пшеничной" и три медные рюмочки. - За трудовой героизм если не выпить, вся работа насмарку!

– Это точно, - не растерялся Дамкин, присаживаясь.

Вскоре водка была разлита. Закусывали финской колбасой с болгарскими помидорчиками.

– А что, секретарша вам не помогает? - поинтересовался Стрекозов, глядя, как Максим Максимович кромсает тупым ножом батон колбасы. - Колбаски нарезать... Хлебушка...

Максим Максимович помрачнел.

– Нет, понимаешь ли, у нас с Машей взаимопонимания... Я к ней со всей душой, а она ко мне никакого внимания!

– В каком смысле? - не понял Дамкин.

– Я ей и цветы, то да се, а она ни в какую. Упертая баба.

– Так увольте ее, возьмите другую. Разве проблема?

– Не-ет, не скажи, Дамкин. Маша мне больше всех нравится! - директор задумчиво разлил водку по рюмочкам.

Собутыльники выпили, директор занюхал помидорчиком. Дамкин и Стрекозов зажевали бутербродами.

– А вы ей стихи напишите, - посоветовал Дамкин. - Стрекозов всегда девушкам стихи пишет. Как только чего-нибудь не получается, Стрекозов бац! и стихотворение! Девушки так и падают в его объятия. Правда, Стрекозов?

– Ну...

– Я не пишу стихов, - возразил директор. - Мне по должности не положено...

– А мы зачем? - поинтересовался Дамкин. - Не зря же нам зарплату будут платить? Хотите, мы для вас прямо сейчас сочиним целую поэму?

– И Машенька меня после этого полюбит?

– Не сразу, конечно, но через некоторое время, выучив наизусть ваши стихи о глубоком и пламенном чувстве, которое охватило вас неожиданно при ее появлении... Она созреет. Потом надо, конечно, ее в ресторан сводить... Духи подарить...

– Духи дарил! - вспомнил Иванов-старший.

– Мало! - возразил Дамкин. - Наливай, Стрекозов, сейчас будем писать любовное письмо Машеньке. Напишем, как для себя!

– Спасибо, ребята! - расчувствовался Максим Максимович.

Бутылка кончилась. Директор достал из шкафа еще одну, на этот раз с коньяком. Дамкин дописал стихотворение и передал Стрекозову. Тот взял красный карандаш и прошелся по написанному, перечеркав некоторые строки и переписав полностью пару строф.

Затем, Дамкин сбегал в приемную и на машинке отпечатал любовное послание. После чего Стрекозов встал и с выражением его прочел вслух.

Максим Максимович повеселел. Он молодцевато прошелся по кабинету. Потом, в свою очередь, прочитал вслух послание для секретарши.

– Очень хорошо! С вами не пропадешь! - директор пожал соавторам руки. - Лучше, чем у Пушкина...

– До Пушкина нам далеко, - пользуясь случаем, ввернул Дамкин. - Пушкин всю жизнь ездил по своим имениям, отдыхал. Не жизнь, можно сказать, а один непрерывный отпуск! А мы даже свой маленький отпуск не сможем отгулять! Так хотелось съездить на юг! Там так хорошо пишутся стихи!

– Какие проблемы? - удивленно развел руками Иванов-старший. - Берешь вот такой лист бумаги, только чистый. Ставишь вот сюда дату. И пишешь заявление об отпуске. Умеете писать заявление?

– Так ведь газета...

– Да хрен с ней, с газетой! Целый год не выходила, неужто месяц не подождет? Тем более, что сейчас лето, корректора нет, а без ошибок вы писать, как я понял, не умеете.

Литераторы быстро написали два заявления.

Максим Максимович размашисто подписал, подмигнул и достал из ящика стола еще одну маленькую бутылку водки, которую в простонародье именуют "мерзавчиком".

– Еще по рюмочке?

– Нет! Нам еще в отдел кадров заявления относить, - заметил Дамкин. А то рабочий день кончится...

– Э! - встрепенулся директор. - Мы же еще не отметили ваш прием на работу! А не отметить прием на работу, это все равно, что пустить все дело насмарку!

– Это точно, - вздыхая, согласились литераторы и вновь сели к столу.

Через час, оставив в отделе кадров свои заявления на отпуск, литераторы возвращались на троллейбусе домой. Первый рабочий день на заводе "Заветы Ильича" был благополучно закончен.

Глава из романа

Грамотность

Насчет безграмотности. Вы, наверно, и сами знаете, как преподают русский язык и литературу в наших советских школах, и как их могут знать после этого два таких татарина, как П. Асс и Н. Бегемотов.

Дамкин, склонившись над исписанным листом, задумался и начал грызть шариковую ручку.

– А здесь можно вставить такое слово "импозантный". Хорошее слово, правда? - сказал Стрекозов, заглянув в рукопись из-за плеча соавтора.

– Нет, - хмуро возразил Дамкин. - Такое слово я вставлять не буду.

– Почему?

– Потом скажут: Дамкин выучил новое слово и теперь везде его вставляет!

Глава последняя

Ублюдки

Актерам и художникам надо время от времени грозить пальцем.

На улице было слякотно, шел отвратительный мелкий дождь, но Дамкин нашел в себе силы и поехал к какой-то своей подруге.

Стрекозов, по-быстрому соорудив на кухне три бутерброда с вареной колбасой и налив большую чашку чая, развалился на диване и начал читать интервью с собой и Дамкиным в газете "Наша смена", которую его соавтор принес накануне. Дамкин сказал, что в общем и целом интервью ничего, хотя Бамбуков и допустил некоторые неточности.

– Ну, ни фига ж себе неточности! - ворчал литератор, откусывая от бутерброда. - С каких это пор я родился в Саратове, живу в Наро-Фоминске, работаю журналистом и люблю писателя Юлиана Семенова? О, Господи! Откуда этот Бамбуков выдумал, что у нас на двоих с Дамкиным написано всего тридцать рассказов? Да только у меня одного их написано не менее двухсот!