Последняя шутка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты туда ни разу не забредал?
– Я туда специально ходил, – сказал Иван Яковлевич, закуривая.
– Специально?
– Ну, да. Просто любопытно было взглянуть.
– И кладбище видел?
– Видел.
– Так говорят, оно проклято!
– Мы с тобой вчера уже, кажется, обсудили моё отношение ко всему сверхъестественному. Точнее, позавчера.
Рита покраснела. Вот он всё же, намёк на её ужасное поведение! Вероятно, он прозвучал случайно, и дед о нём пожалел. Надеясь на это, Рита продолжила разговор:
– Интересно, кто на нём похоронен?
– Те, кто там жил.
– На Выселках?
– Да.
– А это была большая деревня?
– Нет, совсем небольшая.
– А почему её больше нет?
– Ну, как почему? Многие деревни исчезли с лица земли после революции. До сих пор они исчезают, а города растут. Это неизбежный процесс.
– Слушай, а зачем ты перед отъездом крышу латаешь? Она ведь, вроде бы, не течёт!
Старик улыбнулся, размазывая по стыку гудрон.
– А вот поздней осенью прольёт дождь, а потом ударит мороз, лёд крышу растянет, и может быть повреждение. Её надо как следует укрепить.
– Иван Яковлевич, пора железную крышу класть, – прошамкал, проходя мимо, дядя Володя-электрик, – с праздничком тебя, дорогой!
– Тебя также с праздником, – приподнял дед кепку, – а что до железной крыши, то она слишком дорого обойдётся. Не потяну.
Замедлив шаги, электрик с прищуром оглядел Риту и усмехнулся, показывая довольно редкие зубы.
– Да ты бы внучку поменьше баловал тряпками! Глядишь, денег было бы больше.
– А ты бы, дядя Володя, меньше совался не в своё дело, – дала совет электрику Рита, – глядишь, побольше было бы у тебя зубов!
Электрик загоготал и поплёлся дальше. Дед промолчал. Несколько минут было весьма тихо, так как детей и щенка загнали домой. Иван Яковлевич курил одну за одной, ползая по крыше с ведёрком и черенком сапёрной лопатки, которым он наносил гудрон. И вдруг очень высоко в ярко-синем небе раздался грохот – такой, что дрогнул забор, к которому прислонялась Рита. Она испуганно подняла глаза. В небе находился лишь самолёт, который летел на очень большой высоте, протягивая туманный след за собой. Недоумевая, Рита спросила:
– Дед, а это что грохнуло?
– Самолёт, – спокойно сказал бывший офицер, отбрасывая окурок.
– Как самолёт? Он что, потерпел крушение?
– Нет, конечно. Преодолел звуковой барьер. Скорость звука помнишь?
– А как же! Триста метров в секунду.
– Так вот, когда самолёт преодолевает…
– Дед! Леший с ним, с самолётом! – крикнула Рита, поверив в то, что ничего страшного не случилось, – кто жил на Выселках? Ты не знаешь?
Дед не обиделся, потому что был в приподнятом настроении.
– Рита! Я, как ты знаешь, родом-то не оттуда. И не отсюда. Но слышал я, что там жил, кроме обедневших крестьян, какой-то Мутлыгин, лесопромышленник.
– Кто? Мутлыгин?
– Да. Говорят, он прожил почти сто лет, детей своих проклял, а всё имущество отписал каким-то монастырям. Я слышал легенду, что в ночь перед погребением он бесследно исчез из гроба, и гроб зарыли пустым. С тех пор ходит слух, что эта могила ждёт своего хозяина. Но другого, так как Мутлыгина чёрт не выпустит.
– А когда он помер?
– До революции.
Рита крепко задумалась. Иван Яковлевич ей не мешал, чтобы и она ему не мешалась. Оторвала её от дум Танька. Она шла вниз с двумя подруженциями, которые враждовали с Ритой уже лет пять. Одетые лишь слегка, но концептуально намакияженные, три дамы переставляли длинные свои ноги с модельной грацией и бросали по сторонам такие победоносные взгляды, будто вокруг был Лос-Анджелес. На пути у них оказалось стадо гусей с гусятами. Вступив с ними в ожесточённую перебранку, девушки одержали верх, и птицы попятились. Три старухи, которые шли навстречу, сделали девушкам замечание. Те, ни слова не говоря, продолжили путь. Заприметив Риту, Танька отстала от двух подруг, что-то им сказав, и подплыла лебедем. Изогнула тонкую бровь.
– Ну, здравствуй, Марго! Что ты здесь стоишь? О, здравствуйте, Иван Яковлевич! Высоко залезли! Не упадите.
– Здравствуй, Танечка, здравствуй, – скорее сухо, чем ласково произнёс Иван Яковлевич, – купаться идёшь?
– Нет, что вы! Купаться после второго августа нежелательно. А сегодня – двадцать восьмое. Просто иду гулять. Ты где была, Ритка? Тебя искали тут всей деревней. Думали, всё!
– Я просто гуляла.
– Просто гуляла она! Вот дурочка! Ох, и внучка досталась Вам, Иван Яковлевич! Взяла бы её да выдрала, дрянь такую! Сегодня с нами пойдёшь?
– Куда? – без всякого интереса спросила Рита.
– Да мы на пруд собрались, карасей ловить. Костёрчик там разведём, пожарим карасиков!
– Вы сначала поймайте хоть одного, – сказал Иван Яковлевич, достав папиросы из пиджака, – ты думаешь, это такое простое дело?
– Ну, испечём картошечки.
– Не с чужого ли огородика?
– Нет, конечно! Свою возьмём. Ну что, пойдёшь с нами, Ритка? Там Дашка будет, Алёшка, Вика и все, все, все!
– Нет, я не пойду, – отказалась Рита, – мы с дедушкой к Ильичёвым приглашены. Сегодня ведь праздник.
Гордое лицо Таньки слегка скривилось на одну сторону.
– А тебе-то что делать там? Старушечьи песни петь? Сало жрать? Ты его не жрёшь! Или жрёшь?
– Да при чём здесь сало?
– Да как – при чём? Тётя Маша сало туда потащит! Она сегодня хряка зарезала раньше времени. Говорит: «Большой очень вырос, дальше растить нельзя! Невкусный получится!» Думай, думай, Риточка, что вкуснее – сало или картошка.
На другой день Рита в первый раз оказалась в психиатрической клинике.
Глава десятая
За окном белела заря. Матвей по просьбе Наташи выключил свет, и теперь они, сидя за столом, опять казались друг другу полными тайн, как пару часов назад. Но странное дело – тайны те раскрывать ни ему, ни ей уже не хотелось, как не хотелось бы читать книгу пафосного и слабого автора.
– И вот эта самая тётя Маша теперь заботится о твоей свинье? – спросила Наташа, глядя на Риту, которая от начала и до конца рассказа ни разу не поднялась с постели и не открыла глаз. Она говорила, будто во сне – монотонно, слабо, но внятно.
– Да, – слетело с её чуть дрогнувших губ, – да, вот эта самая тётя Маша теперь заботится о моей свинье. А почему нет? Ведь это моя свинья, и ни у кого нет права её обидеть.
– А что потом стало с Дашкой? Она жива?
– Да, она жива. Но живёт не здесь. У неё – два сына.
– А с Викой?
– С Викой? Я слышала, что она уехала за границу, вышла там замуж. Потом вернулась, кажется. Больше я ничего не знаю о ней.
– А про Димку что-нибудь знаешь?
– Про Димку – да. Он стал вором. Его поймали и посадили. Через пять лет он вышел и снова сел.
– До сих пор сидит?
– Я не знаю. Возможно, умер. Он был болезненный.
– Интересно! А он на чём специализировался?
Рита вдруг повернула голову к собеседнице и открыла глаза.
– Наталья, давай условимся: это был последний вопрос о нём. На квартирах.
– А что там было, на том кладбищенском камне? –
