Мужчина в пробирке - Елена Арсеньева

– Кто тебя послал, говори, быстро?! – рявкнула она.

Проворно выхватила у Володьки пробирку, сунула ее в карман плаща, вцепилась в его руку и вывернула ее каким-то хитрющим манером, да так, что Володька взвыл и упал на колени. Холодное твердое дуло уткнулось ему в затылок.

– Кто тебя послал?! Считаю до трех, потом стреляю. Ну? Раз!..

Сейчас в ее голосе уже не было ярости, он был просто ледяным, равнодушным, и Володька понял: эта сука выстрелит! Для нее эти пробирки с голубой и розовой водичкой дороже его жизни, то есть, вообще, его жизнь по сравнению с ними ничегошеньки не стоит. Ему не вырваться… она застрелит его мгновенно и хладнокровно, соседи ничего не услышат, кроме легкого хлопка, да и кому слушать-то: на их этаже одни пенсионеры живут, а они все на дачах сейчас сидят! Она застрелит его, заберет свои пробирки, свой чемодан и эти придурочные бумажки с абракадаброй; вытрет все, к чему могла прикоснуться, чтобы избавиться от отпечатков пальцев, – и исчезнет. А он, Володька, останется валяться на полу – между прихожей и коридором, ведущим в кухню. И лежать он будет там до тех пор, пока не вернутся с дачи родители и не найдут его уже основательно подгнивший труп…

Воображаемая картина собственных провалившихся, высохших, незакрытых глаз и изъеденной муравьями и тараканами щеки произвела на него такое ужасное впечатление, что Володька взвыл:

– Нет! Никто! Я перепутал! Я нечаянно взял!..

– Зачем тогда открыл бутылки? – еще сильнее, еще крепче и больнее уткнулось дуло – в его шею на этот раз.

– Просто посмотреть! – прорыдал Володька.

Ну да, он расплакался – а кто бы не расплакался на его месте? Разве что какой-нибудь мачо, да и то – киношный, а Володька не был никаким мачо, ни реальным, ни киношным, и ему было страшно до… до изнеможения!

Когда в тебя тычут дулом пистолета, оказывается, ощущение совсем другое, чем когда ты в кино такие штуки видишь. Врагу такого не пожелаешь…

Мысли о сопротивлении даже не пришли ему в голову. Инстинкт самосохранения сработал четко: лежи тихо и попытайся как-то умилостивить эту чокнутую фурию. Ее надо уговорить уйти подобру-поздорову, надо заставить ее понять, что он ничего… ничего плохого… Что ж там такое, в этих проклятущих пробирках, из-за чего она так взбеленилась?!

Наркотики, наверное. Наверняка! А наркодилеры тех, кто им мешает, пришивают на месте, об этом во всех детективах пишут и во всех триллерах такое показывают!

– Посмотреть… – вновь простонал Володька, пребывая в состоянии полнейшей безысходности.

– Какого черта ты хотел посмотреть?! – рявкнула предполагаемая наркодиллерша. – Это же не твои вещи! Ты небось не такой идиот, каким на первый взгляд кажешься, ты же сразу понял, что чемодан чужой!

– Понял! Еще на Курском! А что было делать?!

– В милицию пойти! Дурак! В станционное отделение! Оставить там или чемодан, или заявление! Я еле успела на свой поезд на Ярославский вокзал, все вещи у меня в другой сумке были, я только сегодня утром, уже дома, обнаружила… – у нее голос аж сел от ненависти, – твое протухшее барахло!

Новая слеза скатилась из зажмуренного Володькиного глаза, стоило ему только вспомнить… колбаса кровяная, брынза овечья… черная, как Викочкины глаза, черешня… а вино! «Сухолиманское» и это, как его, «Одесское десертное»… Оно что, тоже прокисшее?! Ему этого уже никогда не узнать – убийца выбросит все, что он так заботливо покупал на Привозе, а вино выпьет за помин его души…

– Я сразу стала звонить по всем вокзалам, во все станционные отделения полиции Москвы, поняла, что никто туда не обращался, и стала искать какие-то твои опознавательные знаки. Нашла в боковом карманчике карточку гостя из гостиницы «Дерибас», позвонила туда, еле умолила назвать твои имя и фамилию. Они сказали, что ты из Нижнего, но адрес не дали, телефон – тоже, бдительность у них вдруг проснулась! Стала пробивать все телефонные справочники по компьютеру… Слава богу, у тебя такая фамилия замечательная – Мальчиков, их мало, Мальчиковых, и среди них всего один Владимир нашелся… повезло мне, повезло, что ты тоже из Нижнего…

– А мне не повезло, – глухо проронил Володька. – В вашем чемодане ничего не было, никаких опознавательных знаков, только эти бумажки с каракулями.

И подумал тоскливо: «А ведь я-то ничего не искал, ни по каким карманам не смотрел, а вдруг там и правда что-то лежало, гостиничная карточка или еще что-нибудь?! Болван я…»

Печально чувствовать себя болваном, и особенно грустно, если это твое последнее ощущение на пороге смерти…

Кошмарная гостья мгновение помолчала, потом просипела – словно у нее от ужаса голос сел:

– Где они? Где бумаги?! Ты их выбросил?!

– Да ничего я не выбрасывал! – взвыл Володька, с очередным припадком леденящего ужаса вспомнив, как он собирался выкинуть бумаги еще на Курском. – Хотите, можете на кухне посмотреть!

– Вставай! – скомандовала она, дернув его за шиворот. – Ну! Веди в свою кухню!

Володька кое-как поднялся и на дрожавших ногах потащился по коридорчику.

Увидев свой раскрытый чемодан, раскиданные бумаги и опустошенные бутылки, «тетка» издала протяжный мучительный стон.

– Ну откуда я мог знать, что это кому-то нужно? – устало (небось устанешь тут!) вздохнул Володька. – Просмотрел, что там, в папках, – не, ну ничего не разберешь, вроде какие-то формулы, но это же не формулы, а так, бредятина. Думал, просто собрали старые ненужные бумажки, сунули в чемодан, чтобы бутылки не разбить…

– Козел! – Она резко развернула его лицом к себе. – Старые ненужные бумажки?!

У нее дыхание перехватило от злости, она смотрела на него совершенно белыми, бешеными глазами, а Володька ничего не мог поделать: просто стоял, шмыгал носом и тоже смотрел на нее, моргая мокрыми слипшимися ресницами. И он увидел – отчетливо увидел, – как безумие уходит из ее глаз, как лицо ее становится не таким заострившимся, палаческим, а обыкновенным женским лицом, кстати, довольно-таки красивым, только, может быть, с излишне резковатыми чертами. И глаза у нее оказались вовсе даже не белые, а зеленые.

Стоп: да это же та самая тетка, которую он видел на платформе аэроэкспресса во Внуково!

Вот блин… Мог бы и раньше догадаться!

– Господи, какой же ты теленок, оказывается, – вдруг сказала она со вздохом. – Глупенький теленок. «Не формулы!.. Бредятина!..» А тебе не приходило в голову, что если кто-то исписал тонно-километры бумаги такой вот бредятиной, значит, в этом был какой-то смысл?

– Смысл? – наивно повторил Володька и вновь моргнул. Вот это ему в голову точно не приходило!

– Скажи честно: хоть один листок выбросил? – спросила «тетка».

Володька неистово замотал головой.

– Твое счастье, – пробормотала она. – Твое счастье, Владимир Мальчиков! А теперь – давай-ка собери все это. Бумаги, бутылки… Наливай в бутылки воду, осторожно опускай туда пробирки, затыкай бутылки пробками, оборачивай каждую газетой и клади в чемодан! Между бумагами, чтобы не разбились.

– У меня сургуча нет, – шепнул Володька виновато.

– Ладно, как-нибудь. Приступай!

Ну, он и приступил.

Она села за стол – пистолет не опустила, это Володька видел краем глаза. Да если бы и опустила – что, разве он на нее набросился бы? Да ни в жизнь! Во-первых, не успел бы. Во-вторых… Володька мог перед другими из себя кого угодно изображать, но сам-то он про себя все знал. Он бы уговаривал ее, молил, но не набрасывался. Может, если потом упасть перед ней на колени и взмолиться… может, она подобреет? Не убьет его?

Правильно она сказала – теленок! Ну и ладно, не всем же Бандерасами рождаться! Или этими, как их… он попытался вспомнить хоть одного киношного супермена, но не смог. Забыл. Да тут небось и собственное имя забудешь!

С этими порезанными пришлось им повозиться. Они все еще дрались, когда приехали врачи, так что Артему пришлось их разнимать. Вернее, оттаскивать женщину от мужчины. Он был крепко избит, руки изрезаны столовым ножом – к счастью, в пылу пьяной драки женщина нож уронила, а поднимать не стала: набросилась на сожителя с кулаками. Иначе, может, и прирезала бы его, потому что защищаться он решительно не мог – так был пьян.

Его наскоро перевязали и, вколов обезболивающее, усадили в кресло, где он моментально и уснул. Но вот жена его никак не могла угомониться.

Женщина попыталась было подраться и с Артемом, но он швырнул ее на диван и связал руки все тем же жгутом, который выхватил из кармана, мельком подумав, что он сегодня уже дважды ему пригодился. Бог троицу любит, вот уж – воистину!

Она материлась ужасно, билась на диване, орала. Платье на ее груди было порвано, сползало с плеча, обнажив расчесанную ссадину на руке.

– Вам это ничего не напоминает, Артем Сергеевич? – хихикнула Галя, которая, когда хотела, могла быть очень даже ехидной. – Этот мат-перемат… Что сегодня с женщинами творится, а?!