Когда я был вожатым - Николай Богданов

В нем любил сидеть Франтик и петь песни по-польски. Это он проделывал, когда оставался один. Он обожал этот уединенный пост. На высоте, в «орлином гнезде», по его уверению, ему приходили самые замечательные фантазии. И это было интересней всего.

Сегодня в гнезде дежурил кто-то из ребят звена имени Либкнехта.

А напротив, на обрывистом берегу ручья, сидел наш враг<p>— батрак Васька и дразнился. Он так надоел, что никто уже не обращал внимания на его глупые и мерзкие слова. Это его доводило до исступления. Кричал он до хрипоты.

Аркадий тоже вначале возмутился<p>— хотел догнать и вздуть его. Потом решил «зайти с тыла», сесть рядком и распропагандировать, как солдата-бедняка, оказавшегося по глупости в белой армии. Потом плюнул ладно, самому надоест, устанет<p>— перестанет.

А сегодня, послушав хриплые Васькины выкрики: «Эй вы, голопузые, бесстыжие, краснорожие!», «Кресты поснимали<p>— красные тряпки повязали. Черти вас будут за них хватать, в кипящую смолу мордами макать…»<p>— и прочие самые непотребные слова, Аркадий сказал:

— А все-таки надо эту проблему решить. Приедут родители, начнется у нас смотр, все честь по чести, а он вдруг с того берега и начнет шпарить… А? Что получится? Чепе, чрезвычайное происшествие, выражаясь военной терминологией!

Проблема решилась весьма неожиданным образом.

Васька вдруг примолк. Я это не сразу заметил. Мне только показалось, что в природе что-то изменилось к лучшему. Стал слышней милый треск кузнечиков в траве.

Наступил какой-то покой. Я даже огляделся и заметил, как в жаркой тишине летнего дня таинственно возникают на дорогах пыльные вихри.

«Значит, время<p>— полдень, — еще подумал я, по деревенской примете. Пора бы искупаться».

И в это время из «орлиного гнезда» раздался сигнал тревоги. Часовой изо всех сил заколотил в звонкий кусочек рессоры.

«Ну, кто-то тонет. Наверное, опять Рая». Ноги сами вынесли меня к реке. Нет, никаких признаков. И тут я вспомнил, что в последнее время она вместе с Катей-большой и Маргаритой-Матреной стала купаться не в реке, а в маленьком ручье, пробиравшемся извилистыми оврагами к Москве-реке недалеко от старого парка. Берега его были покрыты зарослями ивняка и ольхи. Кое-где встречались неглубокие омутки и быстрые перепады с говорливой водой.

Вот здесь и стали уединяться для купания три пионерки. Им нравилось барахтаться в мелком ручье, запруживать его своими телами и скатываться с переката в омутки под напором собравшейся за спиной воды.

Утонуть можно было только в устье ручья, где при впадении в реку образовался глубокий омут. Туда и понесли меня ноги.

Но на бегу я заметил другое: какую-то борьбу и крики на выкошенной недавно лужайке за ручьем. Какой-то большой парень бил пионера…

Парень колотил пионера наотмашь, тот падал. Парень пытался бежать, но пионер хватал его за ноги… Одной рукой верзила держал кучу какой-то материи, а другой норовил стукнуть как следует нашего храбреца, тащил его за собой на одной ноге, как гирю, отцеплял и не мог отцепить, снова волочил по колючей кошенине. У пионера задралась рубашка. Парень брыкал его ногой, но он не отцеплялся…

Наверное, парень украл у нас что-нибудь ценное.

Я переменил направление. На дороге увидел пасущихся лошадей, быстро снял веревочные путы с какого-то коня, привычно взнуздал его этими путами и, вскочив на спину, пришпорил пятками.

Конек, привыкший к подобному обращению, резво помчался.

И я явился на поле боя с неожиданной для противников быстротой<p>— в тот самый момент, когда отвратительный верзила замахнулся на пионера ногой, норовя ударить в лицо.

Мой удар опередил подлеца. Он докатился в одну сторону, прочь полетели в другую юбки, кофты, трусики и полотенца… К моему неописуемому удивлению, это оказался Васька. Значит, от ругани он перешел к действию.

Кто же остановил его, вцепившись, как репей?

Я поднял с земли пионера, и передо мной предстал Игорь. Но в каком виде! Нос разбит. Один глаз заплыл.

Волосы запорошены землей. На лице ссадины. А живот<p>— словно его кошки драли<p>— до крови поцарапан на скошенном лугу, по которому тащил его Васька.

— Он наших девчат салил! Кидал в них грязью, не давал вылезти. Сидел на одежах… Говорит: танцуйте голышом. Девчата<p>— плакать, а он схватил платья<p>— и бежать!

Я шел мимо, увидел<p>— и к нему, — докладывал Игорь, сгоряча не ощущая боли от царапин, ссадин, синяков и шишек.

Все свои раны он прочувствовал лишь потом, когда мы мазали ему живот йодом, а к синякам и шишкам прикладывали холодные примочки.

— Вожатый, я стойкий? Верно, ведь я очень стойкий?

Больно, а я не плачу, — говорил он, смахивая слезы и морщась.

— Откуда ты взялся на том берегу?

— А я с эстафетой бежал, с фуражировки. Командир сообщает, что они заночуют. Так обстановка требует.

Когда вы добудете карасей, они явятся со сметаной.

К вечеру у Игоря поднялась температура. А наутро один глаз совсем закрылся ужасной опухолью фиолетового цвета. И это было накануне воскресенья, рокового родительского дня.

Много шума наделало это происшествие. На селе говорили, что пионеры побили батрака. Особенно старались кулацкие дети, подговорившие Ваську салить наших девочек. Они были тут же, скрываясь в кустах, и не показались, когда подоспевшие пионеры взяли Ваську в плен, как лилипуты Гулливера, и повели в лагерь.

Они не хотели показать себя зачинщиками, чтобы все свалить на Ваську. Кулаки против пионеров<p>— это уж слишком наглядно. А вот батраки против пионеров<p>— это куда забавней. Хитрые были кулачата, учились не в Коломенском, а в московской какой-то школе, чуть не в одном из редких тогда ремесленных училищ. В хозяйстве работал за них батрак Васька, а они приобретали ценные знания.

Во всем этом мы разобрались не сразу, постепенно.

Признаться, мне было очень не по себе, что я принужден был ударить батрака, глупца. Но в глазах ребят мой поступок был справедлив и даже героичен.

— Вожатый как вскочит на лошадь, как помчится! — услышал я в палатке ребят.

— Наш вожатый как даст ему, он и покатился.

— Наш вожатый сильный, — слышалось из девичьей палатки.

Нехорошо, ах, как нехорошо!

— Васька, — говорил я, — ты не обижайся, но, если ты еще раз затеешь провокацию, тебе еще раз попадет.

— А я и не обижаюсь, — ответил наш пленник, с удовольствием запихивая в рот кусок пирога. Он не протестовал против плена на хороших харчах.

— Не фулигань, за это и не так бывает, — рассудительно говорил он. Берите меня к себе насовсем. Я вам буду продукты возить, а зимой печки в школе топить.

Я тогда совсем буду за вас. Я у этого кулачья все сады обтрясу, я этим кулачатам все носы разобью. У меня кулачище во, как у мужика…

— Ты, чудак, думаешь, здоровые кулаки это все, — говорил ему Игорек. А вот ты не знал, что у меня в кармане был вот этот талисман. Видишь орех, это как будто орех… А вот раскуси… Ты сильный<p>— а меня не победил.

— Конь с репьем не сладит. Понял? А ты репей! — беззлобно отругивался Васька.

Мы отпустили его, взяв честное слово больше нам не вредить.

Как мы «уговаривали» щуку

Итак, наступила суббота, канун нашего «судного дня», первого родительского воскресенья.

Судя по тому, что написал Аркадий в эстафете, доставленной Игорьком, сметана нам обеспечена. Дело за карасями. Бредешок, изъеденный мышами, починен и сверкает свежими заплатами. Иван Данилыч с корзинкой на голове нетерпеливо сучит ногами, ему хочется скорей топать к заветным озерам.

Денек тихий, жаркий. Самый подходящий для ловли бреднем. Иван Данилыч, захваченный азартом, шел на все. Он принес две косы<p>— раскашивать озерные травы.

Сговорил лодку для перевоза на тот берег. И все повторял:

— Ну, видимо-невидимо… Давно их там не тревожили… Теперь карасищи там<p>— как лапти, лини<p>— как пироги. Зимой на дух щуки выходили и окуни, а эти лодыри все в тине остались. И никуда не ушли. Вот уж третью весну озера эти не заливало. Не выходила к ним Москва-река.

Переправились, зашагали. Поскольку в эту увлекательную экспедицию рвались все, решено было создать сводный отряд из представителей всех звеньев, и, чтобы не обидно, по жребию.

До избранного озера далеко. Жара. В лугах, как говорится, марит. От запахов разогретых солнцем трав кружится голова. Но все нипочем. Ноги несут нас сами. Все в предвкушении великого таинства рыбной ловли. Будет ли улов? Что окажется в озере? Сколько разговоров и предположений было все эти дни, пока шли сборы!

Нетерпение подстегивает шаг. Вот оно, «окаймленное кустами молодых ракит» небольшое озерко, все заросшее ряской, лягушиными тенетами и, конечно, телорезом. Только кое-где темные, как нефть, окошки чистой воды.