Джек и Фасолька - Эд Макбейн

— Мы не вникали в это особенно глубоко.

— Отличный случай со смертельным исходом. Блестящая выдумка департамента мышиной полиции. Я вижу, Блум все расставил по местам, да? Каким способом во Флориде мог бы парень вроде Джека раздобыть сорок тысяч долларов? Наркотики. Ничего другого им и в голову не приходит. Но вы можете сказать своему другу Блуму, что мой брат не имел никаких дел с наркотиками. Никоим образом.

— Почему вы не скажете ему это сами? — спросил я. — В самом деле, если у вас есть какие-либо достоверные сведения о том, где ваш брат взял деньги…

— Мне не нравится разговаривать с полицейскими, и особенно не нравится разговаривать с детективом Блумом, — сказала она. — Он допрашивал меня и Джеки так, будто именно мы были убийцами или вроде того. Все, что мы делали, — это спали вместе, разве это преступление? Но Блум…

— Было совершено преступление. Вашего брата убили. Детектив Блум был…

— Детектив Блум испытывал от этого нездоровое наслаждение.

— Я очень сомневаюсь.

— Да? А зачем он хотел знать, где мы этим занимались, и в какое именно время, и все вплоть до того, что на мне было надето? Ваш друг — сексуальный маньяк. — Она опять улыбнулась.

— Мой друг полицейский, который выполняет свою работу, — спокойно пояснил я.

— Если он так рьяно выполняет свою работу, — возразила она, — почему он не узнал, где мой брат достал эти деньги? Вы думаете, его заинтересовало бы, если эти сорок тысяч были бы впутаны…

— Его именно это интересует. И если вы знаете, где ваш брат…

— Я не знаю. Я не говорила, что знаю. Я сказала, что у меня есть кое-какие соображения, вот и все.

— Тогда изложите их полиции.

— Нет. Вы были адвокатом моего брата, не так ли? И, как мне сказала мать, теперь вы представляете ее интересы, правильно?

— Да.

— Так с кем же мне говорить?

— Все, что вы рассказываете мне, я повторю Блуму, — предупредил я. — Если это имеет вообще какое-нибудь отношение к преступлению…

— Вы действительно такой круглый дурак, как кажетесь? — спросила она, опять улыбнувшись. — Любой, кого я знаю, был бы счастлив видеть меня разгуливающей абсолютно голой.

Я промолчал.

— Я была совсем голой, вы помните об этом, правда?

— Помню.

— Мне говорили, что восстановить в памяти важнее всего. Вы не против снова наполнить этот стакан?

— Зачем?

— Вкусный джин. Мне нравится.

— Это не означает, что вы должны опустошить всю бутылку.

— Я могу перепить вас в любое время, — сказала она, — я выросла на ранчо, мистер. Я провела с ковбоями больше времени… — Она не закончила фразу и протянула мне стакан. — Пожалуйста, — сказала она, надув губы, — ну пожалуйста, чуть-чуть.

Я взял стакан и налил в него немного джина. Она наблюдала за мной.

— Не будьте скрягой.

Я плеснул еще немного и подал ей стакан.

— Спасибо. — Она подняла стакан к свету. — Вы уверены, что можете пожертвовать этим? — Покачала головой и залпом выпила. — Так вот что я думаю… я думаю, что мой брат был вором.

— Ого!

— Что означает это «ого»? Означает ли, что вы считаете эту идею невероятной?

Судя по тому, как она запнулась на слове «невероятной», мне стало ясно, что ее речь, хотя в ней и не были пропущены слова, становилась слегка невнятной. Внезапно я подумал: интересно, как часто и как сильно напивалась мисс Санни Мак-Кинни? Ее стакан опять был почти пуст. Мне не нужна была пьяная двадцатитрехлетняя женщина. Или нужна?

Как-то давно в Чикаго, когда я был еще подростком, я пытался иметь дело с шестнадцатилетней девчонкой, пьяной настолько, что я без препятствий забрался в ее трусики. Она так спокойно отдавалась мне, что я почувствовал себя воришкой, шаря у нее под юбкой. Тогда моя семнадцатилетняя совесть не выдержала чувства стыда и вины, и я сбежал от искушения. Я так никогда и не узнал, была она на самом деле пьяна или притворялась, и сейчас я не знал, была ли действительно пьяна Санни, но она определенно была на пути к этому.

— Почему вы так смотрите на меня? — поинтересовалась она.

— Просто так.

— Есть причина. Я красивая девушка в просторном кимоно — вы знаете, кто написал «Распахнутое кимоно»?

— Кто?

— Сеймор Ха, — ответила она и улыбнулась. — Вы прикидываете, чем все это закончится, правда?

— Нет, я беспокоюсь, что вы напились.

— Об этом можете не беспокоиться. Позвольте мне восстановить для вас всю картину, хорошо? — сказала она, сделав в этот раз небольшую паузу перед словом «восстановить». — Моему брату Джеку нужны были сорок тысяч долларов, чтобы осуществить мечту всей жизни — стать проклятым фасолевым фермером…

— Это была его мечта?

— Я шучу. Кто знает, что было у него на уме или кто. Итак, прекрасно, он хотел приобрести ферму ломкой фасоли. Полагаю, это лучше, чем бросать деньги на ветер. Послушайте, неужели я все время должна выпрашивать у вас капельку джина? Санни хочет выпить, мистер Хоуп.

— Санни уже хороша, — сказал я.

Она ничего не ответила, резко поднялась с кресла, выставив гладкую загорелую ляжку из-под распахнувшегося кимоно, и направилась прямо к бару.

— Угощайся, Санни, — сказала она. — Спасибо, я выпью. — И непринужденно налила себе в стакан. — Вы смотрите на мой зад?

— Да.

— Я так и думала. — Она повернулась, улыбаясь, и добавила: — Ваше здоровье! На чем я остановилась?

— Вашему брату нужны были сорок тысяч долларов…

— Верно. Поэтому он решил достать их незаконным путем. Великому человеку приходят великие мысли. Теперь ему необходимо было найти что ограбить.

— Какой банк он выбрал?

— Нет, не банк, мистер Хоуп. Станете вы грабить банк, когда у вашей матери есть скотоводческое ранчо?

— Не понимаю вас.

— Коровы.

— Коровы? — повторил я.

— Да, сэр. Мой брат воровал коров.

— У вашей матери?

— Да, сэр, у моей матери.

— Откуда вы это знаете?

— Я не знала об этом. Пока не начала сгонять их. Я гораздо сообразительнее, чем считает, как вам известно, моя мать.

Она отхлебнула, посмотрела на то, что осталось в стакане, и сказала:

— Я полагаю, вы знаете, что в октябре мы очень заняты. Вообще-то, с начала октября до середины ноября. Горячее время на любом ранчо. Обычно мы кладем быков на коров ранней весной…

— Кладете их на коров?

— Ну да, пускаем для размножения и отгоняем их летом. С февраля до июня быки делают свое дело. От зачатия до рождения проходит девять месяцев, как у человека. У нас есть телки, приносящие телят поздней осенью или в начале зимы — в зависимости от того, когда быки покрыли их. Это означает, что телят можно отнять от коровы…

— Отнять от коровы?

— Отучить. Когда телятам исполняется десять месяцев, мы отгоняем их на пастбища отдельно от коров, кормим неделю или десять дней, пока они отвыкнут от мамки и сами начнут есть траву. Это бывает обычно в октябре, иногда в ноябре. В это же время мы проводим проверку на беременность — моя мать показывала вам приспособление для этого?

— Да.

— Передний конец удерживает голову коровы в поднятом положении, пока мы вводим ей лекарство — это необходимая медицинская помощь. При этом используется большой шприц, но основная работа делается вручную, ветеринар здесь не нужен. Ветеринар работает на другом конце загона. Он держит длинный пластмассовый шланг и одновременно засовывает руку корове во влагалище — вам знакомо это слово, мистер Хоуп?

— Знакомо.

— Чтобы узнать, есть там зародыш теленка или нет. Мы рассчитываем на восьмидесятипятипроцентную беременность, примерно, конечно, но ориентируемся на эту цифру. Беременных коров мы снова возвращаем на пастбище, пустых отгоняем на другое пастбище для…

— Вы опять озадачили меня.

— Пустые коровы? Это те, которые не беременны. Мы продаем их, мистер Хоуп. Просто потому, что мы не можем дожидаться, когда они станут приносить телят каждый год. В октябре самая крупная продажа не только пустых коров, но и тех, которые готовы уйти.

— Уйти — куда?

— Это матери, которых называют «леди-телки», мистер Хоуп, нижний конец продовольственной цепочки. Следующее звено — заготовитель, покупатель, который приезжает на ранчо отбирать скот. Мы продаем ему одновременно пять-шесть сотен голов по частному договору. Он перегоняет телят на более богатые пастбища — с пшеницей, овсом, рожью, — какие есть. Мы продаем телят весом по четыреста пятьдесят — пятьсот фунтов, это почти что коровы. Часть из тех, что идут на продажу, — это перезимовавшие телята весом по шестьсот пятьдесят — семьсот фунтов. Мы продаем их всех по живому весу, взвешивая прямо в загонах до кормления. Цена колеблется в зависимости от спроса в момент продажи от нескольких долларов за фунт до пятидесяти пяти центов. Нынешняя цена на бычков составляет шестьдесят восемь центов за фунт. Далее заготовители откормят их на пару сотен фунтов и продадут следующему в цепочке, которого мы называем потребителем или переработчиком продукции.