Пешки - Татьяна Чернявская

Оставалось только удивляться, как достаточно милый женский голос, глубокий и бархатистый, может отвратительно звучать при неправильной эксплуатации. Если в нормальных условиях, не предполагающих даже самой малой аранжировки, тембр был ровным, хоть и быстроватым, и в мелких интонациях мог замедляться до чувственно — томного и тягучего, то в посягательстве на пение скакал подобно бешеному кузнечику от глубокого хрипловатого баса до подрагивающего пронзительно тонкого фальцета. И в том, и в другом варианте он был бы безукоризненным, если бы постоянно не менялся в самых неожиданных местах. Время от времени бешеная скачка голоса срывалась на оставшееся после длительной болезни хрипение, что казалось агонией неловко подстреленного зверя. Видимо это был питрак.

— Замолчи, или я за себя не ручаюсь, — сквозь зубы процедила травница, медленно, но уверенно сползая по более рослой подруге.

Алеандр Валент, проведя всю свою жизнь (вне положенных месяцев учёбы в Замке) в весьма крупном поместье «Сосновский», где её почтенный отец Ригорий Валент служил управляющим, имела честь (порой весьма сомнительную) лицезреть представителей высшего круга, так сказать, «Золотого поселения» и перенять их высокие запросы к искусству. Последнее было не столько её заслугой, сколько извечными стараниями матери, желавшей видеть свою дочь приближенной к элите. Поэтому неоднократные порки и постоянные внушения привели к тому, что ещё до поступления в Замок юная Алеандр знала азы всех изящных искусств и могла ввернуть в любой разговор несколько остроумных замечаний относительно каждого из них. Обладая от природы не мягким и не слишком выразительным голосом для пения, она, однако, справно музицировала на фортепьяно и не редко играла для раутов в Сосновском. Не сказать, чтобы это приносило какое‑либо удовлетворение чересчур подвижному ребёнку, но на её беду музыкальный слух у неё оказался чрезвычайно развитым. Ныне же Эльфира Валент обязана была глубоко сожалеть о своём усердии в занятиях с дочерью, поскольку та была близка к сердечному приступу от подобных оккапел.

Придерживающая изнывающую травницу под мышки, Танка на её замечания только нервно похихикивала. Перестать петь и спасти подругу от кончины безвременной она не могла просто физически, как и не могла признаться кому‑либо в своей слабости или скорее профессиональном дефекте.

Духовников ведь не просто так называли тенеглядами: эти чародеи чувствовали темноту и тварей, скрывающихся в ней, своим естеством, пронизывали и контролировали собственные инстинкты, видели сокрытое в ней. Яританна же видела сейчас только могильный ужас, и если обычные могилы её вполне пресытили и не особенно шокировали, то эта Могила больше напоминала первобытные захоронения времён живых богов, а потому и ужас от её темноты был какой‑то совсем уж первозданный. Стыдясь собственного страха перед густой, почти осязаемой темнотой этого отвратительного места, Танка пыталась бороться с могильной тишиной единственным приходящим на ум средством. В противном случае она неслась бы с воплями, не разбирая дороги, либо спокойно легла и умерла на первой же приглянувшейся кочке. Ни того, ни другого ей не позволяли происхождение и воспитание.

Девушка упрямо прикусила губу и уже собиралась затянуть очередной марш, как оскользнулась и едва не рухнула в услужливо крякнувшую под ногой жижу. Алеандр, тянущаяся позади, тихо охнула и осела где стояла.

— Это идиотизм какой‑то, — едва переводя дух, пробормотала она тёмному пятну, знаменовавшему Чаронит. — Волочёмся ночью по совершенно незнакомой трясине сомнительного происхождения!

— Хочешь, я вас познакомлю? — энергично и немного зло просипела в ответ Танка, нервно проверяя крепление ремешков злополучных сандалий, привязанных к поясу. — Трясина, познакомься это Эл. Эл, знакомься, это — чёртова непролазная трясина, в которой может обитать куча всякой отвратительной нечисти, обожающей спящих беззащитных дур!

Временами Яританна Чаронит, несмотря на всю свою болезненность и спортивную несостоятельность, проявляла чудеса выносливости и в определённой мере экстремальной несокрушимости, граничащей с психопатическим упрямством. В сравнении с ней, сильная и развитая Алеандр подчас проигрывала и быстро выбивалась из сил, просто волочась за «бледнолицым волнорезом с маниакально светящимися глазами». В такие минуты травница начинала понимать, отчего её подругу многие ненавидели, и сама ощущала непреодолимое желание удушить её.

— Конечно! — продолжала раздражённо шипеть Эл, нащупывая задом более устойчивую кочку. — Две измотанные ходьбой дуры для них совсем не вкусные!

Танка негромко всхлипнула, очевидно, эта мысль была для неё не внове, но казалась менее приемлемой, чем бессмысленное блуждание. Впрочем, духовник имела дурную привычку просчитывать такое количество вариантов, что на выбор наиболее подходящего времени, как правило, не оставалось.

— Мы поползём. При увеличении площади снизится нагрузка, и мы будем меньше проваливаться. Это ухудшает обзор и возможность защиты, но мы поползём, — проговорила или скорее пригрозила Тан с таким всеразрушительным упорством, что Эл поняла: в случае отказа её просто поволокут за косу. — Передохнём немножко… и обязательно поползём!

Травница в ответ злобно хмыкнула, в тайне надеясь, что силы духа и самонадеянной бесшабашности подруги хватит на двоих, потому что сама больше не могла даже думать о продолжении бессмысленного сражения с природой: окружающей и собственной. Ей отчаянно хотелось не уступать Танке в выносливости, но полная темнота и жадная, затягивающая ступни каша доконали её. Последние полчаса она вообще брела, как сомнамбула, хватаясь за Танку вместо того, чтобы помогать более слабой духовнику.

— Тебе не кажется, что эти кочки как‑то странно идут? — прошептала Эл, не в силах выносить охватившую пространство тишину, словно обвиняющую их в недавнем святотатстве над собой. — Словно пунктиром… или даже квадратами… примерно одинаковые по ширине и всегда на равном расстоянии.

— Не знаю, я их все задом не меряла, — огрызнулась Чаронит, но тут же устыдившись своей несдержанности, добавила: — Может это какой‑нибудь код?

— Из параллельной вселенной? — оживилась травница, припоминая их совместное увлечение подобными историями в подростковом возрасте.

— Или база таинственной подпольной организации?

— Или памятник древней цивилизации, познавшей вечную жизнь?

— Или кладбище…

Поднявшееся было, настроение их маленького отряда резко спало до нулевой отметки, глубоко уйдя в минус. Алеандр укоризненно глянула на подругу с её профессиональным юмором, но в темноте призвать к совести не получилось. Слова духовника оставили неприятный осадок, и Эл в тот же миг остро ощутила на себе с десяток пар алчных глаз, готовых распять её за вандализм и оскорбление памяти усопших.

— Давай лучше на подпольной организации остановимся, — проворчала девушка, ощущая, как взгляды невидимых призраков стали жёстче.

Яританна совсем неграциозно плюхнулась на кусок камня и поджала к подбородку грязные коленки: ей по-прежнему было очень страшно. Темнота сгустилась и тугими мышцами сжималась вокруг них, словно уже переваривая случайных путников своим сизоватым туманным соком болотистых испарин. Она перестала быть фоном своим обитателям, а сама захватила право на телесность и волю. Пульсирующую из земли, тяжёлую волю такой разрушительной силы, что въедалась в кости и плавила решительность. Сгустки её тёмного естества, знаменовавшие горизонт, перерастали в рыхлые бесформенные тучи — провалы на безрадостном небе. Но самое ужасное в этой темноте была её безмолвность, слишком гнетущая даже для мира мёртвых.

— Лишь во-о-орон надо мною крылья распростёр, и войско де-е-емонское рыщет… — впервые Яританна вытянула целую строку низким голосом ни разу не сфальшивив, получилось настолько реалистично, что девушка сама испугалась и поспешно заткнулась.

Что‑то, может сама тьма, с глухим урчанием перекатилось под землёй у самых ног духовника, заставив девушку оцепенеть от ужаса.

— Скажи, что это у тебя в животе, — дрожащим голосом попросила травница, доведённая проникновенным пением Танки до нервного тика, и спешно переползла под бок к подруге.

— А-ага, — нервно кивнула Яританна, всё ещё ощущая задом остаточную вибрацию, — п-проголодалась.

Дальше последовало совсем невероятное, ошарашившее и Алеандр, и предположительных призраков из возможного кладбища, и неведомого монстра, если таковой и был в наличии. Напряжённая до предела Яританна, одной рукой сжимавшая собственные исцарапанные лодыжки, другую засунула в декольте и, выудив оттуда кривоватый огурец (предположительно обитавший ранее в кадке у хозяина Чвыровых кущ), со звучным хрустом ополовинила его. Лицо девушки исказила гримаса редкостнейшего омерзения, что даже Алеандр смогла разглядеть.