Фантастический триллер - Дуглас Уорнер

— Колстон был прав! — взорвался я. — Он знал об Арминстере. Он знал о Лондоне. Зачем еще он приходил к вам ночью? Это была отчаянная попытка преследуемого человека проинформировать единственного человека в Англии, который мог действовать, и действовать быстро. Зачем он шел в «Телеграм» сегодня утром, если не для того, чтобы использовать последний шанс? Шанс, который он увидел в нашем вчерашнем обращении к читателям?

— Немного поздно, не так ли, мистер Кэртис? Ваше обращение опубликовано в полуденном выпуске. А Колстон прибежал к вам через двадцать часов.

— Не все читают «Телеграм»…

— Несомненно, печально для вас, — сыронизировал Рэйнхэм.

Я игнорировал насмешку.

— Возможно, он увидел издание позже, или его сокращенную перепечатку в другой газете.

— Возможно. Когда начал дуть этот таинственный ветер?

— Вскоре после десяти часов утра, — подавленно ответила Маргарет.

— А Колстон был убит на пути к «Телеграм» где-то между шестью и семью утра. Он что, собирался сообщить вам о таинственном ветре, который начал дуть не раньше, чем через два часа после его смерти?

— Наверно, были другие признаки, — бесстрастно ответил я. — Даже наверняка должны были быть. Колстон предупреждал всех в Арминстере за несколько дней до того, как поднялся ветер. Это только заключительная фаза.

— А какие эти ранние признаки?

— Черт его знает! — не выдержал я. — Он умер, так и не заговорив.

— Так! — Рэйнхэм сбросил с лица маску рафинированного сарказма и взялся за плеть. — Вы дурак, Кэртис. Я давно это знал — и не только потому, что вам доставляет удовольствие поливать грязью все то, за что выступаю я, то, за что выступает Англия. Вы имеете право отстаивать свои взгляды, и вы не нарушаете законы о клевете. Вы дурак, потому что вы наивны. Вы полностью игнорируете сложности политики и скандально — если не сказать «предательски» — слепы по отношению к жизненным интересам вашей страны. А теперь вы приходите ко мне с неправдоподобной историей и хотите, чтобы я запустил машину эвакуации трех миллионов человек, оторвав их от работы и от домашнего очага. И на каком основании? Неправильно понятые аргументы дискредитированного ученого и недостоверные воспоминания переживших землетрясение в Арминстере. Да, Маргарет, я включаю в это число тебя! Я считал тебя умной молодой женщиной. — Он опять обратился ко мне. — А чем еще вы можете подкрепить ваши абсурдные аргументы? Ветром! Каким-то горячим ветром!

Это был провал, и мне оставался небогатый выбор: быть выведенным за шкирку, как побитая собака, или уйти с гордо поднятой головой, громко бросив ему вызов. Не слишком громко, наверное, но что тут поделаешь: вызов будет отчасти пустой угрозой, но так лучше, чем просто позорно сбежать. Мои намерения опередил телефон.

— Кого? — воскликнул Рэйнхэм. — Это невыносимо! Я не позволю использовать свой частный телефон в качестве отделения редакции «Телеграм»!

Я успел схватить его запястье и вырвать трубку.

— Простите! — мягко произнес я. Это был Джон Холт.

— Я думал, что тебе следует знать об одном крайне интересном звонке Барнса. — И Холт передал мне его слова.

Кажется, мне удалось сохранить равнодушие на лице — на меня, не моргая смотрел Рэйнхэм, и я не заметил особой любви в его взгляде.

— Спасибо, Джон, — с удовлетворением сказал я. — Через несколько минут я выезжаю обратно.

— Вы можете ехать прямо сейчас, — ледяным голосом заметил Рэйнхэм.

Я с ненавистью посмотрел на него, все еще переваривая то, что мне сказал Холт. Потом, решив, что куда проще счесть человека негодяем, чем дураком, я сделал крупную ошибку. Меня извиняют только страшная спешка и мысль, что появилось оружие, которым его можно будет одолеть и заставить запустить систему эвакуации.

— Вы отлично знали, что Колстон прав, — заговорил я. — Вы знали это даже до Арминстера. Вы позволили произойти катастрофе, не так ли? — Мой голос гремел и поднимался на дрожжах страшной правды. — Вы позволили 95000 человек погибнуть, чтобы уберечь свой карман. Поэтому вы и продали весь свой пакет акций Арминстера за неделю до катастрофы.

Маргарет в ужасе вскрикнула. Лицо Рэйнхэма посерело и приобрело цвет сигаретного дыма — такого я еще никогда не видел. Костяшки его пальцев побелели.

— Значит, эта пьяная свинья Барнс выполнил свою угрозу. — Его голос дрожал, но не от страха. — Я дам вам тот же ответ, что я дал ему вчера вечером, когда он пытался шантажом заставить меня прикрыть его махинации с деньгами фонда помощи жертвам Арминстера.

Он встал во весь рост.

— Вы всегда ненавидели меня, Кэртис. Вы считали меня имбецилом в политике, а теперь я подлец, хладнокровно обрекший на смерть тысячи людей — включая моего единственного сына — на страшную смерть ради собственной выгоды, готовили. Да, я продал акции Арминстера. Я на этом заработал. Акции слишком высоко стояли — по крайней мере, на девять шиллингов выше, чем это позволяли доходы и дивиденды. Поэтому я их продал, поступив согласно лучшему из возможных советов. — Он сделал паузу, прежде чем нанести удар. — Вашему совету, Кэртис. Или, точнее, совету редактора газеты «Ивнинг Телеграм».

Я выругал себя. Как я мог забыть упоминание обо мне у Холта.

— Так что все очень просто. Теперь слушайте меня, Кэртис, я вас честно предупреждаю: если вы попытаетесь опорочить мое доброе имя публикацией подобной клеветы, я вас и ваших писак сотру с лица земли! А теперь — убирайтесь вон!

Мы вышли. Это было не отходом с поля боя, а беспорядочным отступлением, если не сказать бегством. Уже закрыв дверь, я услышал телефонный звонок. Мне хотелось узнать, не меня ли зовут к телефону, но я не стал возвращаться. Все равно Рэйнхэм просто бросит трубку, подумал я.

Но я ошибся. Звонила Валери, а у Рэйнхэма достало здравого смысла, чтобы принять известие. Валери сказала ему, что мне пришло письмо от Колстона.

Глава двенадцатая

Мы в молчании ехали в редакцию. Нам не о чем было говорить.

— Может быть, мы ошибаемся, Иэн? — наконец жалким голосом спросила Маргарет. — Мы ведь не можем ошибаться, да?

— Нет, — ответил я. — Плохо наше дело. Я проиграл, Мэгги. Подумай о себе. Забирай мальчика и уезжай из Лондона куда-нибудь подальше, на тот случай, если мы ошибаемся, и землетрясение охватит большую область, чем та, над которой дует ветер.

— Я иду с тобой, — решительно заявила Маргарет. — Я просто отправлю няне записку, и она увезет Гая на дачу моих родителей. (Еще один Гай: каждый первенец в семье Рэйнхэмов получает имя Гай при крещении со времен Реставрации).

— Езжай с ним, — попытался уговорить ее я. — Тебе здесь нечего делать.

— Откуда, ты знаешь? Между прочим, я все еще пытаюсь вспомнить, где я видела Роберта Колстона. Я уверена, что это важно.

Маргарет настаивала на своем, и я сдался. В любом случае, я еще задолго до катастрофы удостоверюсь, что она в надежном месте.

В редакцию мы возвращались медленно, движение было еще оживленнее, чем обычно. Эта передышка дала мне время подумать. В этом не было ничего приятного. Я проиграл и был вынужден бежать с поля боя. Мое положение было хуже, чем раньше. Теперь мне требовалось чем-то подкрепить свои соображения, чтобы заставить Рэйнхэма действовать, а где мне было взять доказательства? Оставалась слабая надежда, что Колстон написал мне письмо, но и получив его, что я мог сделать? Разве могло быть в письме что-нибудь такое, что мне было неизвестно и могло сыграть решающую роль? Я ничего не мог придумать. Загадка оставалась, как запертая дверь, от которой потерян единственный ключ.

Когда мы выходили из машины, Маргарет неожиданно сказала:

— Надеюсь, мы ошибаемся. Я надеюсь, что все совсем не так. Я очень хотела бы, чтобы Колстон намеревался сообщить все, что угодно, но не предсказать новое землетрясение. Я люблю Лондон, и мне страшно подумать, что все это… — она взволнованно взмахнула рукой, — все это — да, и промахи, и безвкусица тоже, — сегодня вечером превратится в руины.

Громадный город, по обломкам которого ползают человеческие существа, подумал я. Лунный свет, струящийся через проломы в стенах и льющийся через разбитые окна. Сколько будет потерь? Сколько зданий уцелеет, сколько можно будет восстановить? Сколько людей не успеет спастись, если их предупредят слишком поздно? Сколько неповторимых произведений искусства и исторических памятников будет безвозвратно утрачено? Сколько семей потеряют все свои сбережения?

— Нет, Маргарет, — сказал я, — мы должны надеяться, что мы правы. Не понимаешь? Человечество всегда было бессильно против пароксизмов Природы. Колстон дал нам оружие, могущее свести их последствия к минимуму. Мы можем спасти жизнь, ценности, движимое имущество. Здание из камня и кирпича можно отстроить заново. Кто знает? Может быть, из руин поднимется еще более прекрасный Лондон? Еще более величественный Лондон войдет в двадцать первое столетие.