Винодел - Алан Джекобсон

Вейл в этом сомневалась, но все же сказала:

— Надо хотя бы проверить.

Диксон достала телефон и позвонила Люго. Гудки доносились из автомобильных колонок, ответили ей уже на втором.

— Рэй, мы собираемся ехать к Кевину Камерону. Ты еще там?

— Да, а что?

— У нас есть к нему пара вопросов. — Диксон повернула ключ в замке зажигания и дернула рычаг переключения скоростей. — Давай адрес. Мы будем через десять минут.

Диксон свернула сначала на трассу 29, а на ближайшем перекрестке — на Силверадо Трэйл, извилистую живописную дорогу, практически не тронутую туристическими соблазнами, ресторанами и городскими зданиями. Вокруг виднелись лишь виноградники, маленькие винокурни, красивые холмы и изредка — дорогие дома, расположившиеся на этих холмах, как птицы на насесте.

Частная дорога, змеившаяся в гору, вывела их к солидному дому в позднеготическом стиле. Выглядела постройка не так претенциозно, как поместье Монтальво, но не заметить потраченных миллионов долларов было нельзя.

Они поднялись на крыльцо, и Диксон нажала кнопку звонка. Судя по доносившемуся изнутри звуку, дом напоминал гигантскую пещеру, а когда деревянные двери распахнулись, они убедились, что так оно и есть. Их взглядам предстал роскошный просторный зал с колоссальным, во всю стену, витражом напротив. Стилистически он напоминал витраж в «Пежу», но превосходил его по размерам.

За натертую до блеска медную дверную ручку держался Рэй Люго. Вытянувшееся лицо его казалось заплаканным.

— Ты в порядке? — спросила Диксон.

— Кевину тяжело было это слышать.

«Да ты и сам выглядишь не ахти».

Люго закрыл за Вейл дверь. Понизив голос, она сообщила:

— Фредерик Монтальво походя сказал, что они рассорились с семьей, которой принадлежит «Серебряный гребень». Причем лет сорок назад.

Люго выпрямился, как бы сбрасывая маску друга семьи и возвращаясь в роль детектива.

— Думаешь, сойдет за мотив?

— По месту преступления не скажешь. Но все-таки стоит проверить.

Диксон говорила так же тихо, как и Вейл:

— Надо узнать у Кевина, что ему об этом известно.

Люго нервно оглянулся через плечо.

— Он сейчас не в лучшей форме. Давайте потом.

— Если это обычное убийство, а мы будем медлить, дело нам не закрыть, — сказала Вейл. — А если серийное — а мне кажется, что оно таки серийное, — и эта вражда семейств тут ни при чем, то лучше как можно скорее избавиться от этой версии. — Почувствовав, что Люго ее слова не убедили, она сказала: — Не волнуйся, мы будем деликатны.

Он повел их налево по коридору в просторную гостиную с плиточным полом.

— Кевин, — обратился он к мужчине, сидевшему за столом.

Тот, похоже, даже не осознавал, что в комнате присутствует кто-то еще. Застыв, он смотрел куда-то в пустоту, рот безвольно приоткрыт.

Он подавлен, он шокирован, он отказывается верить.

Вейл не раз видела такое выражение лица. Она опустилась на стул напротив него.

— Мистер Камерон, меня зовут Карен Вейл, я агент ФБР, а это следователь Диксон. Вы говорили с ней по телефону. — Она чуть наклонилась вперед. — Примите мои соболезнования. Нам понадобится ваша помощь, чтобы поймать человека, который… лишил Викторию жизни. Вы готовы нам помочь?

Глаза Кевина, словно затянутые красноватой дымкой, уставились на Вейл. Изучив ее лицо, он перевел взгляд на Диксон и подверг ее такому же пристальному анализу.

— Да, — наконец сказал он едва слышно.

— Нам известно, что ваша семья не поделила что-то с владельцами «Серебряного гребня». Вы не могли бы рассказать нам, в чем причина конфликта и между кем конкретно он возник?

Кевин долго смотрел в одну точку, потом все же сумел сосредоточиться.

— Все началось еще с родителей, Гарольда и Анны. Тогда-то все и началось… Обычная история для винной индустрии. Фредерик унаследовал бизнес от отца, Жерара, и ринулся в бой. Он хотел по-настоящему встряхнуть производство, в котором наметился застой. Объемы не росли, рыночная доля уменьшалась. — Кевин замолчал и, вздрогнув, глотнул воздуха. — «Серебряный гребень» побеждал на многих конкурсах, и они все ужасно собой гордились. Фредерик хотел произвести фурор — и положил глаз на самого именитого винодела в «Серебряном гребне». Он целый год пытался его переманить, но тот хранил верность Гарольду и Анне. Пятнадцать лет спустя у «Гребня» начались неприятности. Гарольда хватил удар, Анне тоже нездоровилось. Сыновья, которые никогда особо друг с другом не ладили, кое-как управляли винодельней. И тут, посреди этой неопределенности, когда дела у «Монтальво» шли в гору, но потенциал еще не был реализован полностью, Фредерик набросился на этого винодела, как коршун, и утащил его к себе.

Вейл согласна была признать в этом сюжете мотив для убийства, но что-то по-прежнему не сходилось.

— Я понимаю, что семьи враждовали. Но насколько жестокой была эта вражда? Насколько плохими были отношения?

Кевин пожал плечами.

— За что купил, за то и продаю. Меня там не было, так что не мне судить. Но если верить Виктории и ее отцу, воевали они смертным боем. За последние годы в их ссоры не раз вмешивалось управление ВРА.

— ВРА? — переспросила Вейл.

— Виноградарские районы Америки. Так Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию обозначает территорию, в которой выращивается виноград. Это, чтобы вам было понятнее, вроде как брэндинг. Когда на этикетке пишут «Долина Напа», вы можете быть уверены, что по крайней мере семьдесят пять процентов винограда вырастили в долине.

— Но почему не брать виноград только из долины?

Диксон снисходительно фыркнула.

— Скользкий вопрос. Сама понимаешь, виноград гораздо дешевле в других регионах Калифорнии, не таких престижных, как Напа. Некоторые считают, что это вопрос не престижа, а качества.

Так что никто не возражает, чтобы в вино подмешивали сорта из, скажем, Центральной долины, если семьдесят пять процентов взято из Напы. Это защита для брэнда.

— И сколько насчитывается таких ВРА?

Диксон переадресовала вопрос Кевину, но тот лишь пожал плечами.

— Больше ста, — сказал он. — Около ста двадцати пяти — ста тридцати. Самые известные — Стэгс-Лип, долина Рашен-Ривер, долина Андерсон и другие.

Вейл посмотрела на Диксон и поняла, что та услышала все, что хотела услышать. Вейл похлопала Кевина по плечу.

— Спасибо за помощь. Я знаю, как нелегко вам было об этом говорить. Если вы вдруг вспомните что-то, что сможет помочь нам в поисках… этого человека, свяжитесь, пожалуйста, со следователем Диксон или сержантом Люго.

Диксон передала ему свою визитку, Люго свою не дал: они с Кевином были друзьями, наверняка у него был его номер. По большому счету сомнений не было: если кому-то Кевин и позвонит, то уж точно своему приятелю.

Люго проводил их до двери. Когда Кевин уже не мог их услышать, он сказал:

— Мне кажется, эти распри никак не связаны с убийством.

— Рано еще делать выводы, — ответила Вейл, — но шансы действительно невелики.

— А я, — вмешалась Диксон, делая предостерегающий жест, — не стала бы сбрасывать это со счетов. Труп, в конце концов, обнаружили в их винодельне. Впрочем, информации пока недостаточно. Надо копать глубже, а потом уже решать.

Вернувшись к машине, она на миг остановилась у двери и посмотрела на Вейл.

— То, как убийца обошелся с трупом, можно расценить как оскорбление семьи. Взять ту же отрезанную грудь…

Вейл покачала головой.

— Нет, вряд ли.

— Глумление над трупом, разве не так? Избыток насилия указывает, как правило, на личную неприязнь преступника к жертве.

— До недавнего времени мы исходили из этой гипотезы. Мы автоматически списывали глумление над трупом на гнев, а гнев экстраполировали на личную неприязнь. Если преступник злится, значит, он имеет что-то против человека. Бинго. Он знал жертву, ненавидел ее. Или она его чем-то разозлила. Но современная наука считает, что психопаты, которые вообще не испытывают гнева, необязательно должны злиться на жертву. Скорее, они злятся на кого-то другого и только проецируют свой гнев на жертву. Что еще важнее, мы обнаружили, что некоторые психопаты получают наслаждение, когда наносят увечья. Для них нет ни гнева, ни проекции гнева. Так что тут следует проявлять осторожность в терминах. Избыточное насилие может быть проявлением гнева, а может и не быть. Еще надо помнить о том, что своих жертв серийные убийцы обычно не знают. Убийца и жертва ничего друг к другу не чувствуют. Это не «личное оскорбление», потому что личных отношений как таковых нет.

— Значит, ты не веришь, что вражда могла послужить мотивом.

— Во-первых, гнев — это еще не мотив. Месть — да, но не гнев. Гнев — это лишь аффект. — Вейл снова посмотрела на дом. — Вся эта вражда… Она ведь велась только между патриархами семейств, верно? Сорок лет, да? Эта вражда уже выдохлась. Так что если мы рассмотрим версию мести, а не гнева, то возникнет вопрос: зачем было ждать так долго? Монтальво уже старик. Насколько я поняла, детям его чувства не передались. Разве что в самой незначительной степени. Они знают о войне кланов, но не участвуют в ней. А если и участвуют, то не настолько увлечены ею, чтобы пойти на убийство.