Ближневосточная новелла - Салих ат-Тайиб

Салахаддин А. ан-Нахи (Ирак)

Великодушный Мади

Перевод Л. Галкиной и А. Васильева

Холм Акир около Суайры — место археологических раскопок, за которым присматривает старикан Мади, настоящий араб, воплощение древних традиций. Мне случилось быть археологом, и я удостоился чести участвовать в первой экспедиции Национального комитета по сохранению древностей. Именно там мне посчастливилось убедиться лично в щедрости простой арабской души.

Мы разбили палатки у подножия холма, где-то на полпути от места раскопок до хижины Мади. Сама хижина была сплетена из прутьев, словно гнездо, и от недостатка вентиляции не страдала. Закрома Мади явно не ломились от запасов, и ему бы туго пришлось, пожелай он накормить всех гостей. Но у наших рабочих хватало муки, чая, сахара и прочего, так что Мади не угрожало расстаться со своей коровой. Мы даже и не представляли себе, что наше появление поставило его перед такой проблемой. Мади в самом деле олицетворял собой простоту — город не коснулся его в этом захолустье. Он истово исполнял несложные обязанности сторожа, разделяя уединение с женой, маленькой дочкой и коровой.

Мади занимался охраной археологических раскопок с раннего детства. Он любил вспоминать немецкие экспедиции, бывавшие в Ираке до первой мировой войны. Было у него в запасе и несколько забавных историй о старых добрых днях, и он частенько лил слезы оттого, что им пришел конец.

Своему делу Мади был предан необыкновенно. Его должностное рвение изводило нас, особенно когда он по ночам бродил вокруг наших палаток со старинным ружьем в руках. Ни одна ночь не обходилась без пары залпов (по меньшей мере) по тому, что он именовал джиннами[12]. Зрение подводило его довольно беззастенчиво, поэтому нельзя было предсказать, когда раздастся смехотворный трах-тарарах, вызывающий лай окрестных собак и якобы посылавший свинцовую смерть джинну. Каждый, кому приходилось вылезать из палатки ночью, должен был убеждать его, что идет свой, а не пришелец из иного мира. Днем мы потешались над рассказами Мади о его ночных подвигах и бесчисленных ворах, которых он изничтожил. Наш смех его ободрял, и вскоре он стал считать для себя обязательным играть роль потешника.

Когда сезон раскопок окончился и мы перед возвращением в Багдад стали сворачивать лагерь, появился Мади. Застенчивость сковывала ему язык, когда он объяснял, что ему нужны деньги для покупки второй коровы, чтобы стадо его увеличилось вдвое. Он свято верил в нашу щедрость, и нам пришлось, подчистив свои запасы, снабдить его нужной суммой и дать день отпуска на покупку.

Каково же было наше изумление, когда Мади вернулся в лагерь и устроил званый обед в нашу честь. Оказывается, он и не думал покупать корову. Повышению своего уровня жизни за счет увеличения поголовья скота он предпочел гостеприимство в духе древнеарабской традиции.

С тех пор лицо Мади излучает некое сияние, ему сладостно от сознания, что слава о его великодушии столь же велика среди путешественников — передвигайся они верхом на лошадях, на поездах или на самолетах, — как до него слава легендарного Хатима ат-Таи[13].

ИРАН

Джалал Але Ахмад

Муж-американец

Перевод Н. Кондыревой и Ш. Бади

— …Водка? Нет, спасибо, терпеть не могу водки. Виски, пожалуй, можно — одну капельку! Благодарю вас. Нет, я не пью с водой. А содовой у вас нет? Жаль… Да, как видите, отвратительные замашки моего подлеца все-таки повлияли на меня. Если бы вы знали, как он хлестал это виски с содовой! В папином доме я и не притрагивалась ни к чему такому. А папа и сейчас в рот не берет спиртного. Нет, вовсе не потому, что он такой верующий или ханжа, — просто у нас дома это было не принято. А этот подлец прежде всего стал приучать меня к виски с содовой. Бывало, только придет с работы, еще в прихожей — подавай ему виски. Руки не успеет помыть… Если бы я тогда знала, что он этими руками делал!.. Когда его не было дома, у меня иногда появлялось желание хлебнуть немножко. Конечно, дочки у меня тогда еще не было, и от одиночества я порой не выдерживала… Но мне все равно не нравилось: уж очень горло жгло. Сколько он ни упрашивал выпить с ним — ничего не получалось. А когда я забеременела, он силой заставлял меня пить пиво: очень, мол, полезно для молока, но виски — нет, я так и не привыкла. А вот когда я узнала, чем он занимается, залпом стакан осушила, и без всякой содовой. И еще налила — себе и той девушке, его «герл-френд»[14] — ну, вроде невесты его бывшей. Ведь это она пришла и все мне выложила. Вот мы и сели с ней, выпили, рассказали друг другу о своих невзгодах, поплакали, пожаловались… Вы подумайте, кто я была: образованная, красивая девушка, все есть, отец — почтенный человек, посещала английские курсы — уж во всяком случае, мне не было никакой необходимости выскакивать замуж за кого попало. И вот тебе на — супруг! Просто не верится! А ведь кругом столько образованных молодых людей ходят неприкаянные — инженеры, врачи… Ну, да ведь этим идиотам тоже подавай жену европейку или американку. Вот они и женятся там — кто на девушке с почты, кто на продавщице из супермаркета, в лучшем случае — на ученице дантиста, которой случилось как-то сунуть пациенту в рот комочек ваты. Зато потом — смотрите, какая важность! Куда там Сьюзен Хьюард, или Ширли Мак-Лейн, или Элизабет Тейлор! Вот я вам расскажу: несколько дней назад встретилась я с одной такой девицей. За два месяца до этого она стала женой доблестного сына иранского народа, а две недели назад прибыла сюда. Мужа ее телеграммой вызвали в столицу — мол, приезжай, ты уже депутат меджлиса[15]. Их домохозяин пригласил меня — чтобы заморская гостья не оставалась одна, чтобы ей было с кем поболтать на родном языке. Это было буквально на прошлой неделе. И вот эта девица с парой расхожих техасских словечек… Нет, вы не смейтесь! Я не шучу. А рот разевала — дай боже!.. У самой-то еще ногти обломанные, не отросли — видно, привыкла за день воз посуды перемывать. И при этом, знаете, что она плела? «Мы приехали и привезли вам культуру… научили вас обращаться с газовыми плитами, со стиральными машинами» — и все такое. А по рукам видно, что в своем Техасе она стирала белье в самом простецком корыте. А еще нос задирает! Дочка какого-то пастуха. Да не того, на земле которого нашли нефть, и он заважничал — мочи нет, а самого обыкновенного, из тех, что пасут чужой скот. Ну, я ей, конечно, ничего не сказала, а один мужчина там был, так он ей говорит на ломаном английском: «Если культура то, о чем вы разглагольствуете, мы ее даром вернем тем компаниям, которые присылают сюда не только стиральные машины, но и вас в придачу». Девчонка, конечно, его не поняла. То есть она не поняла его английский, пришлось мне переводить. Тогда она вместо того, чтобы отвечать тому человеку, взялась за меня. Ты, мол, наверно, дурно себя вела, распутничала — иначе с чего бы это мужу с тобой разводиться? Так вот прямо и сказанула! Ну а я, чтобы как-то смягчить резкость того мужчины и развлечь девчонку, стала ей рассказывать, что я жила в Америке, была замужем за американцем, потом разошлась с ним, вернулась… И, когда я ей объяснила, чем он занимался, из-за чего я с ним развелась, знаете, что она заявила? В этом, говорит, нет ничего стыдного, никакая работа не позор. Это, видно, его семья тебя выставила, чтобы с твоим ребенком наследства не делить. А скорее всего, говорит, ты себя скверно вела. И вообще, похоже было, что это не она недавно приехала в пашу страну, а мы всем ей обязаны. Еще бы — муженек депутат меджлиса! А ведь если бы эти идиоты не ездили бы за границу да не пялили глаза на всяких шлюх, таким девушкам, как я, не приходилось бы идти на риск… Нет, благодарю вас, больше не наливайте. Мне станет плохо. На голодный желудок виски… Ну, совсем капельку! Хорошо бы еще ломтик сыру… Очень вам благодарна. Это что, сыр? А почему он такой белый? Лигванский?[16] А это где? Не знаю. Я знаю голландский, датский сыр, а этот мне никогда не правился. Да, с фисташками, пожалуй, получше. Спасибо. О чем я говорила? Я познакомилась с ним в Американском клубе, я уже год ходила туда на языковые курсы. Вы знаете, какая там неразбериха. Когда я получила аттестат, я записалась на экзамены в университет. Ну, вы же понимаете, жуткий конкурс — двадцать-тридцать тысяч поступающих, почти никаких шансов. Вот папа и посоветовал мне пойти на курсы. Говорит, и занятие у тебя будет, и язык выучишь. А этот мерзавец тогда там преподавал. Высокий красивый блондин, этакий стопроцентный американец. А какие ручищи! Одной рукой мог прикрыть мою ученическую тетрадку. Ну, что еще… Мы сразу друг другу понравились. Он очень хорошо держал себя. Сначала пригласил меня на выставку живописи в новом клубе Аббасабада[17]. Картины там были из тех, знаете, где изображают безголовые тела или разбрызгивают разные краски по всему полотну, или рисуют колбасу с головой и называют это человеком, или на двух метрах холста вырисовывают два кофейных зернышка. Пригласил он и папу с мамой — как они были довольны! А потом отвез нас домой на своей машине. Какие манеры! Дверцу машины вовремя распахнуть и все такое — и это перед моими родителями, у которых и по сей день нет машины. Ну, ясно — с этого вечера дело пошло на лад. Потом он пригласил меня потанцевать на один из их праздников. Сэнксгивинг, что ли. Ой, ну как же вы не знаете? Самый главный американский праздник. Сэнксгивинг означает День Благодарения. Тот день, когда американцы окончательно разделались с краснокожими. Конечно, папа отпустил меня — почему бы и нет? Ведь мне больше не с кем было практиковаться в языке, а без практики язык не выучишь. Там мы договорились, что я буду учить его персидскому — конечно, после уроков. Он стал раз в неделю приезжать к нам домой… Вы не представляете, какой это был праздник! Из выдолбленных тыкв мы сделали рожицы — прорезали дырки для глаз, носа, рта, а потом вставили внутрь лампочки. А какие танцы! Я уже немного понимала по-английски и не чувствовала себя чужой. Да и иранцев там было много. Но даже в тот вечер я наотрез отказалась пить пиво. Ему это вроде бы даже понравилось. Когда он привез меня домой, он сказал маме: «Поздравляю вас с такой дочкой!» — я сама переводила его слова. Вот я и стала переводчицей! Так мы провели вместе восемь месяцев. Ездили на водохранилище Карадж, на лодочную станцию, ходили в кино, музеи, на базар, в Шемиран, ездили и в Шах-Абдоль-Азим[18] и еще много мест посетили, которых без него мне бы и не видать никогда. И наконец, в ночь Крисмес[19] он пригласил нас к себе домой. Ну, что такое Крисмес, вы, конечно, знаете. Папа и мама пришли, и Фафар тоже. Вы не знакомы с Фафаром? Это — мой брат Фаридун. Американцу моему прислали двух жареных индеек — из самого Лос-Анджелеса. Не знаете? Надо же! Что же вы тогда знаете?.. Ну, это там, где Голливуд. Да нет, не ему одному прислали, им всем посылают, чтобы они в праздничную ночь не скучали по дому. А уж когда такого мерзавца посылают по его грязным делам в Тегеран, то тут уж и вовсе не скупятся — и индюшки, и пиво, и виски, и сигареты, и шоколад. Вы не поверите — я бы согласилась, чтобы он был убийцей, вором, гангстером, но только не это… Благодарю вас. Дайте мне еще капельку виски из той бутылки. Это, кажется, не американское? Они больше пьют «бурбон» — этот сорт отдает землей. Ну, конечно, это «шотландское» — у него такой резкий вкус. Похоже на самих англичан. Да, так о чем я говорила? Ага. В тот же вечер он сделал мне предложение. По всем правилам, за праздничным столом. Представляете, и я сама переводила! Интересно, правда? Никто еще так не выходил замуж. Сначала он нарезал индейку, разложил по тарелкам. Потом открыл шампанское и налил всем: и папе, и маме. Мама, конечно, пить не стала, а папа выпил. Я тоже пригубила. Сначала вкус показался мне терпким и вяжущим, потом во рту осталась одна сладость. Тут он и пристал ко мне: скажи отцу, что я прошу твоей руки. Он настоял, чтобы я переводила фразу за фразой: что он уже отслужил свой срок в армии, освобожден от налогов, что у него кровь второй группы, что он ничем не болен, получает в месяц полторы тысячи долларов, а когда вернется в Америку, будет получать восемьсот долларов, что у него в Вашингтоне собственный дом и вообще за ним не числится ничего, взятого напрокат или в рассрочку. Его родители живут в Лос-Анджелесе, он от них совершенно независим, ну и все такое. А папа с первого же вечера был готов дать согласие. Он сам мне говорил: «Смотри, дочка, не упусти свое счастье. Это ведь не шутка — из тысячи девушек, может, одной выпадает шанс выйти замуж за американца». До сих пор у меня в ушах звенят его слова: «Но ты сама понимаешь, жить с ним придется тебе. Попроси у него недельку сроку, чтобы подумать». Так мы и сделали, но, конечно, все было решено сразу. Узнала родня. Все наперебой стали приглашать нас в гости, обряды всякие начались. А как мне завидовали и перед ним как выставлялись! Мои кузины тут же со мной переругались. Отец был прав: это не шутка — выйти замуж за американца любой девушке лестно. Но ведь он моей руки просил, правда? Что же мне было — отрекаться в их пользу, что ли? Из всех родственников только бабушка была недовольна, все ворчала: «У нас везде родня: и в Исфахане, и в Кашане, даже в Бушире есть. Везде есть. А вот в Америке — не бывало. Откуда мы знаем, кто он такой? Что это за зять, к дому его не подойди, не порасспроси, не выведай что надо у соседей…» Ну и прочие устарелые бредни. Она и на свадьбу-то к нам не пришла. Нарочно взяла и уехала в Мешхед. Зато сама я была на верху блаженства. Мы пригласили знакомого чиновника из муниципального управления. Все наше семейство было в сборе, и американцев тоже немало пришло. А какие фотографии свадебной церемонии получились! Один из друзей моего мужа даже сиял фильм. Ох, уж эти американцы! Всюду нос суют. Лезут, спрашивают. Я же невеста! А они ничего не соображают, никакого уважения… Это что? А там кто? Зачем сахар мелют? Что написано на хлебе? Откуда привозят руту[20]? Так ли, иначе — дело сделано. Заодно оформили на работу к американцам в качестве шоферов двух моих родственников, предварительно подготовленных, конечно. Сумму мехра[21] он определил в сто тысяч туманов. «Нет бога, кроме Аллаха…», символ веры, он произнес тут же, за свадебным столом[22] — ох, как трудно давались ему арабские слова, и как все смеялись над его выговором! Свадьба была самая настоящая, по шариату[23], не подкопаешься. Чем он занимается? Тогда он еще преподавал английский язык. А в брачном свидетельстве написали: «юрист». Свидетелями с его стороны были двое из американского посольства… Да за одно это вранье я могла бы засадить его в тюрьму и потребовать возмещения убытков! Или по крайней мере кроме тех четырехсот долларов, которые он дает на содержание дочери, содрать с него еще эдак долларов шестьсот! Но что толку? Я и видеть-то его больше не хочу! Часу не смогла бы с ним вытерпеть. Хорошо еще, что он согласился отдать мне ребенка — ведь по их законам он мог бы оставить девочку у себя. Ну, мехр я ему, конечно, простила. Пусть они провалятся к чертям собачьим, деньги его! Если бы вы только знали, откуда он их брал — и на эти деньги я стану покупать себе разные золотые побрякушки, навешивать на шею, или, там, мясо, рис, еду всякую?.. Буквально то же самое говорила эта девушка, его бывшая «герл-френд». Ну, невеста, подружка — я уж не знаю кто. Я ее в первый и в последний раз тогда видела. Она села в Лос-Анджелесе на самолет, прилетела в Вашингтон, взяла в аэропорту такси — и прямо к нам. А за те два года, что я жила в Вашингтоне, никто из его родни не появлялся. Он все говорил: далеко, мол, у всех свои дела, ну и все такое. А мне даже лучше: никто не вмешивается, как хочу, так и живу. Иногда письма им писала — они тоже писали. Фотографию дочки послала. Ну, они прислали подарки по случаю рождения ребенка. Потом мы отправили еще фото, когда девочке исполнился годик, но от них больше вестей не было, пока не явилась та девица. Здравствуйте, говорит, представилась мне по всем правилам, вежливо так. Вы, говорит, не скучаете здесь одна? Ах, какой прелестный ребенок! Ну, и пошло. А я возилась со стиральной машиной — испортилось что-то. Она тут же взялась мне помогать. Исправили мы поломку, заложили белье в бак, а сами сели поговорить по душам. Она мне рассказала, что была его невестой, когда его забрали на корейскую войну. А когда война кончилась, он в Лос-Анджелес не вернулся, нашел себе работу в Вашингтоне. Бог знает, говорит, что там, в Корее, делали с молодыми ребятами — отчего они, вернувшись, соглашались на такую работу. А какая, спрашиваю, работа? Она прямо остолбенела: неужели я до сих пор не знаю, чем занимается мой муж? Понятно, никакая работа не зазорна, но только, говорит, родня от него отвернулась — все из-за этого. И как он их ни убеждал — бесполезно. Ну, сердце мне так и обожгло, вдруг, думаю, он палач? Служит где-нибудь при газовой камере или электрическом стуле — это ведь тоже по юридическому ведомству. А когда она все толком объяснила, у меня в глазах потемнело, дурно стало. Пришлось ей самой доставать из буфета виски, разливать по стаканам… Она сказала, что это третий жених, которого она теряет. Первый был убит в Корее, второй — во Вьетнаме, а с этим вот что вышло. Трудно, говорит, понять, почему те, что остались в живых и вернулись, связываются с такими темными делами, сходят с ума или становятся ворами и убийцами. И на меня обрушилась: как это я не позаботилась узнать, чем занимается мой муж? Я ведь не кухаркина дочка, не уличная девчонка, не из сиротского дома — у меня, мол, и родители есть, и собой хороша — ну и все такое… Ах, благодарю вас, еще капельку — не помешает. Ваши гости, видно, задерживаются? Все время в горле пересыхает. Беда в том, что этой девушке удалось влезть мне в душу — такая она была вся чистенькая, аккуратненькая. Я уже семь лет, говорит, ищу в Лос-Анджелесе мужа, а еще хочу пробиться в кинозвезды. Потом мы вместе вытащили из машины белье, развесили его, поставили коляску с девочкой на заднее сиденье — и поехали вместе к мужу на работу. Я все еще не верила — и не поверила, пока не увидела собственными глазами! Сначала мы приехали в его контору. Ну конечно, началось: «Здравствуйте, что вам угодно?» А кругом разные фото — парки, луга, деревья! Если не знаешь, что это за лавочка, можно подумать — там предлагают виллы для медового месяца. И все с фотографиями, чертежами. Какие петли, какой изволите рисунок? Предпочитаете фанеровку? Каким покрыть материалом? Необходимы обряды? Угодно выбрать карету — сколько лошадей? Или, может быть, машину? Обойдется дешевле. Марка машины? Сколько хотите сопровождающих, по какой ставке, какие желаете проявления чувств, за каких родственников они должны себя выдавать, какая одежда, какая церковь?.. Вы понимаете, что я говорю? Так все и было. Повсюду разложены были рекламные проспекты, сделанные по специальному заказу бумажные салфетки, спичечные коробки со всевозможными картинками, фотографиями, подписями вроде: «Вечный покой на бархате», «Эти кущи подобны райским садам» — и тому подобное. Служащие подняли вокруг нас суету: «Желаете одноместный или фамильный? На сколько человек? Семейный обойдется на пятьдесят процентов дешевле, и мы можем предоставить вам рассрочку». А у меня, клянусь, сердце чуть не разрывается: никак не могу поверить, что мой муж здесь служит. Ведь он же говорил — юрист, «лойер»!.. В конце концов мы представились и спросили, где он сейчас работает, — осторожненько, чтобы они не почуяли, в чем дело. Просто сказали, что она — его сестра, прилетела из Лос-Анджелеса и вечером вылетает обратно, что у нее важное дело к нему, а я не знаю, в каком месте он сегодня.