Свалка - Александр Лекаренко

- А операция на Ираке не выглядит невинно на фоне сказок о Джеке Потрошителе? – изумился Дед. – Там выпотрошили сотни тысяч людей, прямо в землю, где был когда-то Эдем – во имя борьбы с мировым злом. Если бы американцы их съели – это было бы не так отвратительно с точки зрения любого, непредвзято мыслящего гуманиста. Американская религия лжи – груба и вульгарна, как обсчет на рынке, как сама Америка, которая со своей блядской рожей пытается выглядеть невинно, как девочка во флер-д оранже. – Как маленькая вспышечка в Хиросиме, - усмехнулся он, - Демонизируя при этом цветочки конопли. – У китайцев есть древний и весьма почитаемый кулинарный трактат, - сообщил Дед, облизнувшись, - Называется: «Цветок шафрана и правильное размышление о сладкой свинине». Сладкая свинина – это человеческое мясо. – Я знаю. – Откуда? – понятия не имею, но откуда-то знаю. – Знание – сила, - задумчиво заметил Дед, - Современники Лао-Цзы, в отличие от современных каннибалов, были достаточно честны, чтобы сполна наслаждаться поверженным врагом, и изысканно эстетичны в своей невинной любви к кулинарии. – Так выпьем же за то, - сказал он, поднимая стакан, - Чтобы Бог, который есть Любовь, пришел, наконец, на эту Землю. – И даровал верным победу над врагами, - расхохотался Дед.

Глава 32

Племя веселилось, племя гуляло какой-то племенной праздник, это мог быть День Первого Зачатия или Полет Лунного Дракона – племя получило пол-ящика трофейной водки и радовалось, как могло, это мог быть и День Благодарения Халявной Выпивке – какая разница? По случаю теплой погоды веселье иногда выплескивалось из бараков и переходило в танцы с собаками – собаки тоже принимали участие и получали свой кусок праздника.

Они с Дедом наблюдали все это великолепие, стоя у входа в Дедовы апартаменты – особенно прекрасна была одна малышка лет тринадцати с роскошными грязными белокурыми волосами – каждый раз, выходя, чтобы сплясать, бросить кости или помочиться, она заливалась громким смехом, задирая лицо к синеющему небу.

- Она вам нравится? – спросил Дед. – Очень нравится, - ответил он. – Так подойдите и осчастливьте ее, это будет красный день в ее календаре. – Нет, - он покачал головой. – Почему? – изумился Дед. – Я не заметил, чтобы вы придерживались возрастных табу. – Мои желания не имеют границ, - усмехнулся он, - Но мое бренное тело имеет свои ограничения. – А-а-а, - понимающе покивал Дед, - Всегда так. Ты можешь мечтать о чем-то до опупения, а когда это что-то приходит – ты не знаешь, что с этим делать. – Уверяю вас, я никогда не мечтал о малолетних девочках. – Да? – удивился Дед, - А я мечтал. Но когда у меня появился доступ к сокровищам, я обнаружил, что мне это не интересно. Очень многие плоды имеют сладость только тогда, когда они – за решеткой. Это похоже на свободу. Я мечтал о свободе, а когда она обрушилась на меня – я обнаружил себя за решеткой. Теперь я уже не мечтаю о свободе. Теперь я знаю, что свобода – это взгляд из-за решетки – по ту или по эту сторону. – Вы понимаете намного больше, чем думаете, усмехнулся он. – В каком смысле? – В прямом. Между жизнью и смертью – тоже есть решетка. Она – воображаемая, так же, как и граница между свободой и не свободой. Каждый из живущих – уже мертв. И каждый мертвый – живет. – Вы не могли бы объяснить поподробнее? – заинтересовался Дед. – Нет, не мог бы. Это то, о чем говорили все уважаемые вами пророки и очень многие другие, менее уважаемые люди. Но любой человек, кем бы он ни был, начинает нести чушь, когда пытается говорить об этом. Об этом нельзя говорить, но это можно знать со всей достоверностью. Многие знают, но никто еще не смог выразить свое знание так, чтобы хотя бы не быть осмеянным. Уважаемые вами пророки были посмешищем при жизни. Их невразумительные истины дошли до нас только потому, что они взяли на себя труд записать их и запрятать куда-то записанное. – Он усмехнулся, - Все, уважаемые вами пророки жили на тогдашних аналогах сегодняшних свалок. Их никто не принимал всерьез. Это были никчемные, безумные, вонючие старикашки с грязными бородами и грязными желаниями. Даже их апокалиптические прозрения – насквозь эротичны и пронизаны высоким напряжением закоренелого мастурбатора – они сходили с ума от этого. Они не становились в старости благостными дедушками, потому, что неизрасходованная злость, неизрасходованная любовь и неизрасходованная сперма перли из их волосатых ноздрей и ушей. Они не могли стать божьими одуванчиками потому, что были чертополохом, выросшим на свалке. – Вы не очень высокого мнения о пророках, - Дед ухмыльнулся и почесал бороду. – Напротив, я о них очень высокого мнения. Им люди обязаны правдой. Правда – она всегда топорщится шипами, она косноязычна, жестока и безумна. Норма – это очень низкая вещь, на ней, как на пьедестале стоит вся тупость мира. Безумие – это высокая вещь, оно выводит человека из человеческого муравейника, оно ведет к смерти, но смерти нет и безумцы всегда правы. – Откуда вы это знаете? – От верблюда, - усмехнулся он, - Который прошел через игольное ушко. – Ну, раз так, - вздохнул Дед, - Тогда я предлагаю отметить это дело, дерябнув еще по ведру. – И заголосил, - Галя идэ по вод-дку, коромысло гнэться! – А за нэй Иванко, як барвынок вьеться! – поддержал его напарник, обнимая за талию. Так они и уползли обратно в берлогу – шатаясь и голося на два пропитых голоса.

- Нет счастья в жизни, - заметил Дед, поддержав силы из источника жизни, - И нет свободы, потому, что все существующее замкнуто в рамках мышления. – Так разомкните рамки, - фыркнул собутыльник. – Свободно мыслил один лишь Сатана, - вздохнул Дед, - И посмотрите, что из этого получилось. – Так получилось оттого, что он не мыслил свободно, - возразил собутыльник, - Он возжелал плоти девок земных, ибо они были хороши. Они и сейчас хороши, слава Богу. Поэтому он решил пасть во плоть – в их плоть, своей-то не было. Об этом прямо и говорится в Книге Бытия. – Там говорится об ангелах небесных. – А кем был Сатана? Он и был ангелом присутствия, резидентом на месте и, подобно многим другим резидентам, - ухмыльнувшись, собутыльник щелкнул ногтем по бутылке, - Хлебнувшим сладости порочного окружения – ему понравилось. Вкушать от плодов земных – ему показалось интересней, чем болтаться в космосе и выполнять директивы. Он сам запер себя в клетке. В Книге Бытия говорится о том, как Сатана искусил сам себя, вкусив запретный плод устами Адама, и сам изгнал себя с Небес – во плоть, в свет земного дня и в скрежет зубов о зубы самок земных. Кто виноват, что их задницы оказались не так интересны, как через замочную скважину Небес? – Откуда вы это знаете? – в очередной раз спросил Дед. – Я пророчествую, - ухмыльнулся собутыльник, - У меня есть эксклюзивная информация с места событий, документально подтверждаемая регистрационной Книгой Бытия – разве не сказано там, что дщери земные рожали байстрюков от ангелов небесных, подобно некоторым дщерям израилевым и в более поздние времена? Знаете, кто такие пророки? Это авангардные 5%, о которых говорит современная психология. Это диссиденты, которым всегда все не так и которые вечно обламывают рога об устои истэблишмента. Это – дети Сатаны. Это – вы. Христос был один из вас. Он пытался сообщить вам, что плоть – это не единственное место пребывания – исправить ошибку резидента. За это его и распяли те, для которых это место пребывания является единственным. Весть Христа – не для всех. Поэтому Его и не поняли все. Подставить щеку – это не значит позволить, чтобы тебе били  морду. Это значит – наплевать на истэблишмент, который провоцирует ответное действие тысячью способов. Не связываться с ним, не позволить пристегнуть себя к машине, которая его крутит – отказаться. Отказ – это бомба, которая отрывает руки всем, кто пытается дотянуться до твоей щеки. Любовь Христа – это динамит в основу истеблишмента, поэтому они воздвигли над ней саркофаг церкви – чтобы не поняли, чтобы не разобрались, что к чему. Они обожествили Христа, чтобы скрыть правду и возлюбили Его потому, что не смогли удушить – руки коротки. – Так что же, Христос уже и не Сын Божий? – ухмыльнулся Дед. – Он – контркультурный философ, не последний в истории человечества. Он – онтологический партизан, которых всегда распинает какое-нибудь гестапо. Он – Сын Того, Кто пал во плоть. Об это прямо сказано в Писании, но сказано для тех, кто имеет уши, чтобы слышать. Поэтому гестапо тиражирует Библию – чтобы спрятать лист в лесу. Оно само удобно прячется в дебрях демократии потому, что демократия – это самая удобная форма тоталитаризма. – За такие идеи вас проклянут и христиане, и атеисты, и нацисты, и демократы, - заметил Дед. – А я и есть тот, кого проклинают все, - ухмыльнулся собутыльник, - Разве вы не видите, что я нарываюсь на распятие? Разве не нарывался на распятие Христос, подрывая истеблишмент на каждом углу? Все это – гестапо. А весть Христа – элитарна, она не имеет ничего общего ни с христианством, ни с демократией. Христос был бродягой, изгоем и бастардом – в буквальном смысле этих слов. Он – человек с мусорной свалки, где во все времена пребывала подлинная элита человечества, не способная жить в застенке. Давайте-ка, помянем Христа – Он того заслуживает. – Он что, умер? – озабоченно спросил Дед. – Пусть вас не волнуют такие мелочи, - отмахнулся собутыльник, - Наливайте. – Как меня может не волновать, где мой Спаситель, - изумился Дед. – Он прийдет вовремя, чтобы увести за собой своих детей, - собутыльник подмигнул, поднимая стакан, - И взорвать весь свинарник.