Тайны серебряного века - Анатолий Терещенко

Почти год они переписывались. А потом решилась и рассказала об этом мужу. Разошлись мирно. Оставив прежнюю семью, молодая женщина стала гражданской женой адмирала, его ангелом-хранителем. Когда Сашеньку, так она обращалась к нему, арестовали, она пошла в тюрьму вслед за ним. На следующий день после расстрела спросила у одного из тюремщиков:

— Скажите, он расстрелян?

— Его увезли, даю вам слово, — ответил комендант, пряча глаза от стыда.

— Спасибо за честность.

Анна хотела просто услышать правду. Не потому, чтобы вычеркнуть его из реальной жизни. Сердце не могло смириться с забвением — любовь в нем все жила.

После смерти адмирала Тимирева провела в следственных изоляторах, тюрьмах, лагерях, ссылках, на этапах, под наблюдениями в общей сложности около тридцати лет. От безысходности вышла замуж, но это была не любовь, так как счастья в этом браке она не ощутила.

Ее реабилитировали в 1960 году. Умерла в 1976 году, когда к ней приближался 82-летний рубеж.

Полвека она писала ему вслед стихи. Вот одно из них, которое мне удалось найти в Париже на одном из небольших книжных базаров вместе со сборником стихов подъесаула — белого казака Туроверова:

Полвека не могу принять,Ничем нельзя помочь,И все уходишь ты опятьВ ту роковую ночь.А я осуждена идти,Пока не минет срок,И перепутаны путиИсхоженных дорог.Но если я еще жива,Наперекор судьбе,То только как любовь твояИ память о тебе!

А в одном, посвященном 7 февраля 1920 года (день расстрела), потрясли такие слова: «И каждый год Седьмого февраля /одна с упорной памятью моей / твою опять встречаю годовщину./ А тех, кто знал тебя, — давно уж нет, / а те, кто живы, — все давно забыли./ И этот для меня тягчайший день, — /Для них такой же точно, как и все, — / оторванный листок календаря».

О, подлая фурия — политика. Сколько ты сгубила людей с высокой нравственной планкой, рожденных для иных жизненных целей.

Неужели все те, кто называл себя патриотами как с «белой», так и с «красной» стороны, считали, что они любят Отечество? Нет, затеяв кровавую общегражданскую сшибку, они любили не Россию — они любили только себя.

Нечто подобное сегодня творится и на Украине…

Кровавый Дон

Первый Кубанский, или Ледяной, поход Добровольческой армии с 9 февраля по 30 апреля 1918 года проходил с боями в направлении от Ростова-на-Дону к Екатеринодару и обратно на Дон в станицы Егорлыцкая и Мечетинская. Это был, по существу, первый армейский маневр зарождающейся Добровольческой армии под руководством генералов Л. Г. Корнилова, М. В. Алексеева, а после гибели первого — А. И. Деникина.

Корнилов предполагал, что в результате похода он создаст мощный армейский кулак в лице Добровольческой армии, соединившись с кубанскими белыми отрядами, которые практически предали «добровольцев». Уже после того как колонны Добровольческой армии двинулись на Кубань, они покинули Екатеринодар.

Планировались большие и важные события.

По прибытии в Новочеркасск 2 ноября Алексеев опубликовал воззвание к офицерам, призывая их «спасти Родину». Как известно, в это время на Дону существовало военное положение, введенное 26 октября 1917 года атаманом Войска Донского генералом А. М. Калединым в связи с сообщением о красной революции в Петрограде, в результате которой ликвидировались все Советы казацкого типа в городах Донской области. Новая власть готовилась создать свои — красные Советы, которые в прямом и переносном смысле, и не только на Дону, были окрашены, а скорее, обрызганы при своем утверждении братоубийственной кровью.

В Новочеркасске Алексеев практически приступил к созданию добровольческого вооруженного формирования. В декабре к этой работе подключился и прибывший на Дон генерал Корнилов. Он горел желанием поскорее навести военный порядок не только на подконтрольных территориях, но и в самих белых отрядах.

Корнилов видел в своих начинаниях первые ростки возобновления Русской армии, которую потерял слабовольный царь.

В один из холодных ноябрьских вечеров генерал-лейтенант Алексеев под влиянием своих мыслей о создании так называемой «Алексеевской организации» в номере гостиницы пишет письмо Дитериксу — начальнику штаба Главковерха Духонина. В нем он утверждает, что «приехал в Новочеркасск, имея в виду не только найти временный приют, но и начать работу…

Как от масляной капли начнет распространяться пятно желаемого содержания и ценности… из этой цитадели должна затем начаться борьба за экономическое спасение наше от немца… создать сильную власть сначала местного значения, а затем общегосударственного… приступить к формированию реальной, прочной, хотя и небольшой силы, вооруженной для будущей активной политики. Элементы имеются: много офицеров, часть юнкеров и гардемарин из разгромленных училищ… наконец, добровольцы…

Погибнуть мы всегда успеем, но раньше нужно сделать все достижимое, чтобы и гибнуть со спокойной совестью».

Атаман Каледин, с которым генерал Алексеев обсудил при встрече свои планы относительно «приюта русскому офицерству», поставил определенные условия, сообразуясь с обстановкой.

— Михаил Васильевич, что касается «приюта русскому офицерству», даю принципиальное согласие, но вместе с тем хочу уведомить вас с учетом местных настроений — не задерживаться в Новочеркасске более недели. Поймите меня правильно, время неспокойное, лихое, холодное и голодное. Семьи станичников на нищенском пайке. Они одни — без хозяев.

— Алексей Максимович, голубчик, вы герой знаменитого Луцкого прорыва, храбрейший из воинов, которых я знал, что-то не понимаю вашего предложения, — слегка возмутился всегда спокойный и выдержанный Алексеев.

— А что тут не понимать? Казачество, возвращающееся домой, к семьям, не хочет воевать ни с немцами, ни с Советами, — навоевалось. Больше того, скажу вам, оно, вдохновленное первыми декретами Советской власти, почти полностью перешло на ее сторону. У меня сил мало — молодежь, юнкера, отряд генерала Попова и части полковника Чернецова. Пару сотен наберется от силы. Красноармейцы уже совсем рядом, а у них сил в десятки раз больше. Да-да, не на порядок, а в несколько порядков. Конкретнее — они уже недалеко от Новочеркасска…

«Как меняют людей обстоятельства! — подумал Алексеев и внимательно взглянул в глаза донскому атаману. — Но он должен же понимать, что обстоятельства переменчивы, принципы — никогда. Разумный человек применяется ко всяким обстоятельствам. Ловкий человек создает их. Деятельный тип умеет использовать их. Нерешительный человек дает им ускользнуть».