Преданность - де Виган Дельфин

На этот раз за ужином должны были собраться его коллеги, и муж дал мне понять, что ему эта встреча важна. Шарль, хозяин дома, рабо тает в том же концерне, но на другом предприятии. Анаис, его жена, — адвокатесса, специалист по корпоративному праву. Мы с ними пару раз уже встречались, но друзьями нас назвать нельзя. Несколько месяцев назад они переехали и очень хотели продемонстрировать нам новую квартиру. Так что около восьми вечера мы вышли, оставив дома Матиса и Тео. То есть сын в конце концов без труда добился цели: родители все равно уходят; чем сидеть одному, можно позвать товарища.

Анаис и Шарль пригласили еще одну пару, с которой мы не были знакомы.

Мы расселись вокруг низкого столика, стали пить аперитив. Обменялись какими-то новостями, и затем я, как всегда, стала прозрачной. Я привыкла. Плюс-минус детали, сценарий всегда один и тот же. Обычно мне задают пару вопросов, а потом, когда я сообщаю, что не работаю, очередь говорить переходит к другому человеку и никогда не возвращается ко мне. Люди не представляют себе, что домохозяйка может иметь какую-то жизнь, какие-то интересы и увлечения, и еще меньше — иметь что сказать. Они не считают ее способной произнести пару осмысленных фраз на тему окружающего мира и вообще иметь свое мнение. Как будто домохозяйка живет под домашним арестом, а мозг у нее страдает от нехватки кислорода и потому работает в замедленном режиме. Гости быстро, даже с некоторой опаской обнаруживают, что им придется сидеть за одним столом с человеком, живущим вне мира и цивилизации и не способным, помимо чисто практических и домашних тем, участвовать в сколько-нибудь серьезном разговоре. Так я довольно быстро оказываюсь вычеркнутой из общества. Ко мне перестают обращаться и даже на меня смотреть. Чанде всего я принимаюсь изучать рисунок на обоях или цвет стен, выбираю какую-то точку и исчезаю.

В силу разных причин Уильям даже признателен мне за то, что я помалкиваю.

Но в ту субботу в разгар ужина муж стал рассказывать один забавный случай. Уильяму всегда нравилось быть в центре внимания. Он любит, чтобы все за столом стихло, взгляды гостей обратились в его сторону и на лице у каждого отразилось пол ное внимание. Такая форма коллективной лояльности. Я витала где-то в своих мыслях, слушала его краем уха. Речь шла о каком-то коллоквиуме на выезде, где все закончилось банкетом и обильными возлияниями. Он с несколькими мужиками засиделся далеко за полночь за столиком на улице, все были очень навеселе, и тут мимо прошла молодая женщина, которая участвовала в одном заседании. Один из мужиков для смеху как свистнет.

Уильям говорил об этой женщине таким тоном, что я проснулась и вынырнула из привычного внутреннего бултыхания.

— …И тут она, представляете, чуть не описалась со страху! — ехидно заметил он в тот момент, когда я полностью вернулась к беседе.

Все засмеялись. И женщины тоже. Меня всегда удивляло, как это женщины смеются таким странным шуткам.

— Да неужели, — вдруг встряла я, — прямо чуть не описалась? И ты удивлен? — Я не дала ему время ответить. — А хочешь, я объясню причину?

Он посмотрел на гостей так, словно хотел сказать: видите, с кем приходится жить?

— Потому что вас было четверо вдребезги пьяных мужиков на пустой улице, недалеко от безвестного сетевого отеля с кучей незанятых номеров. Ага, Уильям, в этом, собственно, и заключается ряд важных и даже фундаментальных различий между женщинами и мужчинами: у женщин есть все основания в такой ситуации ждать худшего и чуть ли не писаться от страха.

За столом повисло неловкое молчание. Я видела, что Уильям колеблется: то ли спросить, что именно я хотела сказать (с риском, что я опозорюсь перед его друзьями, если, например, от волнения подпущу какое-нибудь просторечие — он этого терпеть не может), или махнуть на мое замечание рукой и продолжать рассказ. Он снисходительным тоном спросил меня:

— О чем ты, милочка?

(Надо ли добавлять, что именно «милочками» Уильям величает женщин, которые смеют возражать ему в социальных сетях или возмущаются его высказываниями? Он, например, пишет: «Милочка, да оглядись вокруг, нормальных мужиков нет, одни пидоры» или «Тебе бы, милочка, сходить в аптеку! Оттрахает ночью дежурный молодой провизор, глядишь, и поумнеешь».)

Я обратилась к Уильяму и к двум остальным мужчинам в компании:

— Вот вы готовы описаться от страха, если встретитесь среди ночи с кучкой явно пьяных девушек?

Молчание на глазах тяжелело.

— А-а-а… Нет! Потому что никогда ни одна, даже вдребезги пьяная женщина не клала вам руку на задницу и не совала ладонь между ног и не орала вдогонку какой-нибудь сальный комплимент. Потому что редко случается, чтобы женщина тащила мужчину в кусты или под мост, и даже в спальне женщина не часто берет партнера силой или сует ему в зад черт знает что. Вот почему. Так что знайте: да, любая нормальная женщина съежится от страха, проходя в три часа ночи мимо четырех пьяных мужиков. И не только съежится, но и постарается не смотреть в их сторону и даже походкой ни в коем случае не выдать ни страха, ни вызова, ни приглашения к действию. Она будет смотреть строго вперед, по возможности не ускорять шаг и выдохнет, только оказавшись одна в лифте!

Уильям в удивлении смотрел на меня. Суровая складка легла у него возле рта, и я подумала, что такое лицо наверняка бывает у Вилмора, когда он стучит по клавишам.

— Милочка, что за чушь! Ты вообще не выходишь из дому одна, тем более ночью.

— Вот и начну, пока не поздно. Благодарю вас за прекрасный ужин, хотя беседа, честно говоря, показалось мне скучноватой. Да ты бы и сам наверняка сказал мне то же самое, только через два часа в машине, по дороге домой: «Боже, какая скука! Ни одного мало-мальски интересного человека!» — разве не так, милый?

Несколько минут спустя я была на улице и хохотала в полном в одиночестве.

Впервые я нарушила правила. Не действовала заодно с мужем. Признаюсь, я еще и несколько раз проиграла себе эту сцену. Да, да, я знаю, я говорила сама с собой за пределами дома. Я даже фыркала и ухмылялась! В конце концов, куча людей сами с собой разговаривают. Я еще немного прошлась и только потом вызвала такси. И, усаживаясь на заднее сиденье, все продолжала смеяться.

Всю дорогу я воображала, какими словами, с какими подробностями буду пересказывать эту сцену доктору Фельсенбергу.

Глупо, но я так радовалась, что мне будет наконец-то что ему рассказать.

В пол-одиннадцатого я была дома. Так рано меня не ждали.

Я обнаружила обоих на диване за просмотром телевизора — показывали какое-то реалити-шоу. На полу возле ног — бутылка виски, пара банок кока-колы и пластиковые стаканчики. Они не слышали, как ключ повернулся в замке. Я подошла сзади: веселье было в полном разгаре, Тео просто катался по полу — в прямом смысле слова свалился с дивана. Насколько я поняла, одна из героинь передачи говорила что-то такое, что смешило их прямо до колик.

Когда наконец Матис обнаружил мое присутствие, я увидела, как изменилось его лицо, от пьяного гоготания он мгновенно перешел к панике. Они умолкли. Матис стал подбирать стаканчики — заметать следы преступления. Тео сел назад на диван. Он был не в состоянии что-либо делать. Матис казался не таким пьяным, как его приятель. Это меня чуть-чуть успокоило: по шкале бедствий рекорд пока не побит.

Я спросила, кто принес спиртное. Тео без колебаний ответил, что он.

Он стоял передо мной даже с какой-то гордостью, словно прикрывая Матиса, как будто хотел принять удар на себя, а Матис по-прежнему суетливо изображал уборку.

Я спросила, где он купил эту бутылку. На какие деньги. Сколько они выпили. Знают ли его родители, что он в двенадцать с половиной лет пьет спиртное? Я никогда не разговаривала с ребенком так сурово. Он больше ничего не отвечал. Мне хотелось дать ему пощечину и выставить за дверь без всяких церемоний. Или снова вызвать такси и отвезти его домой, но, если честно, я побоялась, что его вырвет в машине. Он едва стоял на ногах.