Овердрайв - Diamond Ace

Ангкор-Ват мог быть моим ключом к пробуждению, паролем, который позволит вырваться из дурной бесконечности, из чертового колеса этой безумной сансары. Я впервые увидел ее на экскурсии в этом храме — и она стала для меня единственным спасением на этой сходящей с ума планете.

До границы с Бирмой шел всё тот же древний поезд — кажется, такие ходили здесь еще в двадцатом веке. Потертые сиденья и заплеванные окна больше не раздражали, наоборот, знакомая обстановка успокаивала. Пока существуют такие поезда, мир будет прежним…

Кроме меня в вагоне был один-единственный человек. Немного странно для такого популярного направления — Ангкор-Ват ежедневно собирал десятки тысяч паломников и туристов. В прошлый раз тут было не протолкнуться от всех этих потерянных, одиноких, разочарованных и ищущих — а по большей части просто стремящихся сделать пару кадров на фоне древней святыни.

В Бирме я пересел на еще более допотопную рухлядь — автобус с бензиновым двигателем. Для меня оставалось загадкой, почему жители страны, которая умудрялась создавать компактные атомные заряды, вынуждены ездить на подобных архаизмах. Я был единственным пассажиром.

Я ненадолго задремал, а когда проснулся от того, что автобус накренило на повороте, понял, что я не один — на соседнем кресле сидел какой-то мужчина. Странно, что я не почувствовал его во сне — обычно я сплю очень чутко. Это тот же человек, что и в поезде. Впрочем, я не удивлен.

«Вы что, преследуете меня?» — Я потянулся за револьвером. «Можно сказать и так», — немолодой, одетый в какое-то тряпье мужчина повернулся ко мне и обескураживающее, открыто улыбнулся. Мои пальцы нащупали пустоту — пистолета во внутреннем кармане не было! «На кого вы работаете? Отвечайте, иначе я вышибу вам мозги!» — мне оставалось только блефовать. «В насилии нет смысла», — он продолжал улыбаться. «Есть», — прошипел я сквозь зубы, — «если это подстроили вы или те, на кого вы работаете!» «Нужно ли идти в храм, чтобы обрести истину? Твой храм внутри тебя. Ты, как всегда, ошибся дорогой…», — прервал меня мужчина. «Да кто ты, черт побери, такой! Что тебе от меня нужно!» — Заорал я. В это мгновение автобус дернулся и остановился. Водитель открыл двери. Я грубо оттолкнул мужчину и выскочил на дорогу, надеясь только на то, что тот не выстрелит мне в спину. Вначале я почувствовал запах гари. А уже потом увидел…

Храма не было. На его месте зияла громадная воронка — несколько километров в диаметре. Вывороченные и расколотые куски песчаника частично превратились в стекло, а землю покрывал слой пепла…

Я опустился на колени, закрыл руками лицо и глухо застонал. Конец мира наступил, бездна всё-таки вырвалась на волю… Я наконец понял — я не терял ее. Её никогда и не было.

На мое плечо легла рука. «Ее ведь не было?» — повторил я вслух. «Жизнь — это бесконечная боль», — ответил спокойный, бесчувственный голос. «Ты выдумал ее, чтобы не испытывать боли. Все это время ты лгал самому себе. Пришло время проснуться».

«Кто ты?» — Спросил я, хотя это не имело уже никакого значения.

«Мое имя Майтрея».

Я поднял голову и посмотрел в его глаза. Оттуда на меня смотрела невыносимая пустота…

— Невыносимая пустота, — прошептал Томаш.

— Что вы сказали? — Откликнулся мастер Лаа.

— Не важно, — он закрыл лицо руками. Молчание затягивалось.

— Так вы последовали моему совету?

— Да, — усмехнулся Томаш, — последовал. — Я ездил в Ангкор-Ват, побывал еще у нескольких святынь… И знаете что? Я ни черта не почувствовал. Ни черта!

— И все-таки что-то в вас изменилось, — с сомнением произнес Лаа.

— Вы правы. Я кое-что понял там… — Он замолчал, собираясь с мыслями. — Поиски сути, чистый взгляд на мир — чушь собачья! Всё, что я искал — это вдохновение. Я ведь говорил, что я писатель? Вряд ли вы читали хоть одну мою книгу, но в Европе мое имя известно. Я пишу в классическом жанре XX века. Сейчас его название обзавелось десятками приставок, но суть осталась прежней — город, застывший под бесконечным дождем и потерянные души в его пустом чреве… Сделай хоть шаг в сторону, забрось своего героя из мрачного Нью-Йорка в солнечную Бразилию — пусть даже все остальные слагаемые — одиночество, падение, безнадёга — останутся прежними, и вашу книгу не купит ни одна Сеть! Читатель не ожидает от вас откровений, нуар в его понимании — не более чем набор расхожих клише. Поэтому я просто тасую сюжетные ходы — перестрелки и драки, погони по извилистым грязным улицам и выкуренная в одиночестве последняя сигарета. И люди жрут это! Жрут — и просят добавки! А я сажусь и пишу очередной бессмысленный роман о частном детективе, который в одиночку борется с преступностью… Меня давно тошнит от этого мертворождённого ублюдка. И от читателей, для которых я пишу это дерьмо! А больше всего — от самого себя!

Томаш перевел дыхание. Мастер Лаа хотел сказать что-то, но тот знаком остановил его.

— Когда я пришел к вам, я думал, что где-то там, внутри, найдутся и другие сюжеты. Другие слова. Настоящие. Пусть не для массового читателя, а для какого-то узкого круга… А потом я заглянул в пустоту, не испоганенную информационными потоками. Туда, где не существует никаких слов… И знаете, что я понял? — Он резко поднялся, глаза его лихорадочно горели. — Ни хрена во мне нет, мать вашу! За чужими сюжетами и бессмысленными клише, за плоскими героями и штампованными диалогами нет ничего! Я думал, что сумею обрести свое собственное звучание — а оказалось, что я немой. Я пишу вещи, похожие на тысячи других, не потому, что мой мозг забит чужой информацией. В нем попросту отсутствует что-то свое! Никакого внутреннего храма нет и в помине… Я не могу найти вдохновение не потому, что оно покинуло меня — его никогда и не было. Все это время я лгал самому себе…

Он устало опустился на кресло, закрыл лицо руками.

— Послушайте, Томаш, — не сразу заговорил мастер Лаа, — вы же не станете требовать, чтобы мы вернули вам деньги? Я с самого начала говорил вам, что мы продаем только пустоту — и ничего больше. Никто не виноват, что в вашей душе не нашлось никакой основы, краеугольного камня, который мог бы стать фундаментом…

Томаш поднял голову. Глаза его были пусты.

— Вы правы, никто в этом не виноват, — сказал он чуть слышно. — Не волнуйтесь, я не стану ничего требовать. Свою часть договора вы выполнили. Но я хотел бы еще раз воспользоваться вашей капсулой…

Лаа чуть заметно улыбнулся.

— Вы говорили, что чаще к вам приходят те, кому нужно что-то забыть. Или забыться. Знаете… ведь в той пустоте не было даже намека на то, что я существую. Или на то, что в моем существовании есть какой-то смысл. Я не знаю, как с этим жить. Я просто не сумею выдавить из себя ни слова, пока во мне живет та… безначальность, — шепотом закончил он. — А я всего лишь хочу писать! Пусть мой герой продолжает говорить штампами и убивать нехороших парней! Я просто хочу, чтобы мои слова звучали. И чтобы мир был прежним. Разве это так много?

— Хотите, чтобы мы стерли ваши воспоминания? — Тихо спросил Лаа.

Лицо Томаша было совершенно белым, но голос звучал твердо:

— Да, черт побери, именно этого я и хочу!

Когда он ложился в капсулу, ему вдруг подумалось, что он уже не раз делал этот выбор, а всё происходящее — знакомый и затасканный сюжет. Впрочем, через мгновение он уже ничего не помнил.

— Я посадил его на такси, — сказал Хонг, вернувшись. — Он не сразу смог назвать отель, в котором остановился.

— Хорошая работа, — устало поморщился Лаа и потер руками виски. «Когда же это закончится!»

— Послушайте, мастер, — осторожно начал Хонг, — может, стоит повременить с этой… продажей Саттвы? Эти бедняги никогда ничего не найдут…

— Разумеется, не найдут, — подтвердил Лаа, — а потом вернутся, чтобы забыть, что они пустышки.

— Который раз он приезжает? Третий? Четвертый? Вы не боитесь, что когда-нибудь мы просто сожжем ему все мозги? Его воспоминания накладываются друг на друга, уже сейчас в них слишком много пустот и шума. И чем дальше, тем фрагментарнее они будут. Его мир разрушается, а он даже не догадывается…

— Пока он помнит, как пользоваться кредиткой, это не имеет значения, — отрезал Лаа. — Не стоит волноваться о нашем друге Томаше, в конце концов, он сам раз за разом выбирает незнание. У всего есть цена, Хонг — и у покоя тоже. Пойдем, — он поднялся и закрыл кабинет, — как насчет жареного риса у Тхаксина?

12.10, 11:31

До вокзала Хуа Лам Пхонг оставалось несколько минут.

Fans. Осколки

Вован (Владимир)

Выхожу из подъезда, закуриваю. На оледеневших ступеньках блестят осколки разбитой бутылки. Они шуршат и хрустят под ногами и, кажется, проходятся наждачкой по моей душе. Ее, Лизы, нет дома.