Мой друг Иисус Христос - Ларс Хусум

– Как странно.

– Вот и мы думаем.

Я поблагодарил за помощь и беседу. До одного из въездов в город было не более пятисот метров. Там стояла нескладная белая стела, и я с интересом направился к ней. Черт возьми, там действительно красовалась эта надпись!

Это должно было случиться

У меня ушла неделя на покупку одежды (впервые в жизни я накупил себе кучу футболок), мебели, кухонной утвари, телевизора, а также на то, чтобы освоиться на новом месте, но зато когда этот этап завершился, у меня получилось отличное жилище. Во всех четырех комнатах были спальные места (два из них – раскладные диваны), на случай если я вдруг захочу поспать на новом месте. Почти вся новая мебель была бежевая. Мой дом стал очень милым и уютным – точно такими я представлял себе все дома в Тарме.

Иисус не посвятил меня в то, что я должен буду здесь делать, поэтому я очень боялся сделать что-то не так. Большую часть времени я проводил у телевизора, а когда покидал дом, гулял за городом по полям и лесам или слонялся по улицам, избегая заходить в магазины. Конечно, время от времени я совершал какие-то покупки, но старался ограничиться односложными репликами и пользовался кредитной картой, которая всегда была при мне. Никто не знал, чей я сын. На моем почтовом ящике было написано лишь «Николай Йенсен».

Я жил в Тарме уже три недели, когда решил пересечь поле с какой-то зерновой культурой, чтобы добраться до небольшого перелеска, в котором еще не был. Вдруг я увидел, что за мной бежит мой собственный дед. Я похолодел. Догнав меня, он заорал:

– Алё, у тебя все дома? Ты топчешь чужой урожай.

Я с изумлением уставился на него. Он стоит в каких-то десяти сантиметрах от меня и талдычит об урожае! Не знаю почему, но, видимо, в тот момент это показалось мне наиболее естественной реакцией, и я пару раз молча ударил его рукой в пах. Он удивленно отшатнулся:

– Да как ты смеешь!

– Вы бьете меня, я вам отвечаю. Оставьте меня в покое, и я отстану от вас.

Мой голос срывался, и я отнюдь не выглядел так мужественно, как мне хотелось.

– Тогда уважай чужую собственность!

Я ждал, но он так больше ничего и не сказал, и я понял, что он орет на меня только потому, что я зашел на поле, а отнюдь не потому, что узнал меня.

– Ты что, не узнал меня? Разве бабушка не сказала, что я приехал? Это я, Николай.

Дедушка побледнел и отступил еще на несколько шагов. Он смутился и явно подбирал слова, но единственное, что он смог выдавить из себя, было:

– Уважай чужую собственность!

– Ну да, ты вроде уже это сказал. Больше ничего не хочешь добавить?

– Человек тратит свое время и силы на то, чтобы засеять поле и ухаживать за ним, и вдруг появляешься ты и вытаптываешь его. Это называется «вандализм».

– Так это даже не твое поле?

Я не имел абсолютно никакого желания вступать в борьбу по поводу чужого потоптанного овса, так что повернулся и продолжил свой путь через поле, уже демонстративно топча колосья ногами. Продвинувшись метров на сто, я услышал крик деда:

– Я слежу за тобой, Николай! Веди себя пристойно!

А я совершенно не ощущал никакого трепета перед стариком.

Печенье, телевизор, собственный домик в провинции – и никаких угроз. Мой образ жизни не сильно отличался от копенгагенского. Только там мне было как-то грустно и одиноко. А здесь так классно смотреть телевизор весь день напролет. Живот мой совершенно успокоился, узел исчез.

Велик и Свищ

Я регулярно питался в «Лас-Вегасе». Конечно, не каждый вечер, но большую часть вечеров. И я был не единственным, кто пристрастился к грилю. Те два парня (Велик и Свищ), что так пристально таращились на меня в первый день, тоже были завсегдатаями этого заведения. Они оба работали в автомастерской. Свищ был типичным кузнецом – высокий и широкоплечий. Маленький и щупленький Велик, напротив, совсем не походил на кузнеца. На первые несколько недель они оставили меня в покое, хотя им не терпелось завязать знакомство. Особенно Велику, который придвигался ко мне все ближе и ближе и однажды подсел за мой столик, следя за моей реакцией. Не рассердился ли я? Но мне было любопытно узнать, чем же я так их заинтересовал.

– Так ты, стало быть, копенгагенец?

Я улыбнулся. Так вот оно что.

– Ну да. Николай. – И я протянул ему руку.

Он сразу же пожал ее, придя в какое-то возбуждение:

– Велик, или Йонас, но все называют меня Велик. А могу я поинтересоваться, что привело тебя сюда? Я бы еще понял, если бы ты переехал из Хернинга, но из Копенгагена в Тарм…

– Мне хочется покоя.

– А… А обрести покой в Копенгагене совсем никак нельзя?

– У меня не получилось.

Свищ подслушивал наш разговор, стоя у игровых автоматов, а Велик с любопытством разглядывал мою левую руку. Указательный палец на ней почти не сгибался – я сломал его в драке и обнаружил это, когда было уже слишком поздно для правильного сращения костей. Он приподнял свою правую руку, поддерживая ее указательным пальцем, который сильно сгибался в обратном направлении.

– Прям как любовники, – он засмеялся, – у тебя не гнется, так что у тебя мужик.

Я улыбнулся.

– А другие болячки у тебя есть?

– Есть немного.

Свищ подошел к нам, держа в руке пригоршню только что выигранной мелочи. Высыпав монеты на стол, он протянул мне руку:

– Привет, я Свищ. Наверное, это очень круто.

– Николай. Что именно круто?

– Жить в Копене. Там хоть что-то происходит. У вас жгут машины и устраивают уличные драки.

– Ну, не каждый же день.

– А у нас вообще никогда. Здесь же ни черта не происходит, – посетовал он, сев за стол.

– У вас прикольные кликухи.

Эта моя фраза вызвала у них гордость. Велик широко улыбнулся:

– Мы и сами прикольные.

Его глаза сияли от волнения, он жадно смотрел на меня.

– Ты, кажется, что-то начал рассказывать. – Свищ тоже сгорал от любопытства.

– Ага, о своих болячках. У меня передние зубы искусственные, верхнюю губу я дважды рассекал, три пальца были сломаны, а еще у меня есть небольшой шрам на подбородке, шрам на плече, два сломанных пальца на ногах, шрам на правом бедре, большой шрам на спине. Кроме того, у меня был разрыв барабанной перепонки, переломы двух ребер и трижды рассечена левая бровь. Вот как-то так.

На губах обоих моих собеседников застыла потрясенная улыбка.

– Каково же происхождение всего этого богатства?

– А вот об этом мне не хотелось бы рассказывать.

– А что с руками? О них ты не сказал. – Свищ показал на шрамы на запястьях.

Я глубоко вздохнул (вот почему я редко носил футболки).

– Это похоже на попытку самоубийства.

Я попытался найти правдоподобное объяснение, но не смог, так что в итоге только смущенно усмехнулся и пробормотал:

– Да нет, это не от этого. Я теперь уже даже и не вспомню, как они у меня появились.

– По пьяни? – спросил Свищ.

Я кивнул, и Свищ засмеялся:

– Обычное дело. Я, например, абсолютно не помню, как я сломал указательный палец.

Они пытались вытянуть из меня как можно больше, но я был осторожен в своих рассказах. Поэтому им пришлось самим делиться своими историями.

Это были какие-то совершенно безумные рассказы, в которых фигурировали суперклей, пластмассовые солдатики и половой член спящего Свища. Велик стянул с него штаны после их очередной попойки, отыскал своих солдатиков и немного суперклея и поставил на члене Свища батальную сцену.

– Самое клевое было, когда у него началась эрекция. Одна из сторон конфликта была вынуждена продолжить битву на горе.

– Наверное, было дико больно их отрывать?

Свищ решительно поднялся и извлек свой член из штанов прямо посреди бара. Это был самый странный член, какой я когда-либо видел: он весь был в мелких шрамах.

– Я попытался просто смахнуть их, но они уже крепко приклеились. Весь мой член кровоточил, а хуже всего пришлось с теми, которые оказались на головке… – Он рассказывал об этом с энтузиазмом.

Я пораженно пялился на его член и при этом так заразительно хохотал, что заставил смеяться и их. Мимо бара проходила пожилая пара, которая посмотрела на нас с отвращением. Свищ быстро убрал хозяйство обратно в штаны.

Кроме этой, я услышал еще скучные истории про какие-то ярмарки, а также про то время, когда гандбольная команда Тарма находилась во втором дивизионе и боролась за кубок с GOG.[3] Но они были передвинуты в лигу Ютландии, потому что соседний город Скьерн переманил к себе лучших игроков. Я слышал неподдельную ярость в их голосах, но не понимал причины. Черт возьми, кто сейчас всерьез интересуется гандболом?

Затем последовали жестокие истории. Они удивили меня, но не испугали – в этих парнях было что-то приятное.