Всемирная история в анекдотах - Феликс Кривин

Молодой человек по прозвищу Старик решил для верности заранее договориться с германцем. Дескать, мы вам победу, а вы нам революцию.

Германец не возражал. Дела у него на фронтах складывались не лучшим образом, так что ему было не до возражений. Пообещал даже финансировать русскую революцию за счет собственной.

Но тут в России грянула революция. Собственная, не привозная. Царь, конечно, отрекся от престола, на кой мне, говорит, это царствие. Я, говорит, хотел как лучше, но если сейчас как хуже на повестке дня…

Отстранили царя от власти, поставили Временное правительство. Тут уже энтузиазм народный, германца бьют еще больше, чем били при царе.

Отыскал германец в загранице Старика: вот тебе вагон запломбированный, дуй в Россию, перехватывай власть. И запомни лозунг момента: миру мир, война войне! Но, конечно, на подходящих условиях.

Не хотелось ехать в Россию, уже отвык. Даже на карте не сразу найдет, хотя территория довольно приличная. Но, как говорится, долг перед отечеством. Тем более долг в несколько миллионов и перед таким отечеством, как Германия.

Сел в запломбированный вагон, приехал в Россию, а тут его уже ищут. Раньше царь искал, теперь ищет Временное правительство — ну прямо как сговорились!

Вышел из вагона Старик — и прямо на нелегальное положение. Что-то сбрил, что-то приклеил — совсем не узнать. Но и он Россию не очень узнает. Может, не туда завезли — вагон-то был запломбированный!

Революция прошла гладко, без всяких неприятностей. Правительство с самого начала знало, что оно временное, а потому не сопротивлялось.

Так победила революция. А может, и не революция.

Чтобы это проверить, при ней еще надо пожить.

Безумство храбрых

Первым на здравый смысл замахнулся Максим Горький, сказавший незабываемые слова:

— Безумству храбрых поем мы песню!

Он сказал их для поощрения храбрости, но они были поняты как поощрение безумства. И безумства становилось все больше, а храбрых почти не осталось в стране. Обнаружилась вот какая закономерность: чем больше безумства, тем меньше храбрости, а чем меньше храбрости, тем больше безумства.

Анекдоты про Клима Ворошилова

Царская Россия была тюрьмой народов. Нужно было сломать запоры и решетки этой тюрьмы.

И тогда появился этот человек:

Слесаря не вызывали?

Город понравился Ворошилову. Особенно те здания, которые строил Растрелли (судя по фамилии, настоящий был большевик!). Поэтому Ворошилов был не прочь стать в городе Петербурге градоначальником.

Но город оказался трудным. Еще бы — колыбель революции! Причем в одной колыбели и революция, и контрреволюция, и нужно точно знать, кому агукать, а кого в колыбели удушать.

Увидев, как Ворошилов сидит на коне, лихой казак Ока Городовиков критически заметил:

Это вам не по тюрьмам сидеть, тут требуется умение.

Ока Иванович оказался прав. Где только потом ни сидели большевики — и во главе страны, и во главе народного хозяйства, — но нигде они не достигли того профессионализма, какого достигли, сидя в тюрьме. Если б эти профессиональные революционеры и дальше сидели в тюрьме, какая бы жизнь у нас была, господи!

Конец зеркалу русской революции

Лев Толстой, которого Ленин назвал зеркалом русской революции, после победы революции был занесен в черные списки.

Отныне зеркало революции уже не понадобится: в нем такое можно увидеть!

Так мачеха в пушкинской сказке разбила зеркальце, не добившись подтверждения, что она всех милее, всех румяней и белее.

И хотя революция как раз делилась на красных и белых, но от этого не становилась милей… Настолько, что было страшно посмотреть в зеркало.

Конь товарища Буденного

Приглашает к себе товарищ Сталин Буденного.

— Послушай, — говорит, — товарищ Буденный, мне кажется, что ты меня не любишь.

Побледнел Буденный, похолодел.

— Да что вы, товарищ Сталин… У меня такого и в мыслях не было… Я всем сердцем… Как солдат партии…

— Нет, — говорит товарищ Сталин, — не любишь ты меня, товарищ Буденный. Ох, не любишь, это я тебе говорю.

Буденный не решился спорить с товарищем Сталиным, но и согласиться не считал возможным. И тут товарищ Сталин говорит:

— А если ты меня любишь, то почему не подаришь мне свою фотокарточку?

Тут Буденный еще больше оробел.

— Я, — говорит, — хотел… То есть, не то, что хотел… Я, товарищ Сталин, может, и хотел, но как-то все не решался.

— Ладно, — сказал товарищ Сталин и протянул Буденному его фотокарточку. — Надпиши на память.

Попробовал Буденный надписать. Давно не пробовал. А тут еще рука дрожит, будто выбивает чечетку… Нет, чечетку выбивает нога, а рука выбивает морзянку. Спасите, мол, наши души, не все, так хотя бы одну.

— Ты вот что напиши, — подсказывает товарищ Сталин. — Замечательному полководцу, герою гражданской войны, организатору и вдохновителю нашей победы под Царицыном товарищу Сталину. И подпишись.

Выбил Буденный свою морзянку на месте подписи.

— Ну вот, — говорит товарищ Сталин, — это уже другой разговор. А теперь я подарю тебе свою фотокарточку.

Товарищ Сталин в юности писал стихи и усвоил некоторые правила стихотворства. Например, что стихи должны держать в напряжении, а развязка должна быть противоположна завязке, как развязывание шнурков их завязыванию. И еще он знал, что развязка должна быть неожиданной, а для этого нужно удаляться от нее по мере приближения, а потом — бац! Удаляться, удаляться, а потом — бац! «Ох, не любишь ты меня, товарищ Буденный… Совсем не любишь, это я тебе говорю…» А потом — бац! — и сразу развязка: «Замечательному полководцу товарищу Буденному».

Так товарищ Сталин и написал на своей фотографии: «Замечательному полководцу товарищу Буденному, герою гражданской войны, подлинному организатору и вдохновителю нашей победы под Царицыном. Сталин».

Прочитал эту надпись товарищ Буденный и снова почувствовал себя на коне.

Жизнь как политика

Была у нас политграмота, политучеба. Была политшкола, политработа, политэкономия. Политинформации были.

И над всем этим стояло Политбюро.

А где было государство? Ведь должно же быть в государстве государственное управление!

Было и оно. Государственное политическое управление. Сокращенно ГПУ.

В девичестве ЧК, в замужестве КГБ, оно стояло над всеми политбюро, над всеми политграмотами и политэкономиями.

Наследник Пушкина и Бенкендорфа

Одни писатели в заключении, другие тоже, как говорится, не на свободе. На воле, но не на свободе.

Поэтому шеф жандармов писал стихи: писатели могут сидеть, но литература не должна останавливаться.

Спрашивает покойный Берия у покойного Андропова:

— Одного не могу понять: как вам удавалось совмещать в себе Пушкина и Бенкендорфа? Неужели вас посещала муза?

— Посещала, Лаврентий Павлович.

— Неужели по доброй воле? — Берия сокрушенно вздохнул. — А ко мне всех этих муз только под конвоем приводили.

Воспоминание о Казанове

Сколько в мире женщин — тех, что не про нас! До отказа их, но суть не в этом.

Казанова плакал, получив отказ, потому что он привык к победам.

И не раз хотел покончить он с собой, добираясь до жены соседа. Затянуть на шее шарфик голубой, потому что он привык к победам.

Мы не казановы, и во цвете лет нас не сломят мелочные беды. Поражений в мире больше, чем побед, но из них мы делаем победы.

Если кто чего-то в жизни не нашел, он не станет ахать или охать. Потому нам так живется хорошо — хорошо, что сделано из плохо.

Всенародный праздник трудящихся

Ясным весенним днем, стоя на трибуне мавзолея и приветствуя дружные колонны трудящихся, Андрей Андреевич Андреев спрашивал у Анастаса Ивановича Микояна:

— Слышь, Анастас, а ты знаешь, почему называется «мавзолей»? Раньше я как-то над этим не задумывался.

— И дальше не задумывайся, — посоветовал Микоян.

— Если хочешь знать, спроси у Лазаря. Ему рассказывал Коля Ежов.

Услышав популярную в народе фамилию, Анастас Иванович попробовал отвернуться, но Андрей Андреевич потянулся за ним, горя желанием удовлетворить его любопытство.

— Они одного историка прихватили. Так вот, этот историк говорит, что слово «мавзолей» происходит от имени какого-то древнего деятеля. Не то Мавзола, не то Мавзула, в протоколе допроса точно записано. И вот представь себе, этому Мавзулу построили мавзолей.

Анастас Иванович молчал, опасаясь, как бы эта древняя история не имела современных последствий. Он вытер со лба холодный пот, Андрей Андреевич тоже вытер холодный пот, но при этом продолжал: