Инверсия праймери - Кэтрин Азаро

Но ведь такие барьеры ставят только псионы. Только псионы! У нормальных людей нет ни нужды, ни возможности делать это. По правде говоря, даже с помощью биомеханических систем большинство псибернавтов не способны ставить барьеры такой мощности, как я ощущала у этого человека. Он блокировал даже меня. Это означало, что он телепат, и сильный. Но ни один аристо не может быть псионом. Таких свойств просто не было в их драгоценном генофонде.

— Почему вы так на меня смотрите?

— Как?

— Словно я редкий лабораторный экземпляр.

— Я просто хочу понять, зачем Источнику путешествовать под видом хайтона.

Он вспыхнул от гнева:

— Вы… вы вламываетесь сюда, угрожаете мне, размахиваете оружием, подвергаете сомнению чистоту моей крови… Так я не очень-то впечатлен.

Давайте, стреляйте. Вы же Демон, вот и стреляйте. Как это вам положено?

Убивать без жалости.

Мне не нужна была телепатия, чтобы видеть: его гнев настоящий. Он верил, что он хайтон.

— Мы никогда не убиваем без жалости. Как мы могли бы? Мы же эмпаты. Мы чувствуем, что ощущают наши жертвы.

— Эта вещь, которую вы называете эмпатией — разум слабеет от нее, — его голос сделался тише. — Это болезнь. Люди с этой болезнью должны укреплять свой разум, чтобы преодолеть недуг.

Этого-то он откуда набрался?

— Это что, говорили вам ваши родители, когда учили вас скрывать свои телепатические способности?

Он побледнел, и я не сомневалась: я попала в точку. Он был псионом, а это значило, что ни один из его родителей не мог быть аристо. Однако кто-то приложил массу усилий для того, чтобы скрыть этот факт. Почему? Да, многие хайтоны имеют детей от своих сервов и некоторые растят этих детей, попадающих в касту посыльных. Но вырастить такого ребенка как хайтона — дело неслыханное. Это означало бы феноменальное «загрязнение» их бесценного генофонда, чистотой которого они так гордятся.

— Как долго, по-вашему, вы сможете еще скрывать это?

Он не сводил с меня глаз.

— Что вы собираетесь делать?

Я сама себе не верила: он меня боялся! Общаясь с хайтонами, я улавливала множество эмоций: презрение, злость, брезгливость, раздражение, похоть. Только не страх. Стоило им убедиться, что я Источник, как они отказывались признать, что этот Источник способен пробудить в них страх. И все же я ощущала его ясно и отчетливо.

Я его ОЩУЩАЛА!

У меня на лбу, выступила испарина. Секунду назад барьеры казались неодолимыми. Теперь они рассасывались, по крайней мере для меня. Его сознание было ментальной крепостью, овладеть которой можно только путем ожесточенной борьбы умов, и все же я ощущала его. Должно быть, он добровольно убрал стены; я ничего для этого не делала. При этом я не ощущала с его стороны ни желания убрать эти барьеры, ни сознания того, что это произошло.

Он смотрел на меня с таким желанием, что застал меня врасплох. Кровь прилила мне к лицу — и к более интимным местам. «Блок!» Псимвол «Блок» вспыхнул, но не исчез, а продолжал мигать, информируя меня о том, что блок не действует. Либо его желание было слишком сильным, чтобы его заглушить, либо я ощущала то же самое. Да что со мной? Все не правильно. Нет, все правильно, и это уже не правильно.

Я глубоко вздохнула. Спокойно. Тебе надо узнать, кто он. Но как? Ну по крайней мере я имела неплохую отправную точку: если кто-то хотел выдать его за хайтона, он должен был дать ему хайтонское имя.

— Чего я не понимаю, — заявила я, — так это того, зачем ваши родители дали вам имя, на которое у вас нет прав.

Это замечание не вывело его из себя, как я надеялась. Он только пожал плечами.

— У меня больше прав на это имя, чем у сотен других людей, носящих его.

Сотен. Так. Учитывая, что всех аристо не больше нескольких тысяч, имя должно быть из популярных. Какие распространенные среди аристо имена я знаю? Это несложно. Крикс. Тарка звали Крикс, я никогда не забуду этого.

Что еще? Витар, и Джейбриол, и…

Джейбриол. Джейбриол. Теперь я знала, почему этот человек показался знакомым мне и Рексу, а ни Хильда, ни Таас его не узнали. Этот лже-аристо, этот голубок в теле хищного волка, казался ожившей копией хайтона, человека, умершего, когда Хильда была еще маленькой, а Таас и не родился еще. Этот человек напоминал покойного Императора Джейбриола Куокса, отца нынешнего Императора.

Но между сидевшим передо мной купцом и голографическими портретами Джейбриола Куокса была огромная разница. Хотя покойный Император в юности мог быть и симпатичнее, с возрастом лицо его сделалось жестче, выявив его истинную натуру. Его сын, нынешний Император, был изящнее, спокойнее — и не уступал ему в пороке. Годы проявили жестокость на его лице. Человек передо мной не имел и намека на эту жесткость.

Мысль, вертевшаяся в моей голове, была абсурдной. Она не могла быть правдой. Но я хотела проверить ее.

— Как вы собираетесь править, Джейбриол? Ваш народ никогда не согласится, чтобы их Императором стал телепат.

Он покраснел:

— С разумом у меня все в порядке. Мой народ примет меня.

Нет. Нет! Это не правда. Этого не может быть. Но теперь, когда его разум открылся мне, возможность ошибки отпадала сама собой. Мы все ошибались.

Ур Куокс имел наследника.

Я заставила себя говорить спокойно.

— Вы — Источник. Это единственная возможность родиться псионом. У вас должны быть гены обоих родителей… — обоих… Обоих. — Я пригляделась к нему. Теперь я явственно видела в его лице черты Куокса. Он не только напоминал покойного Джейбриола Куокса, но и имел явное сходство с нынешним Императором. — Но это значит, что ваш отец — Император — тоже хайтон только наполовину. Вы не больше чем на четверть аристо.

— Довольно! — Джейбриол стиснул кулаки. — Прекратите свои грязные нападки.

Его барьеры таяли как соль в воде. Я чувствовала его. Это было неописуемо. Восхитительно. И возбуждающе. Я хотела его — как земной лосось готов плыть против течения, через все препятствия, к месту, где нерестились поколения его предков. И потому мне хотелось броситься на него от ярости за то, что он — наследник престола хайтонов — смог так тронуть меня.

— Они все возжелают вашей боли. — Я проигрывала свою битву, я уже не могла сохранять спокойствие. — Все они: ваши министры, ваши пэры, ваши женщины, ваши охранники, ваши генералы. Ваша жизнь превратится в ад.

— Вы с ума сошли, — произнес он.

— Вы не понимаете. Вас хранят ваши барьеры. Но вы не сможете делать это до бесконечности. Если вы поскользнетесь хоть раз — один только раз, — они будут знать. Вот тогда вы узнаете всю правду о ваших драгоценных хайтонах.

О вашем отце. Этот человек — монстр.

Он указал на дезинтегратор в моей руке:

— Это все, что вы понимаете. Для вас нет ничего, кроме войны и ненависти. Мой отец — великий человек, вам никогда не стать такими.

— Где вы находились последние двадцать лет? В коконе? — мне хотелось сделать ему больно. — Хайтоны пытают людей. Ваш отец, возможно, мучал вашу мать, зачиная вас.

Его лицо побелело как мел.

— Вы с ума сошли.

— Вы думаете, я лгу? — Я махнула стволом дезинтегратора. — Отлично.

Войдите в мое сознание, мистер хайтон. Вы хотите знать, что такое быть Источником? Заходите и смотрите. Если у вас хватит на это смелости.

Он смотрел на меня как человек, балансирующий на краю утеса. Потом он сорвался.

Я хотела только показать ему, что случилось со мной на Тамсе, чтобы моя память ранила его так, как ранит меня. Но не смогла остановиться. Слишком силен оказался его разум, сильнее, чем я могла ожидать по барьерам. Мы слились воедино — такое слияние я знала до сих пор лишь однажды, с семилетним мальчиком. Только теперь на его месте был взрослый мужчина, интенсивность чувств которого усиливалась яростью и сексуальным желанием, обрушившимися на меня подобно волне.

Джейбриол Куокс был роном.

Теперь я могла ощущать его запах — мускусный, мужественный, — заполнивший воздух и туманивший мне мысли. Феромоны. Феромоны рона, не похожие ни на что другое, что может излучать нормальный человек. Все мое тело откликнулось на это. Наша ментальная связь впитывала мое возбуждение и возвращала его мне, усиливая. Точно так же она усиливала чувства Джейбриола, закручиваясь в петлю, почти невыносимую по интенсивности. Будь наши индивидуальности несовместимыми, это было бы мучительно. Но он ПОДХОДИЛ мне. Он был как возбуждающее средство: твердый и мужественный, горячий, чувственный, зазывающий…

Я погрузилась в воспоминания как пловец, ныряющий в море. Его мысли вращались вокруг меня, словно я была единственной твердью в океане одиночества, где он жил так долго. В одиночестве он прожил двадцать один год, и только несколько недель назад… его одиночество нарушали лишь посещения наставников… отец редко навещал его…