Возвышенное и земное - Дэвид Вейс

Впрочем, преступлению этому уделено очень мало страниц в романе Вейса «Возвышенное и земпне». Но в романе «Убийство Моцарта» (русский перевод этого романа опубликован также с моим предисловием в журнале «Волга», 1972, №№ 3, 4, 5) тайна гибели великого композитора занимает центральное место. Более всего захватывает в этих книгах, основанных, как уже было сказано, на прочной фактографической канве, обаятельный образ Моцарта, удивительно совпадающий с концепцией труда Улыбышева, начатого в год благословенной «болдинской осени», принесшей завершение «Моцарта и Сальери» – «лучшей биографии Моцарта», как назвал эту трагедию А. К. Лядов, любимец Римского-Корсакова, положившего ее, как известно, на музыку. Пушкин был завсегдатаем в салоне австрийского посла в Петербурге, графа Фикельмона, и как знать, что сообщил ему граф о признаниях Сальери, ставших достоянием вепскон общественности?…

Но, говоря о близости позиции Вейса к Улыбышеву, нужно сделать чрезвычайно важную оговорку. Оба автора, и это сразу же чувствуется, находятся под обаянием человечнейшей личности Моцарта. Но Улыбышев считает, что этому великому человеку суждено было стать величайшим музыкантом мира благодаря воле Провидения. Иначе поступает Вейс. Любому музыковеду сделал бы честь его анализ формирования творческого облика Моцарта, ставшего таким же неповторимым, уникальным явлением в своей области, как, скажем, Данте, Леонардо или Пушкин. Вейс показывает множество «манер», которые в какой-то степени помогли Моцарту накопить гигантский опыт, умноженный великими свершениями баховской школы и откровениями молодого оперного искусства. Очень топко отмечает Вейс критическое отношение Моцарта ко всему, что он воспринимал, ибо гений Вольфганга – и автор книги не раз умело подчеркивает это – блистал самобытностью.

Нужно напомнить., что Моцарт, хотя Вейс об этом не говорит, жадно поглощал но только музыку, но и литературу и все виды искусства. Оп испытывал живую радость общения с людьми и был на редкость щедр в дружбе и в любви, хотя об избраннице его немало суровых слов сказал уже Улыбышев (вспомним хотя бы историю с продажей копий «Реквиема»). Вейс еще более строг по отношению к Констанце – но это его право. Не получает разгадки в книге «тайна Реквиема», – по всей вероятности, из-за того, что исследования последних лет показали, что тайна эта еще более сложна, чем предполагалось в прежние годы.

И наконец, нельзя не остановиться на этической коллизии «гения и злодейства», Пронизывающей всю книгу и играющей в ней едва ли не первенствующую роль. Когда Моцарт соприкасается с высокими произведениями искусства, он восхищается ими, он воздает должное и забытому ныне Вагензейлю, в прошлом учителю музыки Марии Терезии, и великому Гайдну. А когда «завистники презренные» встречаются с великими мастерами, то в сердцах этих недостойных людей вспыхивает ненависть. Эта коллизия придает трагический характер трактовке темы, которой она посвящена. Именно поэтому роман Дэвида Вейса, повествующий о жизни и творчестве великого и прекрасного человека, кончается его гибелью.

Игорь Бэлза