Карл Маркс. История жизни - Франц Меринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И на самом деле Марксу и Энгельсу пришлось бы отказаться от всего своего прошлого, чтобы примириться с этим «направлением» журнала.
Анархизм и восточная война
На готском конгрессе 1877 г. было также постановлено созвать всемирный социалистический конгресс в сентябре того же года в Генте. Представителем германской партии был избран Либкнехт.
Инициатива созыва этого конгресса принадлежала бельгийцам; они разочаровались в анархических учениях и стремились вновь соединить два направления, которые обособились на гаагском конгрессе. Бакунинцы созывали свои конгрессы в 1873 г. в Женеве, в 1874 г. — в Брюсселе и в 1876 г. — в Берне, но силы их все время уменьшались; это направление распадалось из-за практических требований освободительной борьбы пролетариата, из которых само же раньше возникло.
Уже в самом начале, в женевском споре между «фабрикой» и «грубыми ремеслами», обнаружились истинные источники противоречия интересов. На одной стороне были хорошо оплачиваемые рабочие, имеющие политические права и способные к парламентской борьбе, но склонные к сомнительным соглашениям с буржуазными партиями; на другой стороне — плохо оплачиваемые и лишенные политических прав рабочие круги, которые имели в своих руках лишь голую силу. Речь шла об этих практических противоположностях условий, а не о теоретических различиях, как предполагалось в создавшихся об этом легендах.
Но дело не обстояло так просто и не обстоит так просто и теперь, как это доказывается новым воскрешением анархизма, несмотря на то что его столько раз считали уже окончательно похороненным. Даже не признавая анархизма, не следует его недооценивать. Точно так же, не отрицая необходимости участия в парламентско-политической деятельности, нельзя все же не признать, что при всех реформах, приемлемых сами по себе, она может завести рабочее движение в тупик, где оно лишится своего революционного духа. Не было случайностью то, что Бакунин насчитывал среди своих сторонников ряд людей, которые оказали величайшие услуги пролетарской освободительной борьбе. Либкнехт, конечно, никогда не принадлежал к друзьям Бакунина, но во время базельского конгресса он с не меньшим жаром, чем Бакунин, требовал воздержания от политики. Другие, как, например, Жюль Гэд во Франции, Карло Казиеро в Италии, Цезарь де Пепэ, Павел Аксельрод в России, были во время гаагского конгресса и еще долго после него самыми ревностными бакунистами; если они потом сделались ревностными марксистами, то не потому, как некоторые из них сами утверждали, что выбросили за борт свои прежние убеждения, а только потому, что они примкнули к тому, что у Бакунина было общего с Марксом.
Оба они желали пролетарского массового движения, и спор их касался лишь того пути, по которому должно идти такое движение. Но конгрессы бакунинского Интернационала показали, что по анархическому пути нельзя было пройти.
Чтобы не отступать слишком далеко в сторону, мы не будем доказывать быстрый упадок анархизма ходом отдельных его конгрессов. Разрушение свершилось вполне благополучно и основательно; генеральный совет и взносы на его содержание были уничтожены; конгрессам запретили голосовать принципиальные вопросы, и лишь с трудом удалось отклонить попытку исключения из Интернационала рабочих умственного труда. Но виды на строительство, на выработку новой программы и новой тактики были весьма жалкие. На женевском конгрессе шли споры по вопросу о всеобщей стачке, как единственном и верном средстве социального переворота, но никакого решения не последовало. То же повторилось еще в большей степени на следующем конгрессе в Брюсселе по главному вопросу конгресса об общественной службе. Пепэ представил по этому вопросу такой доклад, что ему вполне справедливо сделан был упрек, что он вообще сошел с пути анархизма. Совершенно ясно, что Пепэ неизбежно должен был сойти с этого пути, если хотел сказать что-нибудь толковое. После горячих прений и этот вопрос был отложен до ближайшего конгресса, но и на нем он все же остался нерешенным. Итальянцы заявили, что вообще «эра конгрессов закончилась», и требовали «пропаганды действием»; в течение двух лет, опираясь на голод в стране, они устроили шестьдесят выступлений, но все же успех их дела был равен нулю.
Еще более чем из-за безнадежной путаницы в области своих теоретических воззрений анархизм потому превратился в закостенелую секту, что относился отрицательно ко всем практическим вопросам, затрагивавшим самые непосредственные интересы современного пролетариата. Когда в Швейцарии стало развиваться движение в пользу десятичасового рабочего дня, анархисты отказались от всякого участия в нем, и, когда все социалисты начали кампанию петиций о воспрещении работы детей на фабриках, анархисты тоже остались в стороне. Они также отвергали всякую борьбу за всеобщее избирательное право или там, где это право было уже завоевано, пользование им. В сравнении с этой сухой и безнадежной политикой успехи германской социал-демократии выступали еще в более ярком свете, и массы стали постепенно чуждаться анархической пропаганды.
Созыв Всемирного социалистического конгресса в Генте, постановленный на следующий год на анархическом конгрессе в Берне в 1876 г., был в значительной степени вызван сознанием, что анархизму не удалось привлечь к себе массы народа. Конгресс заседал от 9 до 15 сентября 1877 г., в Генте. В нем участвовало 42 делегата, и из них анархистов было только 11 надежных членов под руководством Гильома и Кропоткина. Многие из их прежних сторонников, в том числе большинство бельгийских делегатов и англичанин Хэльс, примкнули к социалистическому крылу, которым руководили Либкнехт, Грейлих и Френкель. Между Либкнехтом и Гильомом дело дошло до резкого столкновения, когда Гильом стал обвинять германскую социал-демократию в том, что она при выборах в рейхстаг спрятала в карман свою программу. Но в общем заседания конгресса протекали очень мирно; анархисты потеряли охоту к громким словам и настраивали свои речи на мягкий тон, что давало их противникам возможность держаться с ними дружелюбно. Все же затеянный было «договор о солидарности» заключен не был; взгляды двух сторон слишком расходились для этого.
Маркс едва ли и ожидал чего-либо иного; его напряженное внимание было устремлено теперь на другой уголок мира, откуда он ждал революционной бури: на Русско-турецкую войну. Из двух писем, в которых он излагал свои
