Ковчег спасения. Пропасть Искупления - Аластер Рейнольдс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клавэйн подумал: «Так красиво летят… Если б еще не знать зачем. Опять война».
Он наблюдал за отлетом из полусферического окна у форштевня. Чувствовал: надо отдать уходящим долг, выждать, пока они не скроются из виду. На каждом шаттле по ценному члену команды. Плюс к тому запас топлива, которое лучше бы не тратить до прибытия к Ресургему. Суденышки загружены лишь строго необходимым его количеством – чтобы хватило вернуться с лишним человеком на борту.
Оставалось лишь надеяться на правильность расчета.
Говорят, если постоянно принимать тяжелые ответственные решения, они с каждым разом даются легче. Опыт помогает, как в любом трудном деле. Конечно, в этом есть доля истины – но и очень немалая доля лжи. В последнее время Клавэйн принял несколько ответственных решений, и каждое давалось по-своему труднее, мучительнее предыдущего. А самым трудным было последнее, касавшееся судьбы Фелки.
Конечно, он бы с огромной радостью вернул ее, если бы только смог. Но Скади ведь знала, как сильно он стремится заполучить «адское» оружие. И не из личной прихоти. Потому обычным образом сторговаться с ним было невозможно – на кону стояло отнюдь не личное благополучие Клавэйна и не его жизнь. Но Фелка оказалась идеальным инструментом воздействия на старика. Скади знала: между стариком и Фелкой есть сильная личная связь, восходящая еще ко времени сочленительской жизни на Марсе. Была ли в самом деле Фелка его дочерью? Он не знал. Убедил себя: может быть. И сама Фелка сказала, что она фактически его дочь, – но ведь сказала, пытаясь разубедить, отговорить от дезертирства. Могла и солгать во благо. Как бы то ни было, это признание его потрясло. Ведь никак не определишь, пока снова не увидишь ее.
Да и по большому счету разве это важно? Неужели ее ценность как человеческого существа хоть в малейшей степени зависит от генетической связи? Даже если она и дочь ему, он ведь и подозревать о том не мог, спасая ее на Марсе. Просто что-то заставило его, чудовищно рискуя, вернуться в Материнское Гнездо Галианы. Он чувствовал, что должен спасти. И спас. Хотя Галиана отговаривала. Твердила, что это бесполезно. Фелка – совсем не человеческое существо в привычном ему, Клавэйну, смысле, но лишь бездушный человекоподобный процессор, психически ущербное «растение», обрабатывающее информацию.
Но Клавэйн доказал, что Галиана ошиблась. Пожалуй, то был единственный раз, когда он в споре с ней оказался прав.
И все же победа в споре не имела абсолютно никакого значения. Речь ведь не о кровной связи или верности – но о человечности. Если забыть о ней, то можно со спокойным сердцем допустить, чтобы Скади завладела оружием. Можно вернуться к паукам и предоставить остальное человечество его судьбе. А сейчас на чаше весов две жертвы во имя человечности, и сравнивать их нельзя.
Суденышки исчезли из виду. Клавэйн глядел в черную пустоту, отчаянно надеясь, что принял верное решение.
Черный, похожий на жука правительственный автомобиль несся, шурша покрышками, по улицам Кювье. Долгий период дождей прекратился, в облачном покрове появились дыры – и каждый вечер много часов в небе виднелись останки разбираемой планеты. Облако выброшенной материи казалось ажурным, кружевным, с множеством отростков. Оно отсвечивало красным, охряным, бледно-зеленым, сверкало искрами медленных гроз – словно огромное загадочное глубоководное животное в брачный сезон. В облаке различались темные области, яркие, симметрично структурированные узлы, где рождалась из обработанной материи ингибиторская машина. Если раньше еще могло показаться, что происходит некое редкое, но естественное явление, то теперь обманываться стало невозможно.
Торн видел, как жители Кювье отнеслись к небесной угрозе. Большинство не обращало внимания. Когда ингибиторская машина показывалась в вышине, большинство попросту не смотрело на небо. Даже когда ее присутствие нельзя было игнорировать, люди редко глядели прямо на нее, а если заходила речь, предпочитали упоминать обиняком, расплывчато. Ресургемцы вели себя так, будто общее умолчание или отрицание и в самом деле могло убрать небесный ужас, изгнать его из памяти и природы.
Торн сидел на заднем сиденье, отгороженный переборкой от водителя. На ней мерцал небольшой телеэкран. Торн просматривал снятое за городом видео, и по лицу лидера сопротивления бежали синие сполохи. Снимавшую камеру держали в руках, изображение дергалось и скакало, но все важное было отчетливо различимо. Первый из пары шаттлов еще оставался на земле – камера задержалась на нем, смакуя ирреальное сочетание стройных черт машины и дикого скального хаоса за нею. Затем показала второй шаттл, еще не приземлившийся, возвращавшийся с орбиты. Он уже сделал несколько рейсов к большему, внутрисистемному судну, ожидавшему на орбите вокруг Ресургема.
Камера задралась, показывая, как снижается судно, как заходит на посадку, качается на трех струях выброса.
– Это похоже на фальшивку, – спокойно заключил Торн. – Я знаю: съемка настоящая, но люди сочтут ее подделкой.
Рядом с Торном сидела Хоури, одетая в инквизиторскую форму, выглядящая и говорящая как инквизитор Виллемье.
– Конечно, если постараться, можно подделать все что угодно, – заметила она. – Но теперь, когда хранят в основном аналоговые записи, подделывать видео гораздо труднее. С такой аналоговой подделкой, думаю, не справится целый отдел министерства.
– Люди все равно заподозрят фальшь.
Камера показала небольшую встревоженную толпу, ожидавшую на земле. В трехстах метрах от стоящего шаттла виднелся лагерь, чьи запыленные палатки походили на упавшие сверху каменные глыбы. Люди смотрелись жалко – в любой эпохе так выглядят беженцы. Чтобы собраться здесь, они преодолели многие тысячи километров. Путешествие было тяжелым – десятая часть его не вынесла. Все несли снаряжение, пожитки, хотя и знали, что с собой им не
