Дети Времени всемогущего - Вера Викторовна Камша
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Единственной ошибкой императора, – вмешался де Сент-Арман, – был необъяснимый отказ от восточного похода. В результате Империя начала задыхаться, появились недовольные… Да, подавив мятеж, Его Величество простил Дирлена и его сторонников, велев им подчинить Империи север Африки, но разве это была равноценная замена?! Ваш славный дед, де Мариньи, со мной бы согласился!
– Прошу прощения… – сидевший рядом с Эжени легионер повернулся к спорящим, – я не расслышал.
– Но ты согласен, – пришёл на помощь газетчик, – что басконец знал, где ему простят, где недовольство можно подавить силой, а где нужно остановиться?
– Так считала моя бабушка…
Приём тянулся невыносимо долго, невыносимо же напоминая обед, на который некогда опоздал Жером. Теперь Эжени не сомневалась – жених в это время объяснялся с Лизой, от которой больше не мог ничего получить. Нет, муж в этом не признался, да Эжени и не спрашивала, просто в год своего счастья она бездумно впитывала в себя его слова, улыбки, жесты, а когда мир рухнул, принялась вспоминать и сопоставлять. Де Шавине не любил не только её, он вообще не любил, просто не был способен. Его единственной целью было кресло премьера, а смыслом жизни – дорога к нему. Всё, что попадалось по пути, делилось на помехи, ненужный хлам и полезные орудия, которыми становились прежде всего женщины. Лиза, по секрету поверявшая знакомым дамам о разбитом сердце и неожиданной для самого барона победе на выборах. Мадам Пикар, которой предписывалось следить за Маршаном. Дочь маркиза де Мариньи, сделавшая сомнительное баронство де Шавине бесспорным и принёсшая неплохое приданое…
– Это невыносимо! – Граф де Сент-Арман дрожащей рукой отодвинул кофейную чашку. – Император потрясал мир не только своими победами, но и своим великодушием… А его преданность супруге… в сравнении с развращёнными нравами, царившими при… И теперь бульварные писаки… ради сиюминутной выгоды клевещут на… на…
– …великую тень, – с усмешкой подсказал Дюфур, но Сент-Арман всё воспринимал всерьёз.
– Именно так, молодой человек! И мы… адепты Второй империи… положить конец… Республика… позор нации…
Папа говорил, что Сент-Арман не может положить конец даже злоупотреблениям своего управляющего. Обычно Эжени было графа немного жаль, но сегодня её мучило и раздражало всё, и при этом молодая женщина не могла ни на чём сосредоточиться. Ей что-то рассказывал родственник-легионер, и она кивала. К ним несколько раз подходили – папа с неизменной рюмкой, Дюфур с папиросой, месье Дави с сигарой. Потом капитаном завладела мадам Дави. Приехали запоздавшие дядя и тётя. Когда лакей открыл дверь в гостиную, Эжени невольно вскочила, но этого, кажется, не заметил никто, кроме Дюфура.
Пробило десять. Баронесса не выдержала и спросила, нет ли телеграммы. Она сама не понимала, каких известий ждёт. Сны об императоре её никогда не обманывали, но Жером отправился в Орлеан, а не на Золотой берег. В Орлеан! Во сне император назвал её вдовой, а муж утром объяснял, почему должен ехать, и пил кофе… Тот же сорт, что и у папы.
– …вы согласны?
– Да. – С чем она опять согласилась? О чём они все тут говорят? – Вы… ещё не были в Опере?
– Боюсь, я не ценитель…
– Курочка, кузена Анри нужно сводить на Люсьяни. Я скажу Дави…
Всё кружилось какой-то жестокой каруселью. Банкир и его ложи в театрах; они с мужем, слушающие «Взгляд василиска»; ящерицы на улицах, в домах, в Шуазском лесу; дуэль, открывшая Шавине дверь к радикалам, мадам Пикар и снова опера, снова василиски, снова император и сон о вдовстве. Если муж вернётся, она снова будет запирать спальню и смотреть в тёмный ночной потолок, но пусть он вернётся.
– Я всё уладил, курочка. В субботу мы все идём на «Изару». Это про аксумскую царевну, но главное – возвращение на сцену Люсьяни. Спектакль он выбирал сам. Либретто глупейшее, но какой там хор жрецов!
Анри – теперь Эжени запомнила имя – благодарил папу, мама изнывала в обществе тётушки, Сент-Арман спорил с дядей, Дюфур и Дави курили сигары и что-то обсуждали. Вечер продолжался. Телеграммы не было.
* * *
– Я разочарован в «Бинокле», – признался Полю банкир. – Месье Русселя отправили в Тольтеку с журналистской инспекцией. Уверяю вас, его репортажи оказали бы серьёзное влияние на курс акций Трансатлантидской компании, и что я читаю? Нелепые истории о зарезанных креолках и ещё более нелепые местные сказки.
– Месье, вы противоречите своим собственным вкусам, – вступился за коллегу Поль. – Зарезанные креолки – это то, на чём держится столь любимая вами опера.
– Не говоря о том, – подхватил оказавшийся поблизости маркиз, – что легенды Атлантиды заставляют задуматься. Эти боги, создавшие мир, заспорившие о том, что с ним будет, и разделившие созданное на одинаковые части, чтобы проверить, кто прав… И шулер Вицлипуцли, в первую же ночь пробравшийся в каждый из новых миров и убивший где ягуара, где крокодила, где ящерицу, где заморскую свинку, где всего-навсего бабочку и только свой кусок оставивший как есть. Хотел бы я знать, кого прикончил он в нашем мире… Вы следите за моей мыслью?
– В любом случае нам предстоит избавить отечество от василиска, – веско начал экс-депутат. Поль понял, что будущая речь предназначена парламентскому корреспонденту «Бинокля», и не удержался.
– Для начала, – предложил он, – попробуйте содрать с легионера – любого – его кокатриса.
Раздался звонок, и баронесса выронила кофейную ложечку. Маркиз обернулся на звук, укоризненно покачал головой и вновь принялся разглагольствовать. Банкир предложил Анри сигару, что, как успел понять Дюфур, являлось обещанием поддержки, возможно, даже финансовой. Капитан рассеянно поблагодарил; он взирал, другого слова журналист подобрать не мог, на казавшуюся фарфоровой статуэткой мадам де Шавине. Прелестная Эжени не кокетничала, ей в самом деле было нехорошо, и объяснение её состояния скорее всего было самым прозаическим. Другое дело, что узнать про это было бы неприятно не только пришельцу из саванн, но и самому Дюфуру.
– Месье, – неслышно подошедший лакей наклонился над плечом Поля, – к вам прислано. Со службы.
…Молодой вихрастый малый был возбуждён, как выбежавший на прогулку щенок. Он подвизался в рассыльных, но пытался репортёрствовать и уже тиснул с дюжину вполне пристойных заметок. Поль протянул паршивцу руку.
– Кого на сей раз цапнула ящерица и за какое место?
Рассыльный осклабился и, азартно блестя глазами, сообщил, что
