Дневник самоходчика: Боевой путь механика-водителя ИСУ-152 - Электрон Приклонский

Идем по задворкам покинутых деревенских усадьб и вдруг над распахнутой дверью заднего крыльца видим здоровенного рыжего кота с широкой мордой и нахальными зелеными глазищами. Он с таким издевательским и одновременно злым выражением на усастой роже уставился на нашу троицу, что впечатлительный Федя Речкалов прорычал какое-то проклятие и потянул с плеча карабин. Кот, не сводивший с нас настороженных круглых глаз с вертикальными прорезями зрачков, прыгнул вниз и молниеносно скрылся внутри дома. Федя за ним. В комнате что-то с грохотом упало, потом глухо бабахнул выстрел, и из окна (стекол в нем не было) рыжей молнией выметнулся взъерошенный кот, перевернулся, приземляясь через голову, и во всю мочь удалился большими прыжками по голому полю к оврагу, на склонах которого густо краснели прутья вербняка в праздничном наряде из пушистых желтых, овальной формы соцветий. Топая сапогами и страшно чертыхаясь, выбежал на крыльцо распаленный преследователь, держа карабин на изготовку и отыскивая глазами беглеца. «Мстителя» поймали за плечи и не дали выстрелить: на поле перед озером бродили несколько человек – женщин и стариков, – которые ковыряли вилами глинистую землю, собирая, очевидно, случайно оставленные с осени картофелины.

В эту самую минуту прибежал запыхавшийся Николай, который, весь сияя, объявил, что за нами приехали.  

– Будем считать, что рыжей бестии дьявольски повезло, – процедил сквозь зубы Речкалов и разрядил оружие.

Через несколько минут, оживленно переговариваясь на ходу, мы достигли своего голодного бивака.

Перед нашим «расположением» появился «Форд». Шоферы деловито заправляли «Студебеккер» бензином из привезенной бочки, а на крыльце неторопливо покуривали капитан Поляков и Володька Федоров. Они порадовали нас хорошими новостями: 28 марта взят город-порт Гдыня (Гдинген), а вчера – и главный польский порт Гданьск (Данциг).

Поколесить по разбитым и по хорошим дорогам пришлось изрядно, но все же к вечеру мы прибыли в полк, уже отведенный из Пруссии в Польский коридор.

Записываю самое памятное дорожное впечатление. Мы приближались к какому-то городку. Шоссе с обеих обочин тесно обсажено старыми деревьями. То и дело приходится осторожно объезжать, принимая вправо или влево, подбитые белые и сожженные закопченные Т-34-85, а также черные немецкие «гробы». Одна из белых тридцатьчетверок, что не дошла до окраины всего метров семисот, насквозь пронзила стволом своей длинной пушки старый тополь и наискось перегородила половину проезжей части шоссе. Обогнули этот танк с трудом. Пока шофер «Студебеккера» маневрировал, все пассажиры повылезали из машин и окружили тридцатьчетверку. В лобовой броне ее обнаружили пробоину – чуть правей и повыше люка механика-водителя. Все люки машины были закрыты, а ключа при себе ни у кого не оказалось.

Уже снова трясясь в кузове, мы стали гадать, как это могло случиться и что сталось с экипажем. Дерево как будто совсем не гнилое и в диаметре более полуметра. Должно быть, механика либо убило, либо он потерял сознание при взрыве, и танк, потеряв управление, покатился на дерево, а наводчик успел нажать, умирая, на спуск и всадил бронебойный снаряд в ствол дерева в упор. Орудие с разгону прошло вслед за своим снарядом сквозь древесину. Тут двигатель, конечно, заглох, и тридцатьчетверка, проткнувшая, словно копьем, тело могучего корявого великана, замерла на дороге... Появления здесь наших танков, видимо, ждали и встречу организовали горячую. Тридцатьчетверки, мчавшиеся по шоссе во весь опор, попали под прицельный огонь и прямо с марша вступили в бой. Танкистам было трудно: немецкие артиллеристы били на выбор, а нашим   танкам не дали сразу развернуться и мешали стрелять придорожные деревья. И все-таки верх взяли ребята из какой-то другой бригады (номера на башнях были не наши). Это подтверждали разбитые и опрокинутые вражеские пушки и множество неубранных трупов в немецкой форме. Еще одну тридцатьчетверку, сгоревшую в самом городе, мы встретили на уличном перекрестке. Танк стоял, упершись стальной грудью в поваленную им пузатую афишную тумбу с большим плакатом, на котором изображен черный скрюченный силуэт шпиона в темных очках, в шляпе-котелке, сдвинутой на нос, и с поднятым воротником пальто, а над зловещей фигурой – белые неровные буквы: «Pst!»

Наконец-то мы на «земле обетованной»! Тут, в лесу возле Долобова, на месте декабрьско-январской стоянки нашего полка, побывала не одна родственная часть: вырос целый полуподземный городок; землянки наши изнутри обшиты тесом, нары настланы – живи не хочу. После всех прусских передряг даже не верится, что мы – это те, что уехали отсюда 14 января. И главное: встреча с боевыми друзьями, которых осталось в живых так мало, что каждый из них стал тебе неизмеримо дороже, чем каких-нибудь три месяца назад.

Вот чертушка Нил – «Не клади – палец – в рот», водитель. Рядом буйно-рыжий Саша Ципляев, его командир машины. Добрейший Дмитрий Яковлевич Батищев, командир взвода, интеллигент от танковых войск. Добродушный, как все богатыри, водитель и бывший боксер Вася Бараненко. Чернявый и незаметно чумазый поэтому маленький Миша Топаз – хороший человек и товарищ. Алексей Петрович Ходосько, недостижимый, как мне кажется, идеал человека, тоже водитель. Сережа Федотов, в батарее которого довелось мне повоевать в качестве командира машины на 3-м Прибалтийском. Мой спаситель, узкоглазый и по-казахски красивый Кабылбеков... Как же вас мало вернулось – даже дыхание перехватывает и сердце сжимается от боли.

Всех вновь прибывших позвали в просторную землянку – «кают-компанию» – ужинать и, понятно, отпраздновать встречу, так как каждому возвращающемуся сюда из восточнопрусских «тылов» радовались ребята больше, чем родному.

За столом сошлись остатки всех четырех батарей, так что народу собралось как будто даже порядочно. Вскоре сделалось шумно и весело: «И забыто – не забыто, а не время вспоминать,   кто и где лежит убитый и кому еще лежать...» Посыпались веселые шутки, полились песни.

Конечно, опять здорово насмешил всех Нил, поведав самую свежую и правдивейшую историю о том, каким оригинальным способом возвратился к Сашке Ципляеву дар речи.

После моей памятной встречи 13 февраля со свежеконтуженными «погорельцами» они, продолжая вести кочевой образ жизни, не спеша перебирались от машины к машине, от «дорфа» к «дорфу» и через энное количество дней отыскали свою РТО, то есть очутились в ближнем тылу, где при кухне и в тепле вполне пришли в себя и только тогда обратили, наконец, внимание на свой внешний вид. Оба бравых офицера гвардии очень походили на поизносившихся бродяг и выглядели весьма живописно: без шинелей (они сгорели в машине), в заячьих куцых кацавейках, в перепачканных и местами прожженных шароварах. Голову водителя венчал прожженный зимний танкошлем, а у его командира красовалась на макушке маленькая, сплюснутая и страшно замызганная солдатская ушанка, подобранная где-то в поле во время скитаний. Особенно коробил этот наряд Нилова командира, человека аккуратного и даже несколько франтоватого.