Русские фамилии - Борис Унбегаун

Комментарии

1

Различие между русским и западноевропейскими языками в отношении того, каким образом индивидуальное имя становится родовым, т. е. фамилией, существенно глубже. Дело в том, что в России на протяжении практически всей ее истории сосуществовали две принципиально отличные антропонимические модели: одна модель являлась частью живой ономастической системы, другая — искусственной структурой, применявшейся для официального нормализованного обозначения индивидуума в документе, причем именно вторая модель претерпела значительное историческое развитие и легла в основу современной русской фамилии, Предметом книги Б. О. Унбегауна является фамилия как часть второй модели, хотя для анализа этого явления автор и использует факты, которые следует отнести к естественной, не нормализованной стороне русской ономастики. Если принять указанное разграничение, то различия между русской и западноевропейской фамилией будут лежать не в плане противопоставления основных словообразовательных моделей, а в плане, так сказать, антропонимистической ситуации. В России фамилия с исторической точки зрения является частью обозначения человека в документе, т. е. частью искусственно нормализованной системы, тогда как в западноевропейских языках фамилия является частью естественной антропонимической модели.

В России существовала и по сей день существует естественная антропонимическая модель, которая практически не отличается от антропонимической модели, лежащей в основе официальной (вполне тождественной народной) западноевропейской системы фамилий. Эта древняя русская система характеризовалась наличием у всякого индивидуума (по крайней мере, мужского пола) имени, присваемого ему родителями, и прозвища, присваемого ему его социумом, например: Упирь Лихой, священник (1047, — здесь и далее в скобках указывается год письменной фиксации имени, а сами имена даются в современной орфографии); Добрыня Долгой, ростовский боярин (1177); Корман Постник, псковский посадник (1343); Язык Мошна, послух (до 1427); Палка Мотовило, Палка Мяско, оба крестьяне (1495, если только Палка — не уменьш. форма от Павел); Тонкой Скоморох, новгородский крестьянин (1539); Ждан Попка, боярский человек (1552); Субота Осетр, новгородец (1572); Семерый Наливайко, казацкий старшина (1597); Нечай Ряб, сотский (1598); Неустройко, прозвище Четыре Здоровья, волжский казак (1607) и т. п. (Тупиков Н. М. Словарь древнерусских личных собственных имен. — Записки Отделения русской и славянской археологии имп. Русского археологического об‑ва, т. 6. СПб., 1903, с. 74, 75, 314, 320, 332). Имя и прозвище внешне (морфологически) ничем не различаются, можно лишь утверждать, что одни антропонимы предпочитались в качестве имени, как то: Бажен, Бакун, Безсон, Беляй, Богдан, Боголеп, Булгак, Верещага, Верига, Вешняк, Воин, Волк, Волос, Воробей, Ворона, Ворон, Второй, Гневаш, Голова, Голубь, Горяин, Губа, Девятой, Добрыня, Дрозд, Дружина, Дубина, Ждан, Жила, Жук, Замятня, Заяц, Злоба, Истома, Калина, Китай, Козарин, Козел, Комар, Конь, Копос, Корова, Кот, Кривой, Курбат, Кур, Лапа, Лисица, Любим, Май, Малой, Меньшой, Молчан, Мороз, Мышь, Найден, Невежа, Неждан, Неклюд, Некрас, Нелюб, Немир, Неупокой, Неустрой, Нечай, Новик, Овсяник, Одинец, Олух, Онтоман, Первой, Плохой, Поздей, Постник, Поспел, Прибыток, Путило, Путята, Пятой, Ратман, Рудак, Русак, Русин, Салтан, Семой, Скурат, Смирной, Соловей, Старой, Субота, Сувор, Суморок, Сухан, Сухой, Томило, Третьяк, Тур, Угрим, Ушак, Хомяк, Худяк, Чудин, Шадра, Шарап, Шемяка, Шестой, Шило, Ширяй, Шумило (имена Бакун, Калина, Китай, Кур, Онтоман, возможно являются уменьш. формами соответственно от Аввакум (Амбакум), Каллиник, Тит, Кир, Автоном); несколько иной список, включающий и менее употребительные имена см. Тупиков Н. М. Указ. соч., с. 65, 66. Напротив, другие антропонимы, по-видимому, предпочитались в качестве прозвища: Баран, Башмак, Безсчастной, Белой, Бобр, Болдырь, Большой, Борода, Бурой, Бык, Внук, Вошко, Гладкой, Голова, Долгой, Зеленой, Зубатой, Зуб, Казак, Короткой, Косой, Костырь, Кошель, Кошка, Кузнец, Литвин, Лобан, Лях, Нос, Немой, Образец, Овчина, Орел, Погожей, Приходец, Пешей, Рагоза, Рудой, Серой, Собака, Соболь, Сокол, Сорока, Соха, Татарин, Толстой, Ус, Хорош, Хромой, Чермной, Черной, Шишка, Щека, Щербина, Щука. Антропонимы обеих групп, т. е. и имена, и прозвища, имели в принципе одинаковые шансы стать родовым именем, т. е. фамилией (при этом фамилии могли оформляться специальным суффиксом или сохранять форму антропонима. Отсюда, между прочим, следует, что для большой части фамилий в силу формального неразличения имени и прозвища остается непонятным, от имени или от прозвища образована фамилия, хотя при этом ясно, что такие фамилии, как, например, Бессо́нов, Во́лков, Воро́нин, За́йцев, Исто́мин, Ма́йко́в, Неклю́дов, Некра́сов, Но́вико́в, Пути́лов, Томи́лин, Шуми́лов, естественнее рассматривать как произведенные от имен (т. е. точно так же, как Ива́но́в, Никола́ев и т. п.), а не от прозвищ.

Итак, рассмотренная антропонимическая модель ничем не отличается от западноевропейской, Пожалуй, некоторое отличие от западноевропейской модели представляло собой отчество — оно встречается весьма часто (даже в таких неожиданных случаях, как Иисус Сирахович вместо Иисус сын Сираха, Евсевий Панфилич вместо Евсевий Памфил; в былинах — Давыд Евсеевич вместо Давид сын Иессея), но в принципе, в отличие от современной ситуации, первоначально не было обязательным и имело, так сказать, эмфатический характер. Отсюда его весьма разнообразные (нестандартные) формы, ср. Брячислав сын Изяславль внук Володимерь (1021); Вышата сын Остромирь (1064); Изяслав Ярославль (1055); Михал Тольбекович (1074); Сновид Изечевич (1097); Юрий Володимерич Мономаш (1138); Андрей Боголюбский Юрьев сын Долгоруково (1157); Невежа Зыков сын Обобурова (1500); Иван Обляз Васильев сын Вельяминовича (1527); Руда, поп Борисоглебский, Лошаков внук (1343); Есип Федоров внук Малово (1471); Олег Настасьич (1187); Димитрий сын Марфин (1471); Сенка Гридин сын Натальин (1495); Кот Давыдов сын Дарьевского (1516) и т. д. (Тупиков Н. М. Указ. соч., с. 78—81, 324, 340, приведены примеры далеко не всех моделей отчеств). Вообще, отчество у русских относилось не столько к антропонимической модели, сколько к тому, что мы сейчас относим к «паспортным данным», Использование отчества вне документа регулировалось социальным фактором, т. е. высшие слои общества, вероятно, имели отчества и в устной речи (имя высокого лица как бы само по себе было официально), низшие — не имели; впоследствии эта дифференциация сказалась в различии отчеств на ‑вич («писаться съ вичемъ») и на ‑ов (см. послесловие). В наибольшей степени древнерусское отчество напоминает древнескандинавское, с которым оно, вполне вероятно, связано и генетическими отношениями. Двумя другими «паспортными данными», часто встречающимися в документах и повлиявшими в дальнейшем на становление русской фамилии, являлись locus personae (указание на место рождения или проживания) и профессия: так, кн. И. Ю. Патрикеев упоминает в своей духовной грамоте (ок. 1499): «Якуша моръдвина Тимофеева сына Пятина, Иванца да Оксенца Ивановых детей Можаина, Бориска мелника Ивашкова сына, Пашка Гридина сына мелникова, Гридку Колена садовника Гридина сына, Иванца Чижа Лукина сына псарева» (Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв. М.—Л., 1950, с. 345—347). Эти «паспортные данные» следует отличать от имен и прозвищ, образованных от названий занятия или места происхождения или жительства, типа Гончар, Дегтярь, Дудолад, Кожемяка, Коновал, Мукосев, Рыбник, Шваль, Ярыга; Белевец, Казанец, Курчанин, Москвитин, Ржевитин (Селищев А. М. Происхождение русских фамилий, личных имен и прозвищ. — Уч. зап. МГУ, вып. 128, М., 1948, с. 139), поскольку, скажем, человек по прозвищу Гончар мог не быть гончаром по профессии, и, наоборот, человек, «паспортизованный» как мельник, мог не иметь прозвища Мельник. Строгой границы между «паспортными данными» и прозвищами, по-видимому, не было, и первые легко могли преобразовываться во вторые: Пятой Муромец (1607); Второй Кубанец (1625); Шумило Швец (1609) (Тупиков Н. М. Указ. соч., с. 74). К числу таких «паспортных данных» иногда относят еще указания на национальность, место рождения индивидуума, на национальность и род занятий отца, на род занятий матери, для духовных особ — на наименование церкви (Никонов В. А. До фамилий. — В кн.: Антропонимика. М., 1970, с. 85, примеры — с. 86, 87). К этому можно еще добавить указание на титул индивидуума и на титул его отца: князь Олексей, княж Васильев сын Приимков Ростовской; князь Димитрей княж Петров сын Лопата Пожарской (Боярская книга 1627 г. М., 1986, с. 68, 69), а также на служебную или личную принадлежность индивидуума какому-либо лицу: Козел Гридин сын Чюдинов человек Окинфова, княж Борисовы Васильевича дети боярские Дмитрей Рожнов и его братья Крюк и Остафей (Акты феодального землевладения и хозяйства XIV—XVI веков, ч. I. М., 1951, с. 17, 213).