Метафизика возникновения новизны - Иван Андреянович Филатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, судя по вышеизложенному, мы не можем вполне определенно сказать, что бытие как присутствие – у Хайдеггера и во всей предшествующей ему метафизике, – «которым отмечено всякое сущее как таковое», относится к процессу возникновения внове образующегося сущего. Наоборот, апеллируя к терминам «быть» и «есть» и, связывая их с самым разнообразным набором сущих, Хайдеггер тем самым соотносит бытие с сущим уже существующим, а не выходящим из сокрытости (леты) в несокрытость (алетейю).
И может быть – позволим себе высказать «крамольную» мысль – причиной принципиального разделения бытия и сущего явилось: не столько попытка напомнить о забытом бытии, сколько отсутствие ясного представления о том механизме, посредством которого сущее выходит из своей потаенности в несокрытость, то есть выходит к своей явленности. (А сам процесс выхода, как мы уже знаем, и есть Бытие, осуществляемое нашим интеллектом). Ведь если бытие и сущее между собою взаимосвязаны, то такую взаимосвязь необходимо было как-то раскрыть – в чем она заключается – и показать (или объяснить) в наглядном виде сам механизм ее осуществления. Но как метафизика могла объяснить этот механизм, если она не знала основополагающего момента, а именно, момента возникновения интеллектуально оформленного сущего из идеи-Истины как мысленной конструкции, одним из элементов которой всегда оказывается то или иное сущее в качестве подручного средства (см. P. S. I в конце раздела).
И как мы теперь уже понимаем, конечно же, Хайдеггер был вынужден прийти к онтологической дифференциации самим критическим состоянием метафизики, которая оказалась неспособной объяснить
– ни механизм возникновения сущего – а это самое главное!
– ни того, в каких формах проявляется Бытие человека причастного к осуществлению данного механизма (кроме, конечно «стояния» человека в «просвете бытия», названного им «экзистенцией человека»);
– ни причинно-следственной взаимосвязи между возникновением интеллектуальной новизны самой по себе и теми формами, в которых проявляется наше реагирование (то есть наше бытийствование) на данное возникновение.
А наше реагирование, как мы уже знаем, заключается в интуитивно-инсайтном «схватывании» и «понимании» смысла возникшей идеи и в спонтанном возникновении чувства удовольствия-удивления и от акта проникновения идеи из бессознательного в наше сознание и от самого процесса развертывания идеи в Истину. (Отсюда и обеспокоенность Хайдеггера тем, чтобы «удовлетворительно определить отношение человека к тому, что до сих пор называлось «бытием»»).
Получается так, что Хайдеггер в общем-то соглашается с общепринятой трактовкой бытия сущего как его присутствия, как его «есть». Почему мы так заключаем? Во-первых, вот как он характеризует, например, греческое понимание такого рукотворного сущего как дом:
«Осмысленный по-гречески «вид» сущего, например, дома, его, стало быть домашность, есть то, чем это сущее приходит к явленности, т. е. к присутствованию, т. е. к бытию. Такой «вид»…есть то, в чем соответствующее сущее (дом) имеет свой устой и из чего оно происходит, поскольку на этом постоянно стоит, т.е. есть»61.
А во-вторых, по сути дела, данная трактовка ничем не отличается от его собственного представления о бытии сущего, когда он приводит свои многочисленные примеры с использованием, так называемых бытийственных связок «быть» и «есть», относящимся к самым разным сущим. Хотя он прекрасно понимает, что данная трактовка, но уже относительно природных (а не рукотворных) сущих принципиально отличается от изначально древнегреческой:
«Бытие греки впервые и изначально понимали как φυσις – как самовозникновение, саморазвертывание, и тем самым сущностное самовыставление, самообнаружение и выход в открытость». (Там же, стр. 215).
Получается странная вещь: ратуя за возврат к изначально древнегреческому пониманию бытия (как процесса самовозникновения, как φυσις, как выход из потаенности), которое было не только забыто, но и искажено последующим ходом развития метафизики, Хайдеггер в то же самое время придерживается этого искаженного представления о бытии (как о стабильном состоянии), характеризуемым им бытийственными связками «быть» и «есть», относящимся к непомерно широкому кругу сущих, вокруг нас существующих. Спрашивается, имеет ли какое-то отношение к бытию картина, висящая на стене, мел в руке учителя, покой над вершинами сосен и т. д.? Вряд ли. В словах «есть» и «бытие», понимаемых как присутствие, «берет… слово» (там же, стр. 239) не бытие, а, скорее всего, существование.
Таким образом, причина забвения бытия не столько в том, что сущее стало предметом всеобщего внимания и рассмотрения, сколько в том, что предметом внимания метафизики стало «всякое сущее», а не исключительно только то сущее, которое здесь и сейчас возникает в нашем интеллекте, которое обретает свою форму и сущность, а главное: которое «готовится» исполнять свою функцию уже в процессе присутствования, то есть существования, никакого отношения к бытию не имеющего.
Как нам представляется, с переключением внимания на «всякое сущее» метафизика изменила самой себе. Вместо того чтобы остаться на рельсах разгадывания механизма становления сущего, того сущего, которое возникает из своего истока-архе, она присвоила себе право рассматривать «всякое сущее», сущее уже существующее, то есть то сущее, которое «есть» и о котором возможна «всякая речь». Так, всего лишь небольшой сдвиг (в понимании) с механизма возникновения сущего в сторону механизма существования уже возникшего сущего стал поворотным моментом в онтологии, тем моментом, который вывел из поля зрения метафизики само возникновение сущего и в его интеллектуальной, и в его материальной формах.
Кстати сказать, для изначальной метафизики было бы более предпочтительным и более плодотворным ставить не вопрос, «что такое сущее?» (или вопрос, в чем сущность сущего), а вопрос, «как возникает сущее?» (или, как возникает сущность того или иного объекта). В ходе рассмотрения и разрешения этого вопроса стало бы понятно (как само собой разумеющееся) и что такое сущее, и в чем состоит его сущность.
В то время как вопрос, «что есть сущее?» предполагает, что уже есть сущее, которое обладает сущностью, но только мы не знаем, в чем она состоит. Вот почему в этом изначальном вопросе уже была заложена предпосылка неверного понимания бытия как присутствования «всякого сущего». Вопрос в данной, наводящей на ответ форме, спровоцировал более удобный для понимания и дальнейшего рассмотрения ответ, призывающий рассматривать уже присутствующее сущее, а не то, которое только еще возникает.
То есть он спровоцировал не онтологическое развитие метафизики в виде отыскания принципа возникновения любого сущего (как подручного средства), а онтическое – в виде тотального увлечения уже существующим сущим: его изучением и техническим использованием. А это и завело метафизику в
