Хозяйка волшебной лозы - Елизавета Владимировна Соболянская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И оказалась права.
Если честно, поняла я не слишком много. Но главное, что уяснила – тем людям очень нравился их труд. Они были счастливы, постоянно смеялись и пели. И ещё долгое время, когда меня спрашивали, кем я стану, когда вырасту, гордо отвечала – колхозницей. И не понимала, почему вокруг смеются.
Вот сейчас это чувства счастья от физического труда захлестнуло меня. И я поняла, что создатели фильма вовсе не лгали – хотелось петь и смеяться.
Поэтому я засмеялась и запела.
Что-то про яблоки и груши, которые расцветали. Даже не знаю, из каких глубин памяти вдруг всплыли эти строки. Потом было что-то про Катюшу, и это показалось мне безумно смешным. Я расхохоталась. А потом покачнулась и хлопнулась на пятую точку. От этого стало ещё смешнее.
Я лежала на дне бочки, которое на самом деле было её боком, и это вызывало у меня гомерические приступы хохота.
А потом бочка покачнулась. Я поняла, что у меня кружится голова, и прикрыла глаза. Но кружение не прекращалось. Я попыталась ухватиться за что-нибудь руками, искала опору, но только елозила ладонями по мокрым доскам. Стало страшно, и я тихонечко заскулила, понимая, что помощи мне ждать неоткуда. Диего-то ушёл.
– Эй, что тут происходит? – чей-то голос снаружи показался мне ангельским гласом. Я вытерла катившиеся по щекам слёзы и попыталась подняться. С трудом, но мне удалось сесть.
В проёме показалась голова Доротэо.
– Дори, – я расплылась в улыбке и икнула.
– Кати? Ты пьяна? – строго произнёс он.
– Нет, конечно, – слова были сложные и с трудом сходили с языка. Я удивилась. Не припомню, чтобы раньше у меня возникали трудности с артикуляцией.
– Ты работала без повязки, дурочка… – строгость сменилась сочувствием.
Дори забрался внутрь, приподнял меня за подмышки и потащил наружу. Я пыталась ему помогать, но тело меня не слушалось. Ноги дрыгались сами по себе. И это было безумно смешно.
У бочки топтался обеспокоенный Диего.
– О боги, – залепетал он. – Оставил её на одну минуточку. А она…
– Зря стараешься, Диего, – строго ответил ему Доротэо, – твоя вина, что не уследил.
О чём они говорили дальше, я не знаю, потому что вдруг на улице стало темно. Я попыталась моргнуть, но как-то медленно и неуверенно. А потом… потом я уснула.
Проснулась на своей кровати. Рядом сидел дядюшка Одэлис и держал меня за руку. За окном было темно, а на столике стоял подсвечник с горящей свечой.
– Дядюшка… – начала я, пытаясь подняться. Голову прострелила острая боль. Я застонала и откинулась обратно на подушку.
– Вот, выпей, – синьор Портэлл поднёс к моим губам глиняную кружку с пряным питьём.
Я сделала несколько глотков и прикрыла глаза.
– Что произошло? – спросила глухим голосом.
– Ты совершила ошибку, девочка, а Диего не уследил за тобой и будет наказан.
– Не надо, дядюшка Одэлис, он говорил не снимать повязку. Я сама не послушалась. Простите меня…
Мне было очень плохо. И очень себя жалко. Слёзы потекли из глаз, скатываясь по щекам на подушку.
– Ну-ну, милая, перестань, – синьор Портэлл погладил меня по волосам, – всё хорошо, девочка, тебе просто нужно немного поспать. Завтра станет легче.
Я послушно закрыла глаза и уплыла в сон.
Утром от головной боли осталось лишь тусклое эхо. Видимо, настойка помогла. Но всё равно я ощущала последствия похмелья во всей его красе.
Завтрак вызывал отторжение. Я только и смогла что выпить травяного отвара, принесённого мне заботливой Мартой.
А потом мы с дядюшкой пошли на виноградник. И тут начался настоящий ад…
Потому что каждый встречный с ухмылкой интересовался моим самочувствием. Кто-то называл «пьянчужкой» или «любительницей винных паров». А мне было безумно стыдно, потому что работники с удовольствием рассказывали, что вчера происходило. Как меня, упирающуюся, горланящую песни тащил Дори. Как я брыкалась и пыталась вырваться, а ещё предлагала всем спеть про какую-то Катюшу…
В общем, это было настоящее фиаско.
Весь этот день я работала, не понимая головы, стараясь скрыться в тени, когда кто-то проходил мимо. Но, к счастью, через пару дней весельчаки устали надо мной измываться и нашли себе новую тему для шуток. Только дядюшка иногда глядел на меня смеющимися глазами, но губы ни разу даже не дрогнули в улыбке. Поэтому и обижаться у меня не было причины.
А потом наступила пора сбора винограда, и все стали необычайно серьёзными.
В назначенный день все работники шато собрались перед домом на рассвете. Меня тоже подняли в несусветную рань и нарядили как работницу, добавив к простой юбке и блузке яркий жилет.
Синьор Портэлл вышел одетый точно так же – в простую льняную рубаху, темные штаны и сапоги. За ним шла я, а за мной – все слуги, включая экономку. На сбор винограда выходили даже дети и дряхлые старики.
Все стояли наготове с секаторами и корзинами в руках. Первую гроздь по традиции срезал синьор Портэлл. Он сказал короткую речь, прося солнце, землю, воду и ветер благословить урожай и будущее вино, потом взял свой личный секатор и направился к лозе. Я, как ближайшая помощница и ученица, держала корзину. Едва золотистая гроздь упала на дно, все радостно загалдели и ринулись к лозе, торопясь собрать урожай.
Пожилые женщины и мужчины сидели на низких скамеечках возле деревянных корыт, в которые высыпали виноград. Их работой было отделять виноград от гроздей, одновременно выбрасывая гнилые плоды. Она работали дружно и даже пели.
Уже через час снятые с веток ягоды посыпались в широкий чан, потемневший от многолетних потеков виноградного сока. Про него дядюшка Одэлис рассказал мне подробно. Чан был каменным, вытесанным в неведомые времена. Дно каменного бассейна имело уклон в одну сторону, там находился желоб, через который сок стекал в бочки.
Первый сок давили ногами. Дюжина красивых девушек, подоткнув юбки, тщательно
