Matador поневоле - Луис Ривера

Постепенно Рафи разузнал очень много о хозяине. Кармен работала на кухне, еще когда ферма принадлежала деду Мануэля. Правда, тогда она была совсем маленькой девочкой, помогающей по хозяйству кухарке. Она-то и рассказала Рафи, что старший сын хозяина тоже был тореро. Вернее, хотел им стать. Но отец воспротивился этому. Он мечтал, чтобы старший сын помогал ему управлять фермой, а потом, со временем, взял бы это дело целиком в свои руки. Но парень был упрямый и однажды, после особенно сильной ссоры, сбежал из дома. Тогда ему было пятнадцать.

Для Мануэля это был настоящий удар. Уже потом, спустя несколько лет, до него дошли слухи о том, что его сын стал-таки матадором. Причем, как утверждали люди, видевшие его на арене, очень неплохим. Но это не произвело на отца никакого впечатления. Он был по-прежнему обижен на сына, который пошел против родительской воли. Отец возлагал теперь все надежды на младшего. Но и тот, похоже, не горел желанием разводить быков. Хотя, как рассудительно сказала Кармен, мальчишеские мечты могут так и остаться мечтами, если отец вовремя возьмет в руки ремень. Рафи в этом сомневался, но благоразумно промолчал. Несмотря на «сынка» и усиленное питание, спорить со старухой он побаивался.

Время шло. День сменяла ночь, затем опять приходил день, который был точным повторением предыдущего. Рафи работал от зари до зари, ел, спал. И старался ни о чем не думать. Без конца мусолить вопрос, что будет, когда он найдет цыганку (а в том, что он рано или поздно ее найдет, Рафи не сомневался), было бесполезно. Он не был уверен, что она вообще сможет ему хоть чем-нибудь помочь.

Бежать с фермы он передумал давно. Поначалу такие мысли приходили в голову, но он понимал, что это был бы бесчестный поступок. Все-таки между работой в доме дяди, вернее, тем, что за ней стояло, и его нынешним положением была пропасть. Там правда была на его стороне, что бы он ни сделал. Но здесь… Здесь Рафи был вовсе не уверен в своей правоте. А если не уверен в том, что ты абсолютно прав, лучше ничего не делать. Потому что жить дальше с памятью о том, что поступил однажды не так, как должно, — не слишком приятное занятие. Рафи вовсе не хотел, чтобы ему было стыдно хотя бы за один день своей жизни.

Часто он вспоминал Веронику и Мигеля. Но старался гнать от себя эти воспоминания. Ничего, кроме горечи, они не приносили. А Рафи был не из тех людей, которые обожают горевать. Тот, кому приходилось много страдать, относится к своему горю без всякого уважения, старается подальше задвинуть его в тайник души и не выпускать. Любят свое страдание и себя в страдании лишь те, кто не знает, что такое настоящее горе.

Иногда Рафи думал и о хозяине цирка, который, по сути, много сделал для него. Гораздо больше, чем кто-либо. Рафи было жаль, что он исчез, не попрощавшись с ним— Наверное, стоило бы… Но тогда он просто не смог найти в себе сил, дождаться утра и уйти, как полагается. Рафи решил, что обязательно попытается потом найти его. Хотя бы для того, чтобы извиниться.

Так прошел месяц. Потом еще один. Для Рафи ничего не менялось. Он работал на кухне, выполняя приказы старой Кармен и терпя ее придирки, понемногу отрабатывал деньги, которые был должен… И ждал. Ждал, когда, наконец, сможет отправиться в путь. Каждый день, проведенный во тьме, ложился тяжелым грузом на его сердце. Теперь, когда забрезжила хоть призрачная, но все же надежда, было так трудно сидеть сложа руки, не предпринимая ничего, чтобы осуществить свою мечту.

Несколько раз Рафи пытался поговорить с хозяином, чтобы получить другую работу, за которую тот платил бы больше. Но дон Мануэль твердил одно — подожди…

Лишь спустя три месяца после их последнего разговора хозяин вызвал Рафи к себе.

— Ну что, — сказал он, — хочешь уйти с кухни?

— Конечно, — ответил юноша.

— Кармен будет жалеть.

Они рассмеялись. Оба хорошо представляли себе, в каких выражениях старая кухарка может выразить свое сожаление.

— Хорошо, — оборвал смех дон Мануэль. — Приехал мой сын. Я бы хотел, чтобы ты с ним познакомился. И, если получится, подружился…

— Зачем?

— Ты хочешь отработать свой долг и получить свободу?

— Хочу.

— Тогда к чему лишние вопросы? Если тебе удастся сойтись с ним поближе, ты сможешь правильно объяснить ему, что такое коррида. Авось он выбросит из головы идею быть матадором. Если же этого не случится… Тогда ты дашь ему несколько уроков. Только учти, речь идет о жизни моего сына. Так что учи как следует.

— Но… — Рафи не хотел говорить этого, но должен был, потому что не имел ни малейшего желания хоть в чем-то обманывать этого человека. — Но как ты можешь доверять мне учить твоего сына бою быков? Ведь я слепой…

— Я кое-что разузнал о тебе, Рафи. В столице помнят твои выступления. Надежные люди сказали мне, что таких тореро, как ты, — поискать. Если ты мог убивать быков, то найдешь способ и обучить этому. Конечно, я мог бы нанять и другого тореро… Но учиться всегда лучше у того, кто может делать чудеса. Ну, возьмешься?

— Возьмусь, — кивнул Рафи. — Но что, если он откажется от своей идеи?

— Тогда я буду считать, что ты выплатил мне весь долг за быка. И ты сможешь отправиться по своим делам. По рукам?

—Да.

— Тогда пошли, познакомлю тебя со своим сыном.

ГЛАВА 11

Сына хозяина фермы звали Мигель. Когда Рафи услышал это имя, не смог сдержать возглас удивления. Но больше ничего схожего со своим другом Рафи не заметил. Этот Мигель был тихим, молчаливым юношей, прохладно вежливым. У него была привычка подолгу думать над каждым своим словом, поэтому говорил он медленно и всегда очень коротко.

Сначала Рафи показалось, что хоть как-то сблизиться с этим парнем будет невозможно. Но постепенно он понял, что то, что он принял за высокомерие, смешанное с нелюдимостью, — на деле всего лишь робость человека, привыкшего жить под властью собственного отца.

Как только разобрался в этом, дело пошло на лад. Он сам не ожидал от себя, что обладает способностями педагога. Однако уже через неделю их ежедневного общения, Мигель более чем охотно болтал с Рафи, видимо, увидев в нем человека, разделяющего целиком и полностью его интересы.

Оказалось, он тоже слышал про Рафи и даже был один раз на его выступлении. На самом последнем, как понял Рафи из восторженного рассказа Мигеля. Эта слава Рафи тоже была причиной, по которой Мигель был так робок в начале их знакомства.

На кухне Рафи больше не появлялся. Кармен была, конечно, в ярости, но это уже не пугало молодого матадора. Теперь он был вне пределов ее досягаемости. Правда, если они вдруг встречались днем, она тут же вспоминала «кротовьего выродка».

Свободное время Рафи проводил либо в беседах с Мигелем, либо тренируясь в каком-нибудь скрытом от любопытных глаз месте. Он по-прежнему не любил, когда на него смотрели вне арены. Однажды Мигель попробовал притаиться, чтобы понаблюдать за тренировкой матадора, но Рафи без труда почувствовал его присутствие и сказал, что, если поймает его еще раз за этим занятием, ни о каком обучении тот может больше не думать. Сказано это было тихо и очень вежливо, но Мигель уловил в этом спокойствии такую подавленную ярость, что ретировался, даже не извинившись. После этого он даже не пытался делать что-то без разрешения Рафи.

Сказалось изменение статуса и на жизненных условиях Рафи. Ему как учителю отвели небольшую комнату во флигеле дома. Обедал он теперь не с остальными работниками, а за хозяйским столом. И вообще, пожаловаться на жизнь никак не мог. Даже в цирке, когда он был на вершине славы, к нему не относились с таким уважением.

Это было приятно, но не больше. Рафи все равно не собирался задерживаться на ферме дольше, чем это будет нужно, чтобы полностью погасить свой долг. И всеми силами старался приблизить этот день.

Когда он счел, что уже достаточно хорошо изучил Мигеля, у них состоялся первый разговор, касающийся непосредственно корриды. Конечно, они и раньше говорили об этом, но Рафи старался отделываться ничего не значащими словами и замечаниями. Теперь же, по его мнению, настало время поговорить об этом всерьез— В этом ему помог сам Мигель, который и начал этот разговор.

Они сидели на крыльце дома, наслаждаясь погожим днем.

— Когда ты начнешь учить меня? — спросил Мигель. — Уже столько времени прошло… Отец сказал, что ты покажешь мне хотя бы основные приемы. А ты только отшучиваешься… Ты считаешь, что из меня не выйдет хорошего тореро?

— Выйдет из тебя матадор или нет, может показать только бык. Я не знаю, Мигель. Знаешь, когда я был мальчишкой, один человек сказал мне, что научить чему-то нельзя. Можно только научиться…

— Я не понимаю.

— Если ты чего-то очень хочешь, тебе вовсе не обязательно искать того, кто тебе поможет этого добиться. Надо действовать самому. Тебе уже пятнадцать… Я убил своего первого быка, когда был на три года моложе, чем ты сейчас. Убил, хотя меня никто не учил это делать.