Дневник (1964-1987) - Леонид Бердников

27 января, суббота.

Вчера закончил «Мастера и Маргариту». Каждый в прочитанном видит что-то свое, прочитывает по-своему. Поэтому я боюсь настаивать на том, что сказанное ниже действительно входило в намерения Булгакова, но в его романе найти это можно.

Зачем автору понадобилось это смешение реалистического, сатирического, фантастического и мистического? Я бы сказал — смешение беспощадное! Может быть, для того, чтобы сильнее выразить все более и более постигаемое современным человеком различие между сущностью вещей и их внешним обликом. Наука начала с разоблачений фантастического и мистического, но сейчас у фантастов и мистиков не хватает воображения, чтобы следовать за наукой. На каждом шагу потрясающие опровержения так называемого здравого смысла, наших привычных представлений, укоренившихся взглядов! И не только обывательских взглядов и представлений — научных убеждений!

Но успехи научных знаний убеждают нас скорее в собственном невежестве, чем в могуществе нашей мысли. После короткого опьянения, когда человеку казалось, что он царь природы, наступило похмелье. Похмелье это выразил Кафка, о нем он рассказал нам, когда его герой почувствовал свою беспомощность в этом, оказавшемся столь странным, мире. Но похмелье — состояние болезненное. И подавленность кафковских героев, их зависимость, бессилие, угнетенность — это пройдет. Булгаков уже не угнетен сознанием того, что человек не царь природы. Он смеется над обывательской уверенностью в непреходящей ценности здравого смысла и практицизма. Самые непрактичные люди — Иешуа и Мастер ближе к истине. Может быть, они ее не знают, но чувствуют, и, может быть, знание это еще не все, надо иметь еще и сердце. Но зато посмотрите на людей мира сего! Как беспощадно они одурачены! И кем!? Не Сатаной, а всего лишь его подручными. Сатана у Булгакова — это не просто злое начало. Дальше больше того — это не злое начало, а диалектика жизни. Он говорит фанатичному Левию Матвею: «Не будешь ли ты так добр, подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? …Ты глуп».

Догматики глупы, и Булгаков в романе своем смеется над ними, так же как и над обывательским здравым смыслом, над его плоским материализмом.

11 февраля, воскресенье. Сегодня открылся мне Тютчев. Странно, что это произошло так поздно. Наверно, кристаллическая решетка должна повернуться под определенным углом к лучу, чтобы увидеть его волшебный свет. Иначе он в ней гаснет.

8 марта.

Скоро 11 марта — пятьдесят семь лет. Что я скажу в свое оправдание?

Я прихожу в Твой сад. Здесь слагаю я свои суетные заботы и мысли. Я останавливаюсь и слушаю. Я смотрю. Я стараюсь понять Тебя. Но я сознаю, что этого недостаточно и пробую почувствовать Тебя. Движутся соки в деревьях из земли к вершинам. Живут травы. Летят птицы — через час они будут далеко. Непостижимые для меня связи соединяют видимое и невидимое. Рождаются побуждения. Возникают законы. Я Твой. И нет для меня большего счастья, как постичь это.

12 марта.

Старость — это одиночество. Можно, конечно, хорохориться, лицемерить и кривляться, но истина состоит в том, что человек остается один. И все ведет к этому: твои сверстники умирают; друзей все меньше и меньше, новые связи возникают с трудом, и они не прочны. Человек хуже видит, хуже слышит, его веселость иссякает, общительность снижается. Он становится некрасив. А мужчина, если он живет дольше, чем может быть мужчиной, прижизненно оставляет свою жену вдовой. Хорошо, если разум угасает последним, и ты можешь продолжать интеллектуальную жизнь! Но не самым ли долговечным у человека оказывается религиозное чувство, если оно у него было?

И вот важно, пока ты можешь мыслить, пока есть еще время, — понять смысл этого отрицания: энтропию, как момент тотальной организации.

23 марта, суббота.

Наш атеизм вульгарен и примитивен и годится, разве что, только для того, чтобы воевать с религиозными представлениями, да и то двухтысячелетней давности.

Что же касается религиозного чувства, то оно подобно чувству первой любви, над которым не только легко посмеяться, но которое легко и уничтожить грубым прикосновением. Гораздо проще лишить человека этого чувства, чем воспитать его в нем.

Религиозное чувство и религиозные представления — это не одно и то же, хотя и то и другое имеет взаимообусловленную историю. Эйнштейн обладал религиозным чувством, которое он называл космическим религиозным чувством, и которое было свободно от антропоморфизма. Это предполагает другой уровень культуры, чем тот, который достаточен для атеизма, основанного в лучшем случае на научных представлениях прошлого века.

2 апреля, вторник. Тезисы мои были написаны более двух лет тому назад. За это время я получил многочисленные подтверждения правильности сформулированной там идеи. Она современна, ибо пути сегодняшней науки и философии — это понимание мира как целостности. Время разложения всего на простые множители, детищем которого является materialismus militans, прошло. Мы слишком долго из-за деревьев не видели леса, его несводимости к этим деревьям. Почти каждая прочитанная мною книга (я имею в виду, прежде всего те книги, где излагаются современные проблемы науки, их сегодняшний аспект) является подтверждением того, что я в основном, в главном — прав.

6 апреля.

Можно сказать, что всякое представление о Мире не адекватно ему. Так обстоит дело сейчас и будет обстоять всегда. И не только представление — всякая модель Мира не может быть ему адекватна. Аргументировать это можно, но не нужно. Однако степень приближения модели к оригиналу может быть разная, Очевидно, что при построении таких моделей невозможно избежать экстраполяций. Но ведь они же сослужили службу математикам при построении четырехмерного пространства.

Мир представляется мне обладающим структурой. То, что мы знаем о структуре Мира, лежит в пределах некоторой весьма ограниченной амплитуды уровней. Думаю, что Большая Вселенная представляет собой лишь один из элементов мировой структуры. Она (Большая Вселенная) — конечна, хотя и безгранична внутри своего закона. Конечность нашей Вселенной есть ее качественная определенность, противостоящая как один структурный элемент Мира другим. Большая Вселенная есть система, способная к взаимодействию с другими системами Мира. В пользу этого говорит то, что, несмотря на действие закона энтропии, Вселенная внутри себя дифференцирована, и, значит, обладает авторегуляцией, которая способна сохранить ей эту внутреннюю дифференциацию. Авторегуляция же, насколько нам известно, присуща системам.