Такое короткое лето - Вторушин Станислав Васильевич

Я повернулся к Маше. Она сняла шляпу, пальцами поправила прическу и улыбнулась, глядя на меня необыкновенно красивыми глазами. На ее щеках обозначились две едва заметные ямочки. Я не мог оторвать взгляда от ее лица. Она, очевидно, почувствовала это, протянула ладонь и провела пальцем по моим губам. Мы настолько понимали друг друга, что могли разговаривать без слов.

— Гена уехал в командировку, — произнес Валера, не отрывая взгляда от дороги. — В Карелию. Ты когда-нибудь там был?

Я повернулся к нему и отрицательно мотнул головой.

— Там красиво, — сказал Валера. — Рыбалка великолепная и грибные места замечательные. Осенью собираюсь туда махнуть.

— А на Алтай не хочешь? — спросил я.

— С удовольствием бы, но далеко. — Валера резко нажал на тормоза, не успев договорить. Наш «Запорожец» жалобно взвизгнул. Я чуть было не стукнулся лбом в переднее стекло, а Валера выругался. Белая роскошная «Тойота» неожиданно подрезала нас и «Запорожец» едва не влетел ей в багажник.

— Не отвлекайся на разговоры, — сказал я, упираясь спиной в сиденье. — Врежешься в такую, потом не рассчитаешься.

— Им свои машины не жалко, — заметил Валера, сбавляя скорость и давая «Тойоте» возможность оторваться от нас.

Маша положила руку мне на плечо. Не поворачивая головы, я взял ее ладонь, поднес к губам и поцеловал. Повернулся назад и встретился с Машей взглядом. Теперь ее глаза были другими.

В них светились и тепло, и ласка, и что-то еще, от чего на сердце становилось необыкновенно легко. Мне хотелось, не отрываясь смотреть на нее, чувствовать ее дыхание, ощущать запах ее волос. Маша казалась мне необыкновенным существом, один вид которого придает жизни особый смысл. Я не понимал, откуда это взялось. Ведь я практически не знал ее. Я даже не знал, зачем она везет меня в свою квартиру и что я буду там делать. Но я смотрел в ее наполненные радостью глаза и мне было хорошо.

Валера довез нас до общежития и распрощался, несмотря на все мои уговоры зайти хотя бы на минуту.

— Извини, старик, — сказал он, протягивая руку. — У меня неотложные дела. Завтра-послезавтра загляну. Ты же еще не уезжаешь?

Мне показалось, что в его взгляде была легкая зависть. Он нырнул в «Запорожец», машина затарахтела, обдала нас облаком дыма и исчезла за углом. Я проводил ее глазами и повернулся к Маше.

— Пойдем, — сказала она и взяла меня под руку.

Лифт довез нас до шестого этажа. Когда Маша нажала на звонок уже знакомой мне квартиры, я не удержался и спросил:

— Мы что, идем в гости к Ольге?

— Это моя квартира, — ответила Маша. — Но Ольга должна нас встречать.

Маша не успела толкнуть рукой дверь. Та открылась и на пороге появилась Ольга. Она была в красной цыганской кофте с широким воланом на груди и черной юбке, обтягивающей стройные бедра. Ее жгучие глаза пробежали по мне, словно проверяли на прочность. Я остановился, не решаясь шагнуть через порог, но Маша подтолкнула меня и я очутился в комнате.

Квартира выглядела совсем не так, какой я ее видел первый раз. Тогда комната казалась просторной из-за того, что кроме стола, стульев и одиноко стоящего у стены шифоньера в ней не было никакой мебели. Сегодня к прежней обстановке добавились две кровати. Одна стояла напротив шифоньера, другая — у окна. Обе были заправлены чистыми покрывалами, на обеих лежали подушки в белых, хорошо выглаженных наволочках. Стол был застелен бело-синей клетчатой скатертью.

— Давай сюда свой пакет, — сказала Маша, протягивая руку.

— Имущества как у арестанта, — произнес я, отдавая пакет.

Она взяла его и отнесла в ванную, из которой тут же раздался шум воды.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Ольга, разглядывая меня. В ее голосе слышались ласковые материнские нотки. Очевидно, сочувствие к больному в характере женщины.

— Вполне нормально, — ответил я.

Из ванной вышла Маша. Ольга тут же повернулась к ней, кивнула на кровать у окна:

— Белье я принесла. Так что все в порядке.

— Спасибо, — произнесла Маша.

Ольга ушла, щелкнув дверным замком. Маша обняла меня за плечи и сказала:

— Иди прими душ, а я пока накрою на стол. Уже третий час, пора обедать.

Она проводила меня до дверей ванной и, показав рукой на стиральную машину, заметила:

— Вот чистое белье. Это я специально купила тебе. — Она стыдливо опустила глаза и отвернулась.

На стиральной машине лежали белые хлопчатобумажные плавки и такая же футболка с коротким рукавом. Она догадалась, что сменного белья в больнице у меня не было.

Никогда еще я не плескался под душем с таким удовольствием. Мне хотелось смыть с себя больничные запахи, отдающие лекарствами и человеческой немощью. Надо было кончать с болезнями и думать о жизни.

Я взял в руки белье, которое приготовила Маша, и представил, как она водила по нему утюгом, думая обо мне.

Натянув белье и брюки, я посмотрелся в зеркало и отметил, что выгляжу в общем-то неплохо. Футболка обтягивала тело и придавала фигуре спортивный вид. С лица исчезла бледность, расчесанные на пробор волосы делали его чуть интеллигентнее.

Я подмигнул себе и вышел.

Маша стояла с тарелкой в руке. Стол был уставлен закусками, над которыми стройной башенкой поднималась темная бутылка. Маша готовилась к нашей встрече. Услышав скрип двери, она повернулась в мою сторону и сказала с легкой растерянностью:

— Ну вот. А я еще не успела. — Поставила тарелку и добавила: — Садись, я сейчас.

Рядом со столом было только два стула, стоявших друг против друга. Я сел на тот, что стоял у стенки. Маша ушла на кухню и вернулась с двумя свечами. Протянула их мне и сказала:

— Зажги, вон спички.

Коробок со спичками лежал на краю стола. Я зажег свечи, поставив их в два маленьких блюдца. Маша задернула шторы и села за стол. Комната погрузилась в легкий полумрак. Желтое, подрагивающее пламя свечей отражалось на тарелках и Машином лице. Мне показалось, что я очутился в нереальном мире. Даже шум автомобилей, доносившийся с Шоссе Энтузиастов, казался далеким, как отзвук эха.

Маша сидела напротив, ее лицо было бледным и красивым. Глаза походили на два темных бездонных озера, в глубине которых светились звездочки. Это в зрачках отражалось пламя свечей. Я завороженно смотрел на нее. Она не отводила взгляда, дыша чуть приоткрытым ртом. При каждом ее выдохе пламя стоявшей рядом свечи подрагивало и по стене пробегали неясные тени. Правая рука Маши лежала на столе, я не выдержал и, нагнувшись над тарелками, накрыл ее ладонь своей ладонью, сказав:

— Спасибо тебе за все.

Она осторожно выпростала руку и произнесла:

— Открой вино, я хочу выпить за твое здоровье.

Маша протянула мне штопор. Я взял бутылку, поднес ее к лицу, чтобы прочитать название. Это было грузинское вино пиросмани. Я пробовал его всего один раз в жизни. Меня угощал им тбилисский знакомый Гога Лебанидзе. Он сказал, что это вино названо по имени грузинского художника Пиросманишвили. Но его производят так мало, что даже в Тбилиси купить бутылку очень трудно.

— Что ты его так разглядываешь? — настороженно спросила Маша.

— Потому что это вино — чрезвычайная редкость, — произнес я.

— Оно хорошее?

— Да.

Мы чокнулись.

— За тебя, — сказала Маша. — Не попадай больше в больницу.

— Постараюсь, — ответил я и поднес фужер к губам.

— Ты знаешь, — сказала Маша. — Когда я узнала, что ты попал в больницу, я так испугалась.

— Ты чудо, — сказал я. Мне было приятно, что на свете есть существо, которому небезразлична моя судьба.

— Правда-правда. — Маша посмотрела на меня бездонными глазами, в которых отражались колеблющиеся язычки пламени двух свечей.

— Спасибо, что навестила, — сказал я. — После твоего посещения появился стимул к жизни.

Маша взяла чашку с салатом, положила его сначала в мою, затем в свою тарелку.

— Правда-правда, — попытался я взять ее интонацию. — Ради чего живет мужчина? Ради того, чтобы быть рядом с женщиной. Вот я и стремился побыстрее попасть к тебе. — Я протянул руку к бутылке, чтобы наполнить фужеры.