Агент его Величества - Вадим Волобуев

– Кто же это?

– Понятия не имею.

Костенко прищурился.

– Любопытно, а откуда им было известно, о чём мы говорили в Таммани-Холле и какие инструкции вам передал великий князь?

Стекль задумчиво пошевелил бровями.

– Это действительно любопытно. Вы рассказали им всё, что знаете?

– Кое-что утаил.

– Что именно?

– Например, тот факт, что Попов отправил к нам своих офицеров с картами.

– Весьма похвально. Это делает вам честь. Что касается странной осведомлённости похитителей, предположу, что у них есть своя рука в Вашингтоне.

– Вы полагаете?

– А у вас есть другое объяснение?

Семён Родионович почесал макушку. Чем-то ему не нравились слова барона. Какие-то они были… подозрительные, что ли. Как будто тот продолжал учинять допрос Семёну Родионовичу, но действовал на этот раз не силой, а хитростью.

– Мне бы очень хотелось взглянуть на эту руку, – усмехнулся Костенко.

– Мне бы тоже.

Они пристально посмотрели друг на друга.

– Семён Родионович, – мягко произнёс барон. – В ближайшее время к вам явится полиция с рядом вопросов. Я бы настоятельно просил вас говорить с ними только в моём присутствии. Хорошо? Видите ли, есть ряд щекотливых нюансов, которые не имеют к вашему делу никакого отношения, но могут всплыть в беседе. Полиции их знать вовсе не обязательно. Вы согласны?

– Пожалуй.

– Вот и прекрасно. Желаю вам скорого выздоровления и разрешите откланяться.

Полиция действительно скоро нагрянула. Правда, Лесовский не пустил её на корабль, но позволил Костенко побеседовать с сыщиками в здании полицейского управления. Решение это далось ему нелегко – как всякий военный, он глубоко презирал рыцарей плаща и кинжала, будучи убеждён, что вся их работа состоит в собирании грязных сплетен. Не приходится сомневаться, что если бы предметом интереса стражей правопорядка был какой-нибудь офицер или матрос с его эскадры, Степан Степанович никогда бы не согласился отдать его на съедение фараонам. Но Костенко сам проходил по линии тайной канцелярии, а значит, был немного сродни шпикам. Это позволяло смотреть на него с некоторым пренебрежением, не рассматривая его встречу с американской полицией как оскорбление российского стяга.

Итак, они встретились в здании управления. Точнее, следователь приехал за Семёном Родионовичем на пристань, откуда повёз его в контору. Последняя ещё не была до конца отремонтирована после летних погромов, а потому представляла собой довольно-таки убогое зрелище. Часть фасада лежала в обугленных руинах, американский орёл под крышей потерял одно крыло, внутри царила неустроенность: холл был заполнен беспорядочно стоящими столами, меж коих сновали озабоченные люди в ярких холщовых рубахах и штанах на подтяжках, переминались с ноги на ногу просители со шляпами в руках, бродили унылые негры со швабрами. За столами сидели работники управления и что-то писали, слушая просителей. Подоконники были завалены кипами бумаг, в лучах солнца кружились пылинки, висел неумолчный гул. Со стен на посетителей взирали огромные портреты президента и вице-президента.

Следователь поднялся с Костенко на второй этаж и проводил его в одну из комнат, что располагались справа и слева от лестницы. Как видно, туда не добрались погромщики, а потому сохранилась значительная часть прежней обстановки. Стены были увешаны какими-то графиками и портретами разыскиваемых преступников, под ними стояли тумбы с бюстами выдающихся американцев, на стульях сидели скучающие люди, державшие в руках ружья. Следователь показал им какие-то документы, и те без слов пропустили его. От лестницы шёл один короткий коридор, раздваивавшийся в обоих концах. Там тоже сидели вооружённые люди. Полицейский открыл ближайшую дверь и сделал приглашающий жест Семёну Родионовичу:

– Прошу вас.

Костенко прошёл внутрь. Комната была очень небольшая, из мебели в ней находились только стол, несколько стульев и приземистый сейф.

– Присаживайтесь, – сказал полицейский.

– Благодарю вас.

Следователь сел за стол, Семён Родионович устроился с другой стороны. Достав из выдвижного ящика бумагу, полицейский взял перо и обратил на Костенко пытливый взор.

– Итак, вы – Семён Родионович Костенко, российский подданный, прибывший к нам вместе с эскадрой адмирала Лесовского.

– Совершенно верно. И прежде чем отвечать на ваши вопросы, я бы хотел предупредить, что послал уведомление о нашей встрече российскому послу барону Стеклю. Полагаю, он скоро будет здесь.

– Это – ваше право, – кивнул сыщик.

Он был маленький, прилизанный, со впалыми щеками. Лет ему было около тридцати пяти, на указательном пальце левой руки красовалось дешёвенькое золотое колечко. Написав что-то на бумаге, следователь поднял глаза на Костенко.

– Вы имеете какие-либо претензии к Соединённым Штатам Америки?

– Нет, – ответил Семён Родионович, слегка удивлённый таким вопросом.

Следователь опять кивнул и нацарапал ещё одно слово.

– Вам, должно быть, известно, что барон Стекль написал заявление в полицию по поводу вашего исчезновения. Мы начали дело. Ответьте, пожалуйста, на следующие вопросы: знаете ли вы своих похитителей, при каких обстоятельствах были похищены, где вас держали и как вы были освобождены? Если угодно, мы можем подождать господина посла и начать процедуру уже в его присутствии.

– Нет, зачем же. Я предпочитаю не тянуть.

– Весьма любезно с вашей стороны.

Костенко принялся рассказывать всё по порядку. Инспектор слушал, не перебивая, и всё время что-то записывал. Иногда задавал уточняющие вопросы. Семён Родионович подробно рассказал ему всё, что знал, кроме некоторых частностей, подпадавших под определение государственной тайны. Впрочем, это было и неважно – сыщик мог сам догадаться, что похищение связано с его дипломатической миссией. Костенко не стал скрывать от него своих подозрений относительно национальной принадлежности злодеев, и явственно дал понять, что те действовали по заданию польской эмиграции. Следователя, казалось, это совсем не удивило. Он продолжал делать записи, словно прилежный ученик, и совсем не выглядел смущённым масштабностью заговора, который ему предстояло раскрыть.

В ходе рассказа прибыл Стекль. Он был в строгом костюме, без малейших следов парфюма, в руке держал тросточку. Учтиво поздоровавшись со всеми, он сел в сторонке и принялся внимательно слушать Костенко.

По окончании рассказа начались вопросы. Следователь просил Семёна Родионовича вспомнить особенности речи преступников, характерные приметы мальчишки, который заманил его в ловушку, интересовался, есть ли у него враги в этой стране. Стекль не вмешивался в беседу. Он лишь переводил взгляд с одного на другого и сосредоточенно моргал, положив ладони на трость. Но в конце беседы вдруг взял слово:

– Господин инспектор, от имени России позвольте выразить вам свою глубочайшую признательность за то, что ваше управление откликнулось на мою просьбу и начало расследование этого прискорбного инцидента. Я со своей стороны обещаю вам любую возможную помощь в деле поимки злоумышленников. Могу ли я полюбопытствовать, какие версии похищения вы рассматриваете?

– Бытовую и политическую, – ответил следователь. – Господина Костенко могли украсть ради выгоды и ради получения информации.

– К чему вы же вы склоняетесь на сегодняшний день, позвольте спросить?

– Мне бы не хотелось раскрывать всех подробностей, господин посол. Мы работаем, и работаем много. Как только получим что-то определённое, поставим вас в известность.

– Но господин Костенко полагает, что был похищен поляками.

– Возможно.

– Мы очень заинтересованы в том, чтобы преступники были наказаны. От этого в некотором роде зависит судьба русско-американской дружбы.

– Я понимаю вашу озабоченность, господин посол, но хочу напомнить, что полиция Нью-Йорка находится вне политики. Мы просто выполняем свою работу.

– Лучшего ответа я и не ждал. Благодарю вас, господин…

– Нисон. Джек Нисон.

– Благодарю вас, господин Нисон. У меня более нет вопросов.

Перед Чихрадзе сидело несколько человек в серой униформе с нашивками в виде сине-красного флага с косым крестом. Гардемарин был не силён в американских знаках различия, но почти не сомневался, что имеет дело с офицерами Конфедерации. На импровизированном столе, составленном из четырёх бочонков и доски, лежали карты Попова, иностранные паспорта Чихрадзе и Штейна, а также тонкая пачка долларов. Скорее всего, это были остатки тех денег, которыми адмирал снабдил своих посланцев.

Один из офицеров – седой краснолицый человек с нечёсаной бородой и сигаретой в зубах, спросил что-то у Чихрадзе. Тот молча посмотрел на него и ничего не ответил. Человек постучал пальцем по картам и повторил свой вопрос.

– Не понимаю я тебя, хоть ты лопни, – сказал гардемарин, пожимая плечами.