Похититель тел - Кейт Лаумер

— Нет, я не знаю. Расскажи мне.

— Ладно… с чего бы начать? С Колби Конерз, видимо. Я был чертежником, работал на литейном заводе. Эта работа не очень захватывающая, и я много читал. Я читал о гипнозе. Однажды вечером я пытался освоить новую технику, которую вычитал из книги профессора Шиммеркопфа, и… ну вот я и попал в Артезию, в сумерках шел по мостовой. Доносился запах жареной гусятины и крепкого пива из таверны «Секира и Дракон».

— Другими словами, ты согласен, что Артезия вымышлена! — торжествующе воскликнула Сисли.

— Ладно… думаю, что на языке Колби Конерз, литейного завода, пансиона миссис Макглинт это был сон, но так как я там обитал, этот мир был так же реален, как и Колби Конерз, даже реальнее! У меня были приключения, я делал то, о чем всегда мечтал, приключения были такие, каких я всегда хотел…

— Осуществление желания…

— Пожалуйста, перестань говорить «осуществление желания». Я не помню такого желания, как быть обвиненным в похищении принцессы и очутиться в тюремной камере. Я не желал потеряться в пустыне, или быть запертым Лодом в клетку пыток.

— Но ты избежал всего этого?

— Ну, конечно! Если бы не избежал, то меня бы здесь не было. Фактически, я не уверен, что я здесь. Как мне увериться? Сон кажется реальным, пока спишь. Можно себя щипать, но ведь может и сниться, что ты себя щиплешь, и даже может сниться, что ты проснулся, и…

— Тазло, пожалуйста, не надо так волноваться! Ты мне рассказывал о приснившейся Артезии…

— Да. Так я закончил на том, что жил во дворце как постоянный гость принцессы Адоранны…

— Эта принцесса… она была хорошенькая?

— Невероятно! Золотые волосы, большие голубые глаза…

— Голубые глаза? Как нелепо!

— Вовсе нет, напротив! И фигура как у ангела…

— Ты… ты был влюблен в это существо?

— Ну… Я думал, что был, некоторое время… но…

— Но… но что?

— Но, — Лафайет внезапно замолчал, заметив тревогу Сисли. — Но, конечно, в конце концов я понял, что на самом деле я не влюблен в нее… и она вышла замуж за графа Алана и жила счастливо с тех пор… по крайней мере некоторое время.

— В то время ты занимал роскошные апартаменты в ее дворце! Как уютно!

— Поверь, мы с ней были добрыми друзьями, и все. А граф Алан был признан лучшим фехтовальщиком королевства, между прочим…

— Значит… только страх перед этим грозным воином удерживал тебя от ухаживаний?

— Перед кем? Перед Аланом? Чушь! Я с ним однажды дрался на дуэли и победил… с небольшой помощью Дафны, конечно…

— Кого? — холодно спросила Сисли. — Дафны?

— А, Дафна… бывшая горничная со второго этажа, — на ходу изменил Лафайет ход повествования. — Но не нужно отвлекать меня от попытки выяснить, что реально, а что нет. В любом случае я был в Артезии, встречался с Рыжим Быком. Я думал… ну, я думал, что будет как раньше, но было как-то не так. Даже Рыжий Бык казался каким-то не таким: он, казалось, лишился всякой сознательности…

— Во сне все меняется, Тазло.

— Думаю, да. Но не это было самой большой переменой. Рыжий Бык вышел на минуточку и вдруг… ну, эту часть очень трудно объяснить… неожиданно… я стал кем-то другим.

— Так всегда бывает во сне, — посочувствовала Сисли. — Но теперь ты проснулся, ты — это ты, тот же самый милый Тазло Хаз, которым был всегда…

— Но я не всегда был Тазло Хазом! — Я был Зорро, из шайки Путников!

— Кажется, ты говорил, что был каким-то Лафайетом, экс-королем Артезии! Вот видишь, Тазло, какие у тебя галлюцинации!

— Ты не понимаешь, все так просто! Сначала я был Лафайетом О'Лири, потом Зорро, а теперь я Тазло Хаз, только я все равно Лафайет О'Лири, если только ты понимаешь, что я имею в виду.

— Нет, — вздохнула Сисли. — Я не понимаю. И это не решает нашу проблему, Тазло. Ты еще должен вспомнить, как выходить.

Лафайет сел на край кровати, обхватил голову руками, не обращая внимания на странное ощущение коротких кудрявых перьев вместо волос.

— Мне нужно как-то с этим бороться, — твердо решил он. — Или я не сплю, и это все реально, а у меня потеря памяти, и в этом случае я всегда мог ходить сквозь стены, или я сплю… И если я сплю, мне следует видеть во сне все, что я хочу… в том числе и то, как я прохожу сквозь стены! — Он посмотрел вверх с довольным выражением липа. — Следовательно… в любом случае, я это могу. — Он встал, вызывающе осмотрел стену, шагнул к ней и… ударился носом так сильно, что из глаз посыпались искры.

— О, Тазло, не так! — взвизгнула Сисли. Она прильнула к нему, издавая успокаивающие звуки: — Мой маленький-малюсенький, даже ходить не может, бедненький Тазлик, ну, ну же, нянюшка Сисли поможет…

— Я могу ходить сквозь стены! — убеждал себя Лафайет. — Это совершенно естественно в этом безумном месте, где смешались все представления о норме. И мне нужно только правильно держать рот, и… — Говоря это, он отстранился от девушки, приблизился к стене… и стукнулся о нее так, что зашатался.

— Тазло, ты все делаешь неправильно! — крикнула Сисли. — На самом деле здесь нет ничего трудного, нужно лишь ощутить слияние.

— Слияние, да? — мрачно переспросил Лафайет. — Ладно, Сисли, если хочешь помочь, научи меня сливаться!

Лафайет потерял счет времени. Сисли дважды выходила за пищей — пирожными из птичьих семечек и сладким соком, которые, несмотря на низкую калорийность, вполне утоляли голод. Впрочем, Лафайета это не радовало. Однажды появился Вугдо, чтобы сделать безапелляционное заявление, но Сисли выгнала его, проявив такую горячность, что О'Лири удивился. Несмотря на все усилия, ему так и не удалось протиснуться сквозь шестидюймовый кривуд.

— Ну же, Тазло, — повторяла девушка мягко и терпеливо, что очень тронуло Лафайета, несмотря на расстроенные чувства, — расслабься, и мы попробуем снова. Помни, это не трудно. Тут не требуются большие усилия или особая ловкость. Это всего лишь вопрос правильного осмысления.

— Ясно, — понуро сказал Лафайет. — Это все равно, что описывать незрячему разницу между лиловым и красновато-коричневым.

— Я смутно припоминаю, как я это сделала в первый раз, — задумчиво сказала Сисли.

Лафайет видел, что она устала до изнеможения, видел это по темным кругам под глазами, по опущенным изящным плечикам. Но при мягком свете горящего светильника она еще нежно улыбалась ему.

— Мне было около двух лет. Папа с мамой планировали пикник на верхушке дерева. Они мне столько раз рассказывали, как бывает, когда впервые видишь открытое небо.

— Впервые? В возрасте двух лет?

— Конечно, мой Тазло. Младенец не может покинуть гнездо, в котором родился, пока не научится сливаться.