Охота на царя - Николай Свечин

– Эти люди делают портянки? – удивилась Ольга.

– Ну, что вы! Это просто названия преступных профессий. Те, что нам сейчас попались – портяночники, то есть промышляющие мелким разбоем: деньги с часами отобрать, шапку зимой сорвать... Ширмачи – карманники; их надо беречься на вокзале да на ярмарке. Деловые – мои любимые клиенты, с ними интереснее всего.

Они подошли уже тем временем к резному дому Климовых, и Алексей стал прощаться.

– Подождите, я так и не поняла, кто такие деловые. Почему вам с ними интересно?

– Деловые, Ольга Павловна – это самые серьезные люди из уголовных. Их профессия – вооруженные грабежи, зачастую с убийством своих жертв. Не дай вам Бог с ними когда-нибудь повстречаться.

– Если рядом не будет вас... – добавила Ольга.

– Даже если я буду с вами. Там монетку кидать некогда, их такими фокусами не возьмешь; зарежут в секунду. Я уж с ними наобщался...

Тут Лыков осекся, торопливо простился и заспешил домой. А Ольга долго слушала от матери выговоры за отпущенного кучера и позднее возвращение незнамо с кем, слушала, но не слышала. Оставшись, наконец, одна, она схватила свой дневник и записала туда новые, страшные слова: «деловые», «портяночники» и «ширмачи».

Глава 8

Ярмарка

Главный ярмарочный дом.

А потом покатилась обычная будничная жизнь. Прошел июнь, незаметно подступило 15 июля – открылась ярмарка. Приехал и вступил в свои права временного генерал-губернатора граф Николай Павлович Игнатьев. Благово повеселел: ленивый и легкомысленный губернатор Безак отошел на вторые роли, служба сыскной полиции облегчилась.

Но все же, несмотря на поддержку Игнатьева, дела правопорядка на ярмарке все ухудшались. Прошлогодних успехов не было и в помине. Пристав Макарьевской части Львов откровенно брал взятки, прописывая за двадцать пять целковых любую самую каторжную рожу; у одного так вообще клейма сведенные были на лице…[13] Вместо убитого трактирщика-«ивана» Кузнецова в вожди ярмарочных бандитов вышел Иван Сушкин. Полицмейстер попытался было, как в прошлом году, приструнить его, но ничего не вышло. Из Петербурга приехал некий еврей с письмом от самого великого князя Михаила Николаевича, брата императора, генерал-фельдмаршала и кавказского наместника, только что назначенного председателем Государственного совета. Что было в том письме, Каргер никому не рассказывал, но Сушкина с тех пор не трогали…

Но дело было даже не в великих князьях. Многое, как водится, решалось внизу. Городовые и квартальные зарабатывали взятками, за страдные полтора месяца ярмарки, по две-три тысячи рублей – в десять раз больше всего годового жалования! Странно было бы им после этого ловить своих кормильцев…

Поддержка графа Игнатьева тоже была относительной. Талантливому и честолюбивому, ему тесно было в Нижнем Новгороде. Он вел огромную секретную переписку со своими столичными друзьями, интриговал, сочинял доклады на Высочайшее имя, пытаясь напомнить о себе. Унижаясь, облизывал близких ко двору особ, примыкал к каким-то дворцовым партиям. Алексей, например, по его поручению три дня сопровождал по ярмарке графа Адлерберга, министра императорского двора и личного друга государя. А в это время на Самокатах зарезали купца из Коврова, а в Кунавино положили на рельсы опоенного и ограбленного предводителя дворянства одной из южных губерний… Так и не нашли убийц – некогда было!

В конце концов, Благово не выдержал и сказал:

– Ладно! Мы не институтки, отнесемся к этому спокойно. Как говорят в Гвардейском флотском экипаже: делай, что должен, и пусть будет, что будет. Но всех, кого не можем сейчас взять за жирный хобот – запомним! Возможно, завтра и до них доберемся…

В конце июля на ярмарку приехал Буффало, раздобревший, в дорогом казинетовом сюртуке. Они с Лыковым засели в ресторации Барбатенкова. Не виделись почти год, накопилось, о чем поговорить.

Буффало с ходу огорошил Алексея главной новостью: он женится и становится фабрикантом!

– Понимаешь, с зимы я туда хожу. Вдова тридцати лет, очень еще интересная женщина. Урожденная Ушкова, по мужу Красильщикова. Обе фамилии средней руки, но при деньгах. От мужа осталась большая фабрика одежного товара в селе Родники. Настасья одна не справлялась; приказчики видят, твари, что хозяина нет, стали воровать. Арсений Иванович Морозов и прикрепил меня к ней. У рогожцев это принято, чтобы община не беднела. Начал я ездить сначала по делу, а потом – приглянулась она мне. Хорошая баба, и несчастная! Мужа не любила, но блюла себя, даже когда овдовела. А счастья-то хочется, а годы-то уходят… И я ей тоже по нраву пришелся; опять же, не мальчик, и у меня годы идут. Самое смешное – у меня фабрикой командовать получается! Интересно оказалось. Воровать перестали, после того как я там кое-кого поучил. За десять месяцев обороты вдвое выросли. А на той неделе я подписал договор с военным министерством – будем шить обмундирование Туркестанскому военному округу. Полтора миллиона рубликов! Вот так, Алексей. Представлял меня когда-нибудь мужем и фабрикантом?

– Нет, но рад за тебя. А службу свою у рогожцев бросишь? Кто же станет, в случае нужды, всяких гадов отстреливать?

– Есть там один парнишка, не без способностей. Тоже, кстати, бывший пластун. Не будет справляться – помогу по старой памяти. А то, хочешь, тебя порекомендую – Арсений Иванович тебя помнит! Рогожа сейчас самая влиятельная: «раздорников» усмирили, с новым начальством хлыстов договорились. Завещание Аввакума здорово помогло; чуть что, сразу – раз! из него цитатку… все тут же принимают стойку «смирно».

Выпили и за женитьбу, и за Аввакума, а потом Буффало подсел поближе и понизил голос:

– Новость есть нехорошая, тебя касается. Помнишь Осю Душегуба?

– Как не помнить!

– А ты знаешь, что у него старший брат есть?

– Знаю. Григорий, по кличке Гришка Отребьев. Так ведь он на каторге!

– Был на каторге. Да сплыл. Слышал, что случилось на Сахалине о прошлом годе?

– Ты про восстание? Читал я сводку, но уже давно... Бежала чуть не целая партия, только-только прибывшая на пароходе. Перебили весь конвой и рассеялись по острову; шестьдесят человек до сих пор в розыске.

– Вот-вот. А как ты себе представляешь побег новеньких с Сахалина? Острова они не знают, где находятся посты и караулы – тоже. А бежали уже на следующий день по прибытии, из барака временного размещения, целой толпой. Странно, да? А просто новеньких подбили и направили старенькие. Видать, умные люди кумекали... И ушли под шумок в Японию, пока остальные дураки гарнизон отвлекали... В том числе и Отребьев смылся.

– Плохо, конечно... только я в Японию не собираюсь.

– Гришка из Японии давно уже в Америку перебрался. Там в штате Индиана, в самой середке ихнего государства, есть колония русских беглых каторжников...

– Ну вот, и ты туда же, – расстроился Лыков. – Павел Афанасьевич мне про мифического Блоху заливает, ты – про сахалинских каторжников из штата Индиана!

– Блоха-вовсе не миф. Я видел его однажды... а второй раз что-то не хочется.

– Как он выглядит?

– Если ты его увидишь – не приведи Господь, конечно – то враз узнаешь. Взгляд у него особенный. Непереносимый. А колония «вачеро», как называют наших беглых американцы, действительно существует. Она нанимала меня в качестве стрелка для… одного дела, когда я ковбойствовал в Америке. В то время Сахалинская каторга только начиналась, и в основном люди шли из Нерчинских рудников. Самые-то умные всегда бежали с каторги не на запад, а на восток. Нанимались в китобои, или в Японии садились на корабли и переправлялись в Северо-Американские Штаты. Сейчас сахалинские беглые уже перевешивают сибирских. Всего в колонии более трехсот человек; это целый город, хоть и небольшой, живут в нем только русские. Я переписываюсь с их старостой, «мером» по-ихнему. Он мне и написал, что приезжал к ним Гришка Отребьев, пожил немного, побезобразничал – достойная ведь пара своему братцу – и уехал. Говорили, что он получил вызов от Блохи. А еще он, перед отъездом, похвалялся в трактире: хочу, мол, там, в России, за Оську поквитаться.

– Ну вот, – огорчился Алексей, – эти Лякины прямо как гидра какая-то. Одного убьешь – другой появляется. А третьего-то у них, случайно, нет?

– Был, да свои же в драке зарезали. Гришка последний.

– Ну, тогда еще куда ни шло. Пришибу его – и делу конец.

– Если встретишься с ним лицом к лицу, то, конечно, пришибешь, – согласился Буффало. – А если он из-за угла выстрелит? Думаешь, Гришка с тобой в честном бою мечтает сойтись? Так что, прими вот от меня подарок – может пригодиться.

И он протянул Алексею необычный револьвер – небольшой, с очень коротким и очень толстым стволом и рукояткой в форме клюва попугая.

– Что это такое? – удивился Лыков. Пригляделся и ахнул: – Ни хрена себе калибр!

– Тридцать три десятых вершка, или, по английскому счислению, калибр 57,7[14]. Самый большой в мире среди стрелкового оружия! Это настоящий британский «веблей» образца 1866 года, усовершенствованная модель. Его еще называют «бульдог» или, по фамилии изобретателя патронов к нему, «боксер».