Охота на царя - Николай Свечин

– Совершенно верно, Алексей Николаевич. Но откуда вам это стало известно?

– Агентурная информация, – лаконично ответил титулярный советник.

– Хм... Ладно, я продолжаю. Террористы выделили из своих рядов человека в эту команду убийц. Так сказать, представителя заказчика... Это некто Михаил Федорович Фроленко, член Исполнительного комитета. По договоренности с Блохой, Фроленко имеет тайный приказ ликвидировать обоих уголовных исполнителей теракта после его свершения. Независимо от результатов покушения. Господа либералы опасаются, что их героический ореол изрядно потускнеет, если обществу станет известно, кто их помощники в борьбе за народную свободу...

– Убить двух столь опытных людей, как Сашка-Цирюльник и Гришка Отребьев? – скептически покачал головой Благово. – Да на это потребуется целый отряд.

– Такой человек, как Фроленко, стоит один целого отряда, – вторично вмешался в беседу барон Таубе. – Выбор террористов весьма удачен. Михаил Федорович – очень серьезный человек, самый опасный из них. Если бы он оказался рядом с государем с молотком в руках… Фроленко отличается удивительным хладнокровием и выдающимся мужеством. Он устроил в Одессе побег из тюрьмы своему товарищу Костюрину. Он же затем вывел из киевского каземата сразу трех арестантов, в их числе знаменитого Стефановича. Того самого, что устроил настоящее восстание в Чигиринском уезде, выдавая себя за тайного эмиссара царя, посланного им через головы лживых сановников к крестьянам… Для организации этого побега Фроленко устроился на службу в тюрьму надзирателем. Далее, он же участвовал в подкопе под Херсонское казначейство, когда были похищены полтора миллиона рублей. Он, наконец, был в числе напавших на жандармский конвой, перевозивший революционера Войнаральского. Раненые лошади тогда понесли, и верховые террористы не сумели догнать карету с узником… А в ноябре прошлого года под Одессой все тот же Фроленко сделал подкоп под железнодорожное полотно, чтобы взорвать возвращающегося из Крыма государя. Причем во время этого взрыва он должен был погибнуть сам. И взорвал бы, если бы маршрут следования царского поезда не был изменен!

– Да, компания что надо, – подытожил Благово. – Два первостатейных бандита и один такой же первостатейный террорист. А нам здесь, в Нижнем, необходимо изловить их на подступах к государю.

– Совершенно верно. В этом и состоит поручение вам от нового министра внутренних дел. В помощь вам придается ротмистр Таубе, наш лучший оперативник. Несмотря на молодость – ему двадцать шесть лет – он уже успел проявить себя и в Средней Азии, и в турецкой Болгарии, выполнил ряд секретных поручений правительства и лично государя. Англичане, например, за его голову…

Таубе предостерегающе кашлянул, и Полозов сразу осекся:

– Ну, это к делу не относится! Словом, ротмистр поживет у вас до зимы, с частыми отлучками в Петербург. Все, что вам понадобится от министерства, от других правительственных органов – передавайте через него; вам будет оказана любая посильная помощь. Помните, что вы отвечаете за жизнь самодержца персонально!

На этом совещание закончилось. Ушли жандармы, удалился задумчиво посланец губернатора Михайлов. Остались столичные гости и полицейские чины.

Каргер приказал подать чаю, Благово и Полозов закурили сигары. Лыков незаметно присматривался к министерскому куратору. Так вот откуда этот загар – Средняя Азия. Англичанам чем-то насолил; уж не в Индию ли пробрался?

– В Гималаях, – внезапно сказал Таубе.

– Что в Гималаях? – не понял полицмейстер.

– Алексей Николаевич ломает голову, где я так загорел, вот я ему и подсказываю.

Лыков смутился, а Благово воззрился на ротмистра с интересом:

– Читаете мысли на расстоянии?

– Нет, просто наблюдаю, обобщаю и делаю выводы. Вообще-то, один необъяснимый дар у меня все же есть: я иногда предвижу события. Не все, только некоторые.

– За что же вас, ротмистр, с такими талантами и к нам сослали? До зимы еще далеко. Не те события предугадали?

– В самую точку попали, Павел Афанасьевич, – с ответным интересом посмотрел на него барон. – Тоже мысли читаете?

– Нет, просто наблюдаю, обобщаю и делаю выводы. Вас потребовалось временно убрать из столицы. Почему?

– У Виктора Рейнгольдовича вышло столкновение с капитаном Кохом, начальником личной стражи государя, – нехотя пояснил Полозов. – Барон счел, что тот недостаточно четко выполняет свои обязанности.

– Ничего себе «недостаточно четко»! – вскричал Таубе. – Он позволил Соловьеву трижды с близкого расстояния выстрелить в государя. Хорошо, тот увернулся, как я его учил...

Нижегородцы переглянулись. Полозов пояснил:

– Ротмистр провел несколько занятий с Его Величеством, после того как мы поняли, что его жизни угрожает серьезная опасность. Виктор Рейнгольдович – весьма опытный в таких делах человек. Его советы второго апреля прошлого года действительно очень помогли государю – он уклонился от трех пуль.

– ... А когда Кох наконец подбежал и повалил Соловьева, тот, лежа, сумел еще дважды выстрелить! Ранил агента. Кто же так валит? Кто так защищает?

– Так ведь с той поры прошло более года, – удивился Каргер. – Государь, хвала Всевышнему, жив, значит, капитан Кох со своими обязанностями справляется.

– Неделю назад барон потребовал от Коха, чтобы тот начал менять маршруты перемещений его величества по столице. У государя есть обязательные еженедельные выезды, и барон опасался, что террористы могут выследить эти часто повторяющиеся маршруты. И устроить там подкоп или засаду из бомбистов.

– Очень верное опасение, – согласился Благово. – И за него вас, барон, и …

– Я высказал это Коху, как мог, вежливо. Но тот вспылил, сказал, что он с семьдесят шестого года руководит охраной государя и в моих советах не нуждается. Мы повздорили; Кох нажаловался Его Величеству. Сказал: или он, или я… Мне скомандовали на время уехать из столицы.

– А маршруты капитан все-таки изменил?

– Увы…

Благово долгим взглядом посмотрел на Таубе, тот так же молча смотрел на статского советника. Они как будто хотели что-то сказать друг другу, но, похоже, поняли все и без слов. Лыков и Каргер наблюдали это с недоумением, Полозов – с нарастающей тревогой. Неожиданно он встал, откланялся и уехал сразу на вокзал; барон остался один.

Вечером Таубе необходимо было представиться генерал-губернатору. Педантичный Каргер напомнил ротмистру, чтобы тот явился в мундире. Полицмейстеру вообще не нравилось, что русский офицер ходит в статском, какими бы секретными делами он тут ни занимался. Старик красноречиво посмотрел на часы, все вскочили.

Благово остался у начальника по делам, а Лыкову поручил разместить барона. Молодые люди поехали выбирать гостиницу. Алексей начал, разумеется, с «Большой Московской», как наиболее фешенебельной в городе. Всего 19 номеров, тихо, солидно, до кремля камнем добросить можно. Таубе дальше никуда и ехать не захотел, сразу же заселился. Оставив вещи, попросил Алексея спуститься с ним в буфет; у него есть просьба.

– Алексей Николаевич! Не сочтите за труд приехать вечером сюда вместе с экипажем лично. Я спущусь в статском пальто поверх мундира; мне понадобится ваша помощь в этом маскараде… Не примите, пожалуйста, это за рисовку. Я хоть и выведен временно за штат военной разведки, но надеюсь в нее еще вернуться. Поэтому «светиться» не имею права; вы даже не подозреваете, насколько мы все у них под лупой…

Лыков пообещал и укатил на ярмарку, в привычную круговерть. В половине одиннадцатого ночи, когда уже порядком стемнело, он подъехал к «Большой Московской гостинице» и послал агента Торсуева известить барона.

Таубе спустился в легком летнем пальто, из-под которого нелепо высовывались сапоги со шпорами. Правой рукой он что-то придерживал, прикрываясь полой; Лыков догадался, что это сабля. Алексей добродушно усмехнулся, Таубе виновато повел плечами: служба, мол.

Через полчаса, в пустой уже приемной графа Игнатьева их встретили Благово и адъютант графа поручик Федоров. Таубе сбросил, наконец, пальто на кресла – и все ахнули. Лыков даже обежал барона, с любопытством рассматривая его иконостас. Владимир, Анна и Станислав – все с мечами и бантом! Три уважаемых медали: за Хиву, Коканд и последнюю войну с турками. Два незнакомых иностранных ордена и один знакомый (румынский Железный крест «За переход через Дунай»). Справа, прикрытый аксельбантом, знак Академии Генерального штаба. А на эфесе сабли – маленький белый крестик и Георгиевский темляк. Ай да барон!

Многоумный Благово подсчитал что-то мысленно и спросил:

– Сколько же вам было во время Хивинского похода? Неужели девятнадцать?

– Точно так, Павел Афанасьевич. Я сбежал из дома и поступил к генералу Кауфману ординарцем. После того как я единственный из отряда в сто сорок человек вернулся из поиска под Чорух-Дейроном, меня и заметили в Азиатском делопроизводстве Военного министерства[16].