Очерк французской политической поэзии XIX в. - Юрий Иванович Данилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Словом, попытка левореспубликанского поэта создать образ революционного пролетария, при всей ее принципиальной важности, оказалась не вполне удачной. Создать такой образ во всей его полноте было последующей задачей поэтов рабочего класса[41].
После Июльской революции образ рабочего пли ремесленника все больше начинает появляться в драматургии и в романе. 3 сентября 1832 г. газета «Журналь де Деба» ворчливо отмечала, что все добродетели увенчивают чело народа, а все пороки присущи лишь представителям высших классов. В 1831 г. поставлена драма Антье и Овернэ «Le Watchmen». В 1832 г. образ труженика из народа дан в драме Дюканжа «Завещание бедной женщины» и в его романе «Марк-Лорпо»; в «Зеленом манускрипте» Гюстава Друино — пьесе, требующей «евангельского равенства и хлеба для рабочего»; в драме «Эшафот» Биньяна, где говорилось, что вельможи «презирают народ и не считают его за равного себе».
В 1834 г. в пьесе Шарля Денойе «Ребенок» рабочий указывает знатному человеку, каков путь к выполнению долга; в том же году напечатан известный рассказ Гюго «Клод Гё». В 1835 г. поставлена пьеса Беррье и Фредерика «Работница» — о девушке из народа, отвергающей любовь аристократа, и издан роман Рабана «Рабочие». В 1836 г. Эмиль Сувестр оплакивает в драме «Богач и бедняк» существующую классовую рознь, а в пьесе сен-симониста Шарля Дювейрье «Инженер, или Угольный копь», действие которой происходит в угольной шахте, по соседству с полем вчерашней битвы при Ватерлоо, автор противопоставляет созидательный труд разрушениям войны и говорит, что у углекопа не меньше храбрости, чем у солдата[42]. Во всех этих произведениях рабочий и ремесленник чаще всего обрисованы вне всяких политических или революционных мотивов, а лишь как воплощение морального здоровья, трудолюбия, честности, доброты, готовности помочь ближнему. Возможно, что иные писатели не умели увидеть политических интересов рабочего или по условиям театральной цензуры не могли касаться этого вопроса.
Но появлялись и писатели, с крайним возмущением рассказывавшие о той ужасной эксплуатации, которую вынуждены терпеть рабочие. Замечателен в этом отношении сборник стихотворений Огюста Барбье «Лазарь» (1837), навеянный автору впечатлениями от поездки в Англию.
Воспев Июльскую революцию, Барбье испугался последующего революционного кипения обманутых в своих надеждах трудовых масс, но, каковы бы ни стали его последующие позиции, этот поэт обладал чутким и отзывчивым сердцем. И оно содрогнулось от ужаса при виде английской действительности с ее особенно кричащими социальными противоречиями, с безжалостными для людей труда условиями капиталистического производства. Впечатления Барбье от неприкрытого голода, нищеты и угнетенности, от всего отчаянного положения рабочих особенно ярко выразились в стихотворениях «Углекопы Ныокасля» и «Медная лира».
«Углекопы Ньюкасля» — это монолог рабочей массы, ведущей речь о всей тягостности подземного труда, полного опасностей вроде взрыва рудничного газа. А ведь эти рабочие добывают уголь, который плавит руду, движет поезда и пароходы и который создает богатство высокопоставленным шахтовладельцам. Но как ни измучены углекопы, они далеки от мысли о ниспровержении существующего несправедливого строя. Единственным их защитником остается всемогущий бог, и они обращаются к нему с такой мольбой: «Мы, дети нищеты, просим тебя лишь смягчить сердца земных владык и тем дать нам более прочную опору».
Положение угнетенных, изнуренных нищетой и высасывающей из них все силы эксплуатацией рабочих, поэт с особенной силой обрисовал в «Медной лире». Начиная это стихотворение с упоминания о других европейских странах, где поются песни и звучит музыка, Барбье противопоставляет им Англию, музыка которой совсем иная и нет ничего страшнее и отвратительней ее на свете. Эта музыка — неумолчный грохот капиталистического производства:
Визг блоков сцепленных, железных лап объятья
Зубчатых передач скрипенье в перекате,
Шум поршней, свист ремней и вечный гул окрест —
Вот эта музыка, вот дьявольский оркестр![43]
Центром стихотворения являются монологи рабочего, детей-работников, их матери и хозяина. Вот слова рабочего:
Хозяин! Видишь, как я бледен,
Как после стольких лет труда
Спина согнулась, мозг изъеден, —
Мне нужен отдых иногда.
Измучен я дешевой платой.
За кружку пива, за рагу,
За блузу новую могу
На всякий труд пойти проклятый.
Пускай чахотка впереди,
Пускай огонь горит в груди,
Пускай хоть сотня лихорадок
В мозгу пылает ярче радуг,
Пускай умру, пускай жена
С детьми на смерть обречена,
Но в землю лечь со мной нельзя им.
Возьми же их себе, хозяин!
Далее — монолог детей:
О, мать, до чего наша жизнь тяжела!
Нам фабрика легкие с детства сожгла…
Но тщетно мечтают они о великом счастье — сбежать от проклятых машин обратно в свою деревню, растянуться на лужайке, надышаться благоуханием трав.
В монологе матери тоже одно отчаяние. Участь рабочих на фабрике, по ее словам, хуже животных: корове дают отелиться в сухом и теплом хлеву, а каково беременной работнице?
А я… Пускай набухнет грудь тугая,
Пускай ребенок, лоно раздвигая,
Рвет плоть мою. И часа не дадут!
Тобой навек машины завладели —
Гляди — их пасти пышут там и тут,
Следи, чтоб их ручищи не задели
Созданье божье в материнском теле!
И следует монолог хозяина, повелителя машин и людей, для которого превыше всего нажива и который только презирает своих рабов-рабочих:
Всем, кто не поспевает к сроку,
Всем, от кого мне мало проку,
Лентяям, лодырям, больным —
Беда! Не будет хлеба им.
Ни слез, ни жалоб, ни упрека!
Колеса в ход и руки в ход!
Пускай работает завод,
Всех конкурентов разгоняя,
Все рынки мира наводняя, —
Хочу, чтоб ткань моя дрянная
Одела бы весь род людской,
