Крылья черного ворона - Маргит Сандему

Через пару часов они поднялись на тот же перевал, что в свое время одолели Ив и его дядя. Потом спустились вниз…

— О, Господи! — прошептал Петер. — Это лес или что-то живое?

Слова его могли показаться абсурдными, но Хейке счел их уместными. Стоя неподвижно, они вдыхали влажный, спертый воздух. Конь испуганно заржал и отвел назад уши.

Был конец лета, в лесу стояла мертвая тишина. Сидя на спине коня, Мира дрожала от страха.

— Здесь пахнет смертью, — негромко произнес Петер.

— Да, — пробормотал Хейке.

— Может ли лес быть…

Петер не договорил, но Хейке понял, что он имел в виду.

— Зрячим? — докончил он за него еле слышно, чтобы Мира не услышала.

— Может быть, повернуть обратно? — все так же тихо произнес Петер.

— Не знаю, — ответил Хейке. — Что-то здесь не так…

— Тебе трудно дышать?

— У меня на шее… талисман.

— И что дальше?

— Он не хочет, чтобы ты поворачивал обратно.

Петер уставился на него.

— Что ты такое болтаешь?

И тогда Хейке расстегнул рубашку.

Петер разинул от удивления рот.

— Это… мандрагора? Господи!

— Этот корень защищал меня девятнадцать лет, Петер.

— И теперь он хочет, чтобы мы продолжали путь?

— Этого я не говорил. Я знаю только, что он согнулся в знак протеста.

— Ничего не понимаю!

— Мне страшно, — дрожащим голосом произнесла Мира. — О чем это вы говорите?

— Ни о чем.

— Я предназначен для каких-то свершений, Петер, — сказал Хейке. — Все, кому мандрагора выражала желание принадлежать, были избранниками, призванными бороться с силами зла. Пока я не знаю, что мне делать, но я не осмеливаюсь ослушаться…

— Ты полагаешь, что лес — это и есть злая сила?

Хейке посмотрел на него своими сернисто-желтыми глазами.

— А ты как думаешь?

Петер нервозно рассмеялся.

— Во всяком случае, хорошего в нем ничего нет! — со вздохом произнес он. — Но ты прав. Повернув назад, мы вряд ли найдем верную дорогу. А лес когда-нибудь должен кончиться.

— Да, — согласился Хейке. — Вот этого я как раз и боюсь.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Петер, будучи, как всегда, начеку.

— Я хочу сказать: что-то таится в этом лесу.

Услышав это, Петер онемел. И они, не говоря ни слова, пошли дальше. Упрямый конь шел между ними, а сидящая на нем Мира зажмурилась от страха.

Настроение у них было куда хуже, чем в свое время у французов. Молодые люди были более чувствительными и не такими безучастными к окружающему, как французские дворяне. Сидя верхом на конях, французы чувствовали себя хоть в какой-то безопасности, тогда как юноши были совершенно безоружны. К тому же холодные, гнилостные испарения плотной пеленой окутывали эту заболоченную местность. Заросли плюща имели странный, болезненно-желтый цвет, свешивающиеся с деревьев лишайники были липкими и влажными.

Все это производило на юношей гнетущее впечатление, особенно на Хейке. Мира закрыла руками уши. Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не знать!

— Атмосфера здесь болезненная, Петер, — тихо сказал Хейке.

— Я это и сам вижу!

— Нет, я имею в виду более глубокий смысл. Помимо всего того, что мы видим, здесь есть нечто такое, чего мы не видим и что намного опаснее видимого. Лес — это всего лишь пелена.

— Пелена? Ты полагаешь, что за этой отвратительной растительностью что-то скрывается?

Хейке задумался.

— Или внутри этого леса, — медленно произнес он, — или за его пределами.

— Ты полагаешь, что мы должны выяснить это?

— Как ты хочешь.

— Нет, ты просто разбудил во мне любопытство! Я готов это сделать!

Они прошли еще немного, и Хейке снова остановился.

— Нет! Нет, я не хочу впутывать вас в это! Повернем назад!

— Ни за что в жизни, — сказал Петер. — Разве ты не видишь, что этот чертов лес уже редеет? Мы уже прошли его, не обнаружив ничего страшного!

Его легкомысленный юмор передался Хейке.

— Ладно, пойдем дальше. Это занятная прогулка, не так ли?

— Лучше и не придумаешь! — ответил Петер. — В твоем обществе не соскучишься! Уфф, не могу себе представить, как бы я себя чувствовал, если бы попал сюда один!

— Я бы тоже не хотел пережить это, — со своей медлительной рассудительностью ответил Хейке. — А теперь еще эта девушка, которую надо защищать!

Они с улыбкой переглянулись.

Но сердце у обоих трепетало от страха. Просто они не хотели показывать друг другу свой ужас и неуверенность. Лес все еще держал их за горло, хотя впереди уже показался просвет.

И наконец перед ними открылась небольшая долина, на дне которой лежала деревенька.

— Ура! — закричал Петер. — Человеческое жилье!

— Где? — спросил Хейке.

— Но разве ты не видишь? Там, внизу. Чудесная маленькая деревушка.

Мира, наконец, осмелилась открыть глаза и оторвать от ушей руки.

— Разве ты не видишь, Хейке? — спросила она. — О, Господи, наконец-то мы добрались до людей! Благодарю тебя, святая Богоматерь!

— Ах, да, теперь я вижу, — улыбаясь, сказал Хейке. — Я подумал сначала, что это просто груда камней. Но теперь я вижу церковь и все остальное!

— В сумерках я вижу лучше тебя, я заметил это еще вчера вечером. Пойдем скорее, а то станет совсем темно!

На полпути Хейке снова остановил коня, которого вел под уздцы.

— Слышите?

— Нет, — ответил Петер, шедший впереди.

— Взмахи крыльев большой птицы. Нет, двух птиц! Но теперь так темно…

Мира вскрикнула.

— Тише! Что-то задело меня. Я услышала какой-то шелест, а потом что-то живое задело меня, коснулось моего лица. Я хочу слезть с коня!

И Хейке помог ей.

— Они уже удалились, — успокоил он девушку.

— Я ничего не слышал, — сказал Петер.

— Они были совсем близко, — задумчиво произнес Хейке.

Только он один не испытывал облегчения от того, что лес кончился.

6

Мира по-прежнему недоверчиво относилась к Хейке, стараясь не смотреть на его мускулистую фигуру, молчаливо сопровождавшую их. Она судорожно схватила Петера за руку, словно это была спасительная соломинка в полном опасностей мире, когда Хейке ссадил ее с коня на заросшей травой тропинке.

— О-о-ох, — простонала она, ступив в темноте на землю, — я думала, что умру в этом жутком, болотистом лесу! Мне казалось, что чьи-то злые глаза наблюдают за нами откуда-то сверху, смотрят на нас с деревьев, со свисающих вниз лишайников, со скал — поэтому я и зажмурилась.

— Теперь все позади, — с улыбкой произнес Петер, — ты ведь знаешь, вбить себе в голову можно что угодно, а потом закатывать истерику. Но мне пришла в голову одна мысль… Если мы появимся на людях в качестве трех чужих друг другу людей, это будет выглядеть не совсем хорошо. Что, если мы скажем, что ты, Мира, приходишься сестрой одному из нас?