Ничейная земля - Илья Бушмин

— Спасибо, — вздохнул Сергей. — Хотя какие тут поздравления. Сегодня второй день, вон, а уже приходится отпрашиваться на работе…

— Зачем?

Он поколебался. Сергей не хотел отвечать, но все же ответил.

— Похороны.

— Машу?

— Да. Сейчас к ним еду. У них там поминки как раз, все такое… Сейчас загрузим гроб и на кладбище наше…

Убийство. Тема номер один в Яме. Начиная с позавчерашнего вечера, когда жители поселка обнаружили труп девушки в одном из оврагов, здесь говорили только об этом. Катя плохо знала убитую, но часто ее видела. Помнила, что ее звали Маша.

— Мы с Машкой в параллельных классах учились, — угрюмо сказал Сергей. — Она тихоня всегда была. Все одна, да одна. Над ней наши пацаны подшучивали. Особенно, когда со школы назад в Яму шли. Она в сторонке держалась, а наши не унимались. Один подбежит и обнимет, второй ляпнет что-нибудь, чтоб заржали все… Так до старших классов и посмеивались над Машкой. Потом, наверное, отстали.

Катя не знала, что ответить.

— Жуть.

— Я же ее после того, как меня призвали, и не видел ни разу, — буркнул Сергей. Его было едва слышно из-за грохота и рева двигателя, доносившегося из-под капота. — Тогда впервые за два года и увидел. В овраге…

Сергей сплюнул в окно и угрюмо потянулся в карман за сигаретами. Катя поймала себя на мысли, что сейчас он уже не похож на того беззаботного и счастливого румяного паренька в дембельском костюме, которого они с Валей встретили на их улице чуть больше недели назад.

— Дальше я не проеду, сама знаешь, колдобины какие. Да и мне на Грязную надо.

— Спасибо, Сереж, — желая как-то ему помочь, искренне сказала Катя и дотронулась до его руки. И снова ей овладело смущение, и Катя, быстро выпрыгнув из грузовика, двинулась по изрытой рытвинами дорожке к их дому.

Что-то случилось. Это Катя поняла сразу, увидев перед воротами папу. Сегодня был обычный рабочий день, и его просто не должно было быть здесь. Он, напряженный, мрачный, встревоженный, курил папиросу и о чем-то говорил с каким-то мужиком. Подойдя ближе, Катя узнала его собеседника. Пархомов. Коллега папы на заводе и отец ее одноклассницы Риты. Пархомовы жили на их же улице, через 10–12 домов от Мазуровых.

Увидев Катю, папа на секунду прикрыл глаза, словно успокаиваясь. Катя, наоборот, сжалась, окончательно убедившись — что-то произошло.

— Здрасте, дядь Ген, — кивнула она Пархомову. Тот посмотрел на нее, и Катя невольно вздрогнула. У Пархомова были дикие глаза загнанного зверя.

— Вернулась, — буркнул папа. — Хорошо.

— Пап, а ты почему не на работе? Сейчас же только…

— Иди в дом, — прорычал он. — К матери.

Было в его голосе что-то жуткое, чужое и незнакомое ей. Что-то, что заставило Катю, не медля, мышкой прошмыгнуть в калитку.

Мама мыла посуду в раковине, подливая себе горячей воды из кастрюли на их старенькой газовой плите. Идиллическая картина, всегда внушающая спокойствие. Но сейчас было видно по отсутствующему виду мамы, что ее мысли далеко отсюда.

— Мам, что случилось? — пробормотала Катя. — Там дядя Гена с отцом, а папа какой-то…

Та тяжело вздохнула.

— Рита пропала. Вчера вечером.

Катя беззвучно ахнула. На экзамене Риты не было, но никто — никто! — почему-то не придал этому значения. Впрочем, у всех голова была занята лишь экзаменами. А у соседей из Ямы — еще и слухами об убийстве Маши, наводнившими поселок за последние два дня.

Катя побежала в дом. Подкралась к окну, стараясь разглядеть папу и Пархомова сквозь складки узорчатой тюли, но так, чтобы они не заметили мельтешащего за окном силуэта.

Отец и Пархомов курили и о чем-то говорили. Пару раз папа похлопал Пархомова по плечу, утешая и подбадривая. До Кати доносился его угрюмый баритон, но слов она разобрать не могла.

А потом показалась Валя с пакетом в руках — там были хлеб, пакет молока и всякая всячина, которая на кухне требовалась ежедневно.

И только тут до Кати дошло, что папа ждал именно их. Он не мог уйти, не убедившись, что обе его дочери вернулись.

Папа что-то заговорил Вале, и Катя увидела, как улыбка сползла с вечно жизнерадостного лица сестры. Жестом он приказал ей отправляться в дом. Бледная Валя закивала и рванула к калитке.

— Что он тебе сказал? — набросилась Катя на сестру.

— В город бежать, — голос Вали дрожал. — За участковым… Ты в курсе про Ритку? Кошмар какой-то вообще…

Катя соображала с трудом, но вспомнила рассказ Риты. Она хвалилась перед одноклассницами на последних школьных танцах — кажется, это было на 8 марта.

— Она с каким-то парнем встречается, — проговорила Катя, удивляясь, как звучит ее голос. Слова застревали в глотке. — Из города. Она вроде после школы хотела с ним на Север ехать. На заработки. Там, говорит, зарплаты высокие, не то, что у нас, и жилье всем сразу дают.

Валя посмотрела Кате в глаза.

— А что, если и ее тоже… Ну, как Машку…

Катя боялась даже подумать об этом. Но Валя тут же отвлеклась, метнувшись к окну, когда увидела там какое-то движение. Катя вместе со старшей сестрой прильнула к оконному стеклу. Они увидели двоих соседских мужиков — из активистов, как и папа. Из тех, кто даже ночью выйдет, чтобы подтолкнуть увязшую в их вечном болоте «Скорую», или потратит весь свой выходной, расчищая снежные заносы у какой-нибудь соседской одинокой старушки.

Они были не с пустыми руками. Один держал изогнутый ломик с зубьями на конце — Катя слышала, это называется монтировка. У второго был топор. Папа кивнул им, и они, все вчетвером, быстро направились прочь.

Катя поняла, куда они направляются в первую очередь. К оврагу, где двое суток назад нашли тело Маши. Мужики пошли проверять самую страшную догадку.

5

— Вы это, куревом не богаты?

Поляков достал купленную утром пачку сигарет, предложил Бобу закурить. По глазам арестанта сообразил, что тот имел в виду совсем другое. Он просил не закурить, а подарить ему энное количество сигарет. Одни эпохи сменяются другими, рушатся и создаются государства, а главной валютой за решеткой были и будут сигареты.

— Можешь забрать пачку, но больше нет, — сказал Поляков и тут же добавил: — Только сначала поговорим.

— Так я все сказал же.

Боба еще пару дней назад поместили в СИЗО. На всякий случай — в одну камеру к агенту, в задачи которого входило узнать, в числе прочего (поскольку постояльцев в камере было много, и практически по каждому второму шла внутрикамерная разработка), все ли Боб поведал операм на допросах. А еще с ним работал следователь. Как знал Поляков, поскольку дело о грабеже около Ямы касалось и его, потерпевший уже опознал Боба, а сам Боб уже написал признание, чтобы показать свое стремление сотрудничать со следствием.

Поляков выложил перед ним три фотографии. Санчес № 1, Санчес № 2 и Санчо.

— Кто из них?

— Чего?

— Ты знаешь, чего. Кто из них?

Боб вгляделся в снимки. И сообразил, о чем речь, увидев на одной из фотографий знакомое лицо.

— Вот, он. Санчес. Все-таки нашли его, да? — Боб шмыгнул носом. — Вы это… Не говорите, что это я его вломил. Мне ж не жить тогда. Не подставляйте, ага? Я ж не барагозю, показание даю, чистуху вон подписал и все такое…

— Санчес настолько крут?

Боб поколебался.

— Не то что крут… Без башки он малость. Ну, то есть, с ним можно сидеть, курить, бухать и базарить за жизнь. Как со всеми. А потом херак… Если ему что-то не понравится — сразу в рожу бьет. И будет бить, пока кровь по стенам не потечет, в натуре. — Боб выдохнул дым, и клубы заплясали над столом камеры для допросов. — Слышал про чувака, которому он так висок проломил. Тот инвалид с тех пор. Прикиньте. А все потому, что Санчесу что-то послышалось. Говорят, когда кажется — креститься надо. Санчес не крестится. Он сразу бьет.

С фото на Полякова смотрело лицо Санчеса, в миру Ивана Васильевича Мохова, и опер понял, что легко может поверить словам Боба. Физиономия Санчеса была изрыта рытвинами и оспинами. Темные сальные волосы, мелко посаженные черные глаза. Опасный тип — не нужно было быть медиумом или мастером человеческих душ, чтобы понять это.

Поляков не водил. Нет, он умел управлять автомобилем и иногда садился за руль служебных машин, когда это было необходимо, но своего железного коня у Полякова не было. Он просто не любил управлять автомобилем. Для кого-то наличие авто было свободой, для Полякова — наоборот — кучей дополнительных обязательств и обременений. Но иногда опер жалел об этом. Например, сегодня. В Промышленном ОВД в 10 утра затевался большой развод с участием даже, по слухам, начальства из городского управления. И до этого времени ему нужно было успеть побывать не только в СИЗО, куда Поляков отправился к восьми часам утра, едва сполоснув помятое лицо и глотнув кофе. Теперь он рассчитывал заскочить и на квартиру, где был прописан Санчес. Справка, которую он захватил вчера в отделе, говорила, что Санчес прописан на Ворошилова.