Застенчивость в квадрате - Сара Хогл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не то чтобы у нас всегда все было плохо, просто хорошие моменты, если так вспомнить, были скорее грустными. Мэйбелл-подросток отчаянно цеплялась за самые простые мимолетные случаи отношений мама-дочка – те минуты, когда она чувствовала тепло, которое придавало воспоминаниям нежность, хотя всем остальным они показались бы тоскливыми. Тяжело, когда сама твоя природа умоляет любой ценой избегать страданий, и в то же время у тебя всегда душа нараспашку.
От грохота бросаемых в контейнер ящиков я подскакиваю и вновь сосредотачиваюсь на Уэсли. Делить дом с незнакомцем, которому ты не нравишься, – как удар под дых: либо я с ним договариваюсь, либо лишаюсь дома. Опять. По крайней мере не расшаркиваюсь и не подлизываюсь к нему – хоть этого унижения удалось избежать, так как фиаско с Джеком оставило неприятное послевкусие, и заслуживает того Уэсли или нет, но распространяется оно на всех, кто похож на Джека. Я смотрю на него и не слышу, как ангелы перебирают струны арфы. Не чувствую ничего, похожего на любовь – просто хочу отвесить хорошего тумака. Приятный сюрприз с точки зрения личностного роста.
– Как мы будем жить вместе? – громко окликаю его я.
Уэсли дергается.
– Что?
– Как это работает? – Снова пытаюсь вызвать в себе Властную Мэйбелл и упираю руки в боки. – Мне достается первый этаж, тебе – второй?
Я говорю несерьезно, во всяком случае, мне так кажется, но он только пожимает плечами:
– Давай так.
– А кто получит третий этаж? – Это скорее чердак, и ремонт там не закончен, но все равно жилплощадь, на которую можно претендовать.
Еще одно пожатие плечами:
– Привидения?
И снова уходит. И что мне делать – не могу же я пришпилить его к одному месту, хоть ты тресни. Отлично! Все отлично. Можно начать новую жизнь и без него – мне не нужно его мнение или помощь. У меня с детства почти ничего не было, зато я умею приспосабливаться и, что важнее, помню, какими «Падающие звезды» были прекрасными. И я помогу им вернуть прежнее великолепие.
Неожиданно понимаю, что так и не поблагодарила Уэсли за приют в его коттедже. Или, может, у меня есть право и так, раз уж я получила половину всего. «Слишком нагло», – предупреждаю я себя.
Уже открываю рот, собираясь сказать спасибо, но он неожиданно произносит:
– Дом всегда был серым.
Закрываю рот, поджимаю губы. А он после этой фразы снова вычеркивает меня из своего поля зрения, для него я ничуть не интереснее мебели, которую нужно положить в кучки «оставить», «отдать» или «выбросить».
– Я же не выдумала про розовый, – пыхчу я, догоняя его. – Не выдумала. – Иду сразу в холл, где тропинка становится все шире (должна признать, в основном его усилиями, потому что я слишком занята обновлением гардероба на лужайке), подхватываю сломанную микроволновку и тут же выхожу.
Уэсли качает головой. Что-то бормочет.
Я не обращаю на него внимания, и это придает сил. Дружить вовсе не обязательно. Мы просто будем жить вместе, это же ничего не значит. И какие-то приятельские отношения ни к чему.
Бормотание Уэсли становится громче, достаточно, чтобы можно было различить одно слово:
– Стой.
Останавливаюсь, но только потому, что он застал меня врасплох.
– Что?
Хмурится и кидает мне… шлем? Мне?
– Э-э-э… – Поднимаю на него недоумевающий взгляд, но он отворачивается, будто не выдерживает зрительного контакта. Для Уэсли я – самозванка, захватившая его ставшую реальной мечту, неудобство даже побольше, чем разбитые окна, вред от воды и проваливающийся пол, вместе взятые. – У меня нет велосипеда.
Может, в доме есть. Хотя, знаете, это я Вайолет недооцениваю. Тут наверняка их не меньше десяти.
– Если ты собираешься туда, – указывает на дом он, сжав зубы и сдвинув брови так, что они образуют одну прямую линию, – тебе нужна защита. Там опасно.
– Но ты же без шлема.
Он смотрит еще сердитее. Затем швыряет туалетное зеркало в мусорку с ненужной силой – жест, может, и не задумывавшийся как угроза, но воспринятый именно так.
– Хорошо, хорошо, – сдаюсь я, поднимая руки вверх. Надеваю и застегиваю шлем. И думаю: как обидно, что нам необязательно быть друзьями.
Глава шестая
Для того, кому мое присутствие крайне не нравится, Уэсли слишком любит путаться у меня под ногами.
На дворе шестое апреля, и я уже на пределе, струны сердца растянуты так, что потеряли всю эластичность на эмоциональных качелях открытий и потерь, которые приносит каждый день работы в особняке. Вместо меня остался искрящийся, дымящийся клубок оголенных проводов.
И все равно я еще не плакала.
Почему я не плакала? Пока не смогу горевать так, как должен горевать любящий человек, этот подарок от бабушки будет казаться незаслуженным.
Поэтому так и получилось, что сейчас я сижу, скрестив ноги, в окружении памятных вещей Ханнобаров, погружаясь в мир Вайолет, умоляя сердце выбрать что угодно, кроме оцепенелой отрешенности, в которую оно погрузилось.
Шаги Уэсли становятся громче. Уверена, ему хочется сказать: «Тебе что, обязательно сидеть прямо ЗДЕСЬ?», но он молчит. Поджимает губы, чтобы чего не вырвалось, и демонтирует мебель в гостиной, кряхтя и вздыхая под тяжестью ноши.
Да, мне в самом деле надо сидеть именно здесь. Это та часть дома, где я чувствую себя ближе всего к Вайолет. Самые прекрасные часы моей жизни прошли рядом с ней именно в этой гостиной, когда мы болтали обо всем и ни о чем. Вайолет была единственной в своем роде. Она разговаривала со мной не снисходительно, но и не как со взрослой. А маму кидало из одной крайности в другую: то она одергивала меня, требуя делать то, что велено, ведь я маленький несмышленый ребенок, то рассказывала слишком много подробностей об одном из своих свиданий, а если я корчила гримасы, то слышала
