Агония - Оксана Николаевна Сергеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он вошел, с грохотом захлопнул дверь и с тяжелым вздохом привалился к ней спиной.
— Реня, ну выходи за меня, а?
Регина сначала остолбенела, потом до нее дошло, что он пьян.
— Ах ты, господи, ваше благородие… — протянула на тихом выдохе и сказала громче, с неожиданно разгоревшейся злостью: — Я уж думала, что-то случилось, а он пьянствует!
— Реня, тебе надо скалку, — опустил подбородок, оформляя свою мысль внушительным жестом, — тебе пойдет. Ты сейчас такая строгая. — Разулся, запнул обувь в угол и шагнул к Чарушиной.
— Упился и ко мне? — благоразумно отошла от него подальше, жалея о своем поступке: все-таки не нужно было его впускать, черт знает, что ему взбредет в голову в таком состоянии.
— А куда еще? Спьяну смерть как любви хочется. Выходи, а? — схватил ее за талию.
— Куда? Как на карусели покататься зовешь! — воскликнула, вырвавшись, но Вадим с поразительной резвостью для пьяного человека снова поймал ее на ходу и легко закинул на плечо.
— Будет так же весело. А то мамка сегодня сказала: «Сынок, тебе пора подумать о женитьбе».
— И ты подумал.
— Весь вечер с Данилкой думали.
— Угу, всех баб перебрали, решали коллективно, на ком Шамраю жениться. Поставь меня на место!
— Не всех, — серьезно заверил он, а Чарушина не знала, то ли плакать ей, то ли смеяться.
— Сейчас точно не время для таких разговоров, Вадим. Пожалуйста, езжай домой.
— Не вопрос. Поехали. — Развернулся вместе с ней к двери.
— Стой! Вадя!
— Сейчас ей не время. А когда? Давай другое выберем. Я позову. Ты придешь?
— Нет.
— Почему?
— Странный вопрос.
— Ничего не вижу странного. Почему?
— Руки, блин! — прикрикнула, потому что он нагло держал ее за зад, но на самом деле злилась от другого. Потому что ответить толком ничего не могла. Не врать же, что из-за Владика не хочет с ним встречаться. Даже ради того, чтобы Шамрая отшить, больше не могла себя с Рейманом связывать.
Вадька засмеялся и, скользнув ладонями вниз по бедрам, ухватил ее под коленями.
— Вадя! Я упаду! — качнувшись вперед, запищала и обхватила его спину.
— Спокойно, Киса. Ты же со мной. Ты не можешь упасть.
— Это ты так на руках меня носишь? Ты это имел в виду?
— Ладуля так точно не сможет.
— Конечно, у него пиджачок помнется. Вадь, голова кружится… — тяжело выдохнула.
Шамрай позволил ей сползти вниз по своему телу, но не отпустил.
— Он тебя не стоит.
— А ты стоишь? — пыталась выровнять дыхание.
— Я? Нет, наверное, — мрачновато улыбнулся. — Талантами никакими не обладаю. Говорить красиво, как Ладуля, не умею. Будущего у меня сногсшибательного нет, я все похерил. И не потому, что безнадежный, а потому что именно сейчас меня все устраивает. Живу и радуюсь. Только зайка твой мне немножко нервы портит… рассказывает, как ты ему в любви признаешься… но это ничего, зайки долго не живут.
— Что рассказывает? — От услышанного даже забыла сопротивляться. Вадим понес ее в гостиную, и она крепче ухватилась за его плечи, чтобы не упасть.
— Зайка твой. Посвятил сегодня меня в некоторые подробности вашей личной жизни. Про страстные ночи и признания.
— Какие признания? — Внутри все неприятно вздрогнуло, отдалось тошнотой. Один бог знает, что Владик ему понарассказывал. Как гадко и мерзко с его стороны, но совсем не удивительно. Снова нахлынуло ощущение, что ее в грязи вываляли, как после ужина с его мамочкой.
— Вот и я думаю какие. Неделю у тебя по полночи пасусь и ни разу его не то что не видел, а даже по телефону не слышал, — засмеялся Шамрай, проходя в комнату и не спуская Чарушину с рук. — Респект Владику. Какой он у нас уверенный в себе и терпеливый. Не переживает, не волнуется. Не, я так не могу. Я скотина скандальная, со мной тихо и красиво не получится. По периметру бы все зачистил, чтобы никто к тебе не подошел, даже смотреть не смел. Друг, брат, сват, мне похрен. И своим друзьям бы тебя подвозить не позволял. Ладуле респект, я бы точно не смог в офисе бумажки перебирать, пока ты в ресторане с кем-то рассиживаешься. Поубивал бы всех нахрен. Не-не, я так не умею, всех послал бы, имел после этого проблемы, да и плевать… потом разгребал эти проблемы, но приехал. И никого бы к тебе не подпускал. Ни друга, ни брата… никого! Понимаешь? — На ней кофта задралась вверх вместе с майкой, и Вадим держал ее за голую спину. Выдержка и так хромала на обе ноги, а после разговора с Рейманом, кажется, совсем не осталось сил терпеть бесконечные спазмы ревности, смешанные с диким желанием. — Киса, ну невозможно же уже… — Повалил Регину на диван, обхватил руками ее голову и надолго прижался к горячему рту, скусывая и сцеловывая возмущение. Оторвался, чтобы вздохнуть, когда перестал чувствовать протест. — Не могу я больше…
— Вадя, перестань… — еле вышептала, тяжело придавленная его телом.
— Не могу.
— Как ты не понимаешь? Дело не в том, что я не могу уйти от него, дело в том, что я не могу уйти к тебе… — мелко задрожала, вцепившись в рубашку на его плечах, а руки от напряжения, как деревянные, и даже голос — будто не ее.
— Ты уже со мной! Ты уже давно со мной! Или ты думаешь, если мы не спим, так у нас и нет ничего? Мы никто друг другу?! Я тебе никто и ты мне никто?!
— Я тоже устала… но я просто знаю, что начнется… — затрясло от его крика, столько было в нем чувств: скопившаяся злость, обжигающая ревность, нетерпение, желание. Все ей — словно пощечина.
— И я знаю. И что теперь? Клал я на всех… свое вето. Не думай об этом, это не твои проблемы. Мы отдельно друг от друга все равно не будем! Не сможем! Я не смогу! Не смогу я, Киса… не могу… — с крика он резко перешел почти на шепот, и от этого слова звучали еще нестерпимее, невыносимо больно, ударяя в самое сердце.
Она захныкала, будто заплакала, но Шамрай вместо того, чтобы отпустить, ритмично вдавливаясь в ее тело, стал целовать еще настойчивее. Жарче. Без всякой сдержанности. И Регина без всякой сдержанности стала ему отвечать. Хотя разум то и дело прошибала мысль, что нужно остановиться. Или не нужно? Нет, нужно.
