Обрести себя - Виктор Родионов

Ленка опять начала всхлипывать.

– Я – дурочка? – как-то наивно спросила она.

– Нет, – ты моя умненькая, любимая и драгоценная сестрёнка, – с улыбкой ответил я, и вдруг вспомнив Таньку из романа, с неведомо откуда взявшейся уверенностью, добавил: – Просто ты девочка, а у девочек это бывает именно так.

Она ещё всхлипнула и подняла на меня свои заплаканные глаза: мне на мгновение показалось, что на меня смотрела не взрослая девушка, – на меня смотрела маленькая девочка, – та Ленка, – из ушедшего прошлого!

– Правда?! – как-то совсем по-детски спросила она.

Вдруг, на несколько мгновений меня охватил восторг: мне захотелось целовать её, ласкать и баюкать на руках, подбрасывать и ловить её, подбрасывать и ловить, и кружить, кружить вокруг себя, – как это делал дедушка, – и чтобы она визжала, визжала от радости! Я растаял от нежности! Это чувство захватило меня полностью, растворило в себе!

Это длилось всего несколько мгновений: Судьба просто решила познакомить меня с самым сильным чувством, которое мне ещё доведётся испытать в своей жизни. И это чувство – нежность отца к собственному ребёнку. Я снова и снова испытывал его, когда целовал и ласкал собственную дочку, баюкал её на руках, подбрасывал и ловил, подбрасывал и ловил, и кружил, кружил её вокруг себя, а она визжала от радости… Или когда я за ручку вёл её, и от этой ручки во мне разливалась такая волна нежности, что я таял от неё и с трудом мог сдерживать слёзы счастья…

На следующей неделе, выходя из школы, я увидел старшеклассника с синяком на глазу.

«Он?» – подумал я. – «Боже мой… Ну и рожа… »

И мне стало очень обидно за мою сестрёнку.

Платье валялось в углу пару недель. Ленка полностью утратила к нему интерес. Мама деликатно не задавала никаких вопросов. Потом она перекроила платье и сшила его на себя, – после смерти бабушки мы жили на небольшую мамину зарплату и бабушкины сбережения, которые она оставила, чтобы «поднять детей».

***

Свою любовь я всё-таки встретил, когда уже стал взрослым и самостоятельным. Она оказалась совсем не такой, как её описывают в романах. Мы поженились, и моя возлюбленная подарила мне очаровательную девочку. Сейчас дочка уже выросла и переехала к мужу, а мы с нетерпением ждём внука: мы уже знаем, что это будет мальчик. И я уже люблю его, как и раньше любил моего ещё не родившегося ребёнка.

Ленка вышла замуж поздно, когда для всех она уже была Еленой Владимировной. Она была хороша, – былого «мальчика» в ней, для тех, кто её знал в детстве, выдавали только крупные ладони и неширокие бёдра, – и мужчины вились вокруг неё. Однако, она искала того, единственного:

– С мужем я хочу чувствовать себя женщиной, а им всем «мамка» нужна! – так обычно она отшучивалась от особо назойливых приятельниц. С её характером найти достойного её, сильного мужчину было непросто.

Но это – уже совсем другая история…

Бабушкина рукопись

Когда бабушка работала в своём клиническом институте, она, помимо научной работы, также вела и приём пациентов. Ещё учась в институте, она пришла к выводу, что многие психические расстройства «родом» из детства и часто были связаны с ошибками родителей в интимной сфере, а то и вообще – с преступлениями против ребёнка. Это и предопределило её редкую специализацию, также как и специфичность заболеваний её пациентов.

Бабушка брала и сложные случаи, вызывавшие затруднения у её коллег: мы знали, что если «пациент тяжёлый, на грани», – это человек, склонный к самоубийству. Чаще всего, её пациентами были жертвы изнасилований, бытового насилия, школьной травли и других психотравм. Она занималась и более традиционными пациентами, – мужчинами с проблемами с «мужской силой», «холодными женщинами» и подростками с проблемами в социальной адаптации. Бралась она и за маньяков, – она считала необходимым дать человеку, оказавшемуся преступником, ещё один шанс. В этих случаях она пыталась понять, что сделало обычного человека преступником. Она была против принудительного лечения, какого-бы вида заболевания это не касалось.

В её свободомыслии и крылась основная причина, почему ей долго не удавалось сделать научную карьеру. Она консультировала коллег, брала аспирантов, многие из которых давно стали кандидатами и докторами наук; некоторые из них бесстыдно пользовались её наработками, выдавая их за свои.

Её пациентами были «руководящие товарищи» и члены их семей. Некоторые из них не доверяли клинике, – не каждому хотелось иметь в истории болезни, даже в секретной, каких-либо записей о глубоко личном, – и предпочитали лечиться у неё частным образом, – лично ей они доверяли.

Такие приёмы бабушка и называла «по-частному». «По-частному» она принимала ещё работая в институте, а после выхода на пенсию, – это стало её основным видом приёма, да и средством заработка. Мама опасалась огласки и как-то говорила бабушке:

– А если «настучит» кто-нибудь?

– Кому? Самим себе? – смеялась бабушка, – Кто их потом лечить будет!

Для приёма за ней обычно присылали служебную машину, на этой же машине бабушку привозили обратно. Когда мы были ещё маленькие, мы с Ленкой как-то раз канючили, чтобы она попросила шофёра прокатить нас на машине, – машина была большая и красивая, – чёрная «Чайка». Бабушка твёрдо отказала:

– Даже и не думайте! И чтобы к машине даже близко не подходить!

Мы поняли, что за этим кроется какая-то тайна и больше к ней не приставали.

Когда бабушка возвращалась с работы «по-частному», она частенько привозила сладости, экзотические фрукты или какие-то вещи. Эти вещи у нас в семье назывались «дефицит». «Дефицитом» могло быть что угодно, – одежда, обувь, посуда, продукты, книги. «Дефицит» продавали в особых магазинах, и бабушкины пациенты иногда выписывали ей туда пропуск.

Иногда бабушка возвращалась поздно. Мы с Ленкой всегда ждали её и упрашивали маму, – когда она была дома, – разрешить нам не ложиться спать до приезда бабушки.

Одним из таких «дефицитов» была машинка, в которую можно было сверху вставить лист бумаги и крутить ручку. Бумажный лист втягивался в машинку, а снизу он выезжал уже в виде «лапши», да ещё и смятой в гармошку. Трогать машинку без спроса нам не разрешалось. После работы «по-частному» бабушка садилась за стол и долго-долго что-то писала. Иногда, если написанный лист оказывался испорченным, бабушка доставала эту машинку и разрешала нам с Ленкой крутить ручку. А потом разрешала поиграть с «лапшой».

Само слово «дефицит» бабушка ненавидела, но и не отказывалась от этих вещей, справедливо считая, что заработала это честным трудом:

– Это малая плата за то, что натерпелись мои родители… Да и за все мои унижения тоже, – говорила бабушка.

Как-то раз, она вполголоса сказала маме:

– А знаешь, Галь, коммунизм они всё-таки построили… Только для себя: ты бы видела их столовую…

Само время, в котором мы жили, в семье потом называли «эпохой развитОго дефицита»…

Изредка бабушка принимала пациента на дому. Тогда она