Герои Смуты - Вячеслав Козляков

Рязанскому воеводе нужно было связать в одном освободительном движении уезды к юго-востоку от столицы Русского государства — Рязань, Тулу и Калугу — с северо-востоком страны, где располагались главные центры Замосковного края — Владимир, Ярославль, Кострома, Тверь и Нижний Новгород. И, опираясь на поддержку упомянутых городов, распространять свое влияние всё дальше и дальше. С одной стороны, на северские и «польские» (от Дикого поля, или просто Поля) земли, выходящие к польско-литовскому и татарскому приграничью, а также к владениям донских казаков; с другой — на Понизовые города с центром в Казани, города «от Немецкой украйны» — Новгород Великий и Псков, а также на Поморье — земли Русского Севера.

Для успеха земского движения, начатого Прокофием Ляпуновым в Переславле-Рязанском, решающим обстоятельством стало срединное положение этого города на путях от Калуги и Тулы, остававшихся под влиянием прежних сторонников «царика», к Нижнему Новгороду как центру земщины. Сработала очень простая мысль: объединиться для общего дела можно и без посредничества Москвы. В то же время все понимали, что главный бой с врагом — польско-литовским королем Сигизмундом III — будет за столицу и ее святыни, поэтому Москва и становилась местом сбора отрядов ополчения. Но об этих совместных действиях еще нужно было договориться друг с другом. Мысль о сопротивлении королю, задержавшему московское посольство и продолжавшему осаду Смоленска, зарождалась повсюду, а не в одной Рязани. Известия об утеснениях, творимых патриарху Гермогену, о подчиненном положении Думы, о бесчинствах иноземных солдат в Москве и разных уездах — всё это вызывало протест жителей Московского царства. Однако приходится вспомнить извечную и больную тему огромных российских пространств, в которых легче затеряться, чем думать о союзе. Тем более когда государственные скрепы слабеют и распадаются, как это происходило в годы Смуты, или, напротив, становятся просто удушающими в другие времена…

Существует не одна, а несколько историй про то, как Прокофий Ляпунов начинал земское движение в Рязани. Основу рассказа об этом, конечно, составляют подробности, оставшиеся в грамотах времен организации ополчения, подписанных, а может, и написанных самим рязанским воеводой. Другие сведения собирались Боярской думой, а также главой польско-литовского гарнизона, «московским старостой» Александром Госевским. От них информация переходила в королевскую ставку, где ее могли перепроверить расспросными речами тех людей, кто приезжал к королю под Смоленск. Конечно, можно было бы попытаться нарисовать какую-то усредненную картину, отовсюду взяв разные детали. Обычно в исторических исследованиях так и делается. Однако интереснее другое: не вторгаясь со своими трактовками и не нарушая восприятие событий их современниками, последовательно рассмотреть, что думали о земском движении в разных городах Московского государства, в Боярской думе и в королевской ставке под Смоленском.

Прокофий Ляпунов от имени «всех чинов» из Рязани обращался в Нижний Новгород несколько раз в январе 1611 года. Самая первая грамота, возможно, была перехвачена по дороге муромским воеводой князем Василием Федоровичем Мосальским и отослана в Москву. Там Александр Госевский быстро принял меры и стал договариваться (впрочем, безуспешно) об отправке в поход против Прокофия Ляпунова отрядов полковника Николая Струся и гетмана Яна Сапеги. Попытались направить в Рязанскую землю и донцов Ивана Заруцкого, но опоздали. Союз Рязани и Тулы уже сложился. Заруцкий попросту отослал боярскую грамоту из Москвы самому рязанскому воеводе, подтвердив, что действует сообща с земскими силами. В итоге набег на рязанские города в середине января 1611 года совершили запорожские казаки во главе с атаманом Наливайко. Одновременно против Ляпунова выступил отряд во главе с одним из рязанских дворян Исаком Сунбуловым. Им едва не удалось захлопнуть «капкан», осадив Ляпунова в Пронске.

Трудно даже представить, что бы произошло дальше, если бы мятежный рязанский воевода, с именем которого уже начинали связывать организацию сопротивления «литве», был тогда захвачен в плен или убит. Но этого не произошло, и выручил Прокофия Ляпунова не кто иной, как хорошо известный ему зарайский воевода князь Дмитрий Михайлович Пожарский, сумевший собрать под свое командование для броска из Зарайска в Пронск «коломничей и рязанцев». Сюжет сам по себе достойный исторического романа. Но так было в действительности: двух главных воевод земских ополчений, с чьими действиями в 1611—1612 годах во многом будет связано освобождение Москвы, судьба на короткую минуту свела вместе. Уже одно имя князя Пожарского, как пишет автор «Нового летописца», заставило «черкас» (запорожских казаков) отойти от Пронска в Михайлов. Из Пронска оба воеводы — князь Дмитрий Пожарский и Прокофий Ляпунов — вместе возвратились в Переславль-Рязанский. К сожалению, неизвестно, о чем они беседовали, едучи по пронской дороге в Рязань, но случайной такую историческую встречу не назовешь. В летописи осталось свидетельство, что князь Дмитрий Михайлович, «приня» благословение от рязанского архиепископа Феодорита, вернулся в Зарайск[96]. Архиепископ Феодорит, несомненно, получал грамоты патриарха Гермогена. Так не благословил ли рязанский владыка тогда еще и другой, военный союз героев Смуты?

История совместных действий Прокофия Ляпунова и князя Дмитрия Пожарского в январе 1611 года лишний раз показывает, что освободительное движение зарождалось не только в Рязани, но и в других местах. В первую очередь инициатива движения исходила из Рязани и Нижнего Новгорода, практически одновременно обратившихся друг к другу с посланиями. 24 января в Рязань прибыла грамота из Нижнего Новгорода, в которой сообщалось о гонениях в Москве на патриарха Гермогена. Сведения об этом нижегородцы получили из первых рук, специально послав для встречи с патриархом в Москву представителей разных чинов — нижегородского служилого человека Романа Пахомова и посадского Родиона Моисеева. Возвратившись из Москвы 12 января, они смогли только на словах передать то, что хотел сказать патриарх Гермоген, которого лишили приказных людей. Своею «речью» патриарх благословил нижегородцев на действия, о которых они и писали в Рязань. В Нижнем Новгороде и Балахне была составлена крестоцеловальная запись и организована присяга. В ней говорилось о целях земского ополчения, создававшегося для освобождения Москвы: «что нам за православную крестиянскую веру и за Московское государьство стояти и от Московского государьства не отстати». Согласно крестоцеловальной записи будущие ополченцы договаривались «стояти заодин» против польского короля Сигизмунда III и его русских сторонников. Для этого необходимо было сохранить мир среди тех, кто собирался в ополчении: «…и меж собя смутных слов никаких не вмещати, и дурна никакого не всчинати, скопом и заговором и никаким злым умышлением никому ни на кого не приходити, и никому никого меж собя не грабити, и не побивати, и лиха ни которого меж собя никому ни над кем ничем не чинити». Вопрос о будущем царе не предрешался: «А кого нам на Московское государьство и на все государьства Росийского царьствия государя Бог даст, и нам ему государю служити и прямити и добра хотети во всем вправду, по сему крестному целованью». С принятием крестоцеловальной записи не исключалась возможность призвания королевича Владислава. «А буде король не даст нам сына своего на Московское государьство и полских и литовских людей с Москвы и изо всех московских и из украинных городов не выведет, и из под Смоленска сам не отступит, и воинских людей не отведет: и нам битися до смерти»[97]. Тем самым отвергались возможные обвинения в клятвопреступлении и определенно говорилось о намерении идти до конца в прекращении междуцарствия.