Фестиваль - Сергей Власов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он действительно в тот же день позвонил Михаилу Ивановичу и с удовлетворением отметил, что даже на шестнадцать часов пятнадцать минут московского времени личный состав, правда кое-как, но еще ворочает языком.
Капитан Панкратов был, как всегда, четок и конкретен:
– Повестку ему сделать? Дай ему адрес и пусть приезжает в двадцать четыре ноль-ноль – домой. С собой иметь, кроме двух пачек «Столичных», – один литр. Сам знаешь чего.
– Спасибо, Миш. – Жигульский удовлетворенно хмыкнул и тут же перезвонил Ондруху.
Проклиная свое пьянство, любую работу, которую нельзя прогулять, всех в мире военных любых родов войск, со слезами на глазах Ондрух доставал из тайника, расположенного за неровной шеренгой потрепанных книг, стоявших на обшарпанной полке, свое последние достояние – пару белесых сорокоградусных…
В двенадцать часов вечера он находился по указанному адресу, в нетерпении суча ножками, в надежде в ближайшее же время стать счастливым обладателем заветного клочка бумажки, обозванной в еще незапамятные времена каким-то высокопоставленным солдафоном «повесткой».
Кода Михаил Иванович Панкратов открыл дверь, стало понятно, что он находится в состоянии тяжелейшей эйфории – своем любимом состоянии, при котором он обычно позволял себе распевать матерные частушки вперемешку с обрывками военных маршей. Он внимательно посмотрел на Ондруха и, получив от него исчерпывающие объяснения по поводу его столь позднего визита, затянул:
– Мимо тещиного дома я без шуток не хожу… – Здесь он сделал паузу и, по-видимому, забыв только что услышанное, набычившись, спросил: – Ты кто – Степан?
– Нет, – ответил слегка ошарашенный Ондрух.
– Василий?
– Нет…
– Федор?
– Как бы не так…
– Николай?
– Никакой я не Николай.
Прищурившись, Панкратов еще раз внимательнейшим образом осмотрел незнакомца:
– Так кто же ты?
– Блин горелый, я – Ондрух! Я пришел за повесткой, потому что прогулял работу… Вам по этому поводу сегодня звонил Жигульский…
В голове у Михаила Ивановича что-то заскрежетало, задвигались невидимые постороннему глазу шестеренки, пошел какой-то процесс. Ондруху показалось, что пока капитан думает, тупо уставившись в пол, прошла целая вечность. Наконец стало видно, что результат получен.
– Водку принес? – спросил Панкратов.
– Принес, – грустно отозвался Ондрух и передал две бутылки с рук на руки.
Капитан оживился:
– Будь мужчиной, прогуляй еще пару дней, – сказал он и, грубо подтолкнув гостя, тут же захлопнул дверь перед его носом.
В результате этого неординарного события Ондрух надолго запил горькую и был уволен по тридцать третьей статье. С тех пор он окончательно разуверился в людях в целом и в должностных лицах – в частности, заодно твердо решив покончить с любой формой государственной службы…
Друзья сидели и пили водку вот уже битых четыре часа. За это время интерьер большой комнаты квартиры Жигульского приобрел очертания студенческой столовой середины 80-х какого-нибудь захолустного провинциального вуза.
– Можно я останусь у тебя ночевать? – зачем-то спросил в половине второго Алик хозяина.
– М-можно!
– А можно я приглашу сюда одну знакомую девушку?
– М-можно!
– А можно…
Жигульский перебил товарища:
– Да все можно! Гуляй, рванина, от рубля и выше…
Последнее обращение несколько люмпенизированный Ондрух принял на свой счет и потребовал извинений. Жигульский извиняться категорически отказался, Алик Кабан уже уснул и в разборке не участвовал.
– Если ты хочешь меня оскорбить, плюнь мне в рожу, – грустно попросил Ондрух.
– На! – выдохнул Михаил и плюнул.
– Спасибо!!! – взревел поэт-песенник и, промокнув платком лицо, поспешил на выход.
Стало слышно, как с остервенением хлопнула входная дверь.
– Совсем сбрендил старина Ондрух… – вымолвил Михаил и, размахнувшись, сильно ударил спящего Бырдина по пружинистому, как батут, заду.
– Я здесь! – тут же отозвался Алик.
– Хватит дрыхнуть, у нас еще полно запасов…А когда запасов полно, их надо…
– Уничтожать!
– Правильно, – хихикнул Михаил и потянулся за бутылкой.
– За что будем пить? – Кабан приготовился.
– Поскольку цели нашей встречи до конца не определены и не концептуализированы, выпьем за очаровательно бесцельное времяпрепровождение в приятной компании…
– Можно добавить?
– В смысле – сказать?
– Нет. В смысле – долить.
– Сколько угодно.
Приятели со вкусом чокнулись, выпили и расцеловались.
В ту же секунду в его прихожей зазвенел звонок – это к Михаилу Викторовичу пожаловала его хорошая знакомая, в недавнем прошлом малоизвестная певица, а в данный момент обычная сутенерша – Надежда Станок, приторговывающая в элитных кругах такими же, как и она, симпатичными несостаявшимися неудачницами.
За последние восемь лет Станок даже четыре раза показывали по телевизору, и все четыре – в программе «Кто? Где? Кого? Как и за сколько?». Сегодня Надежда заявилась без всякого дела, просто так – поболтать ни о чем и немного развеяться.
– Надька, что-то давно тебя не видно на голубом экране. – Жигульский плеснул ей водки.
– «Ящик» совсем прогнил. За любой показ требуют столько «бабла». Педики с гомиками все оккупировали.
– Не может быть! – Алик Кабан явно заинтересовался близкой для него темой телевидения.
– Может. Я вам точно говорю. У меня подружку пригласили в одну музыкальную передачу. Так кроме денег сказали: «Этому дашь, тому. И потом еще вот этому». Она возмутилась: «Так они же «голубые!» Ей быстро все объяснили коротко и ясно.
Жигульский не выдержал:
– Интересно, как…
– Сказали: «А им – по фигу…»
Михаил настолько возмутился услышанным, что предложил сменить тему разговора на более приятную:
– Станок, обеспечь нас лучше сегодня какими-нибудь певичками для скромных утех…
– За деньги…?
– Ну, конечно. – Рок-журналист уверенно похлопал себя по нагрудному карману. – Сделаешь?
Сутенерша устало вздохнула и, верная своему девизу «дело прежде всего» поплелась домой за записной книжкой:
– Вы только не напивайтесь. Я, как кого-нибудь вычислю из подходящих, сразу же вам отзвонюсь.
Глава седьмая
Одним из основных качеств человеческой нервной системы является способность мобилизироваться в различных экстремальных условиях. Частые и продолжительные мобилизации – достаточно вредны для любого организма как в физиологическом, так и в психологическом аспектах.
Поняв это и осознав, что на календаре уже суббота, Сергей Сергеевич решил, что пора денек-другой отдохнуть и подумать о своем здоровье – в квартире девушки Лены, где он сегодня проснулся, кислородная составляющая практически полностью отсутствовала… Перебрав в уме десяток приятелей, зазывавших в последнее время к себе на загородный отдых, он с удовлетворением остановился на Евгении Алексеевиче Лабухове.
– Ленка, поедем к Лабухову на дачу? – спросил он, легонько потормошив новую подружку, а затем нежно целуя ее в щеку.
– А кто это?
– Один мой приятель. Тоже писатель-сатирик.
– А который час?
– Почти десять…
– Хорошо, – согласилась девушка. – Только сначала я приму душ и приготовлю легкий завтрак…
– Прекрасно. А мне тоже того… не мешало бы чего-нибудь принять. Можно потяжелее. – Сергей пошарил рукой возле дивана. – Солнце, здесь вчера оставалась открытая бутылка шампанского. Или я сошел с ума?
– Ты ее, между прочим, выпил где-то под утро! Ты что, правда, ничего не помнишь? С кем я связалась?! С пропойцей! Какая же я дура!
– Очень хорошо, что дура! В этом мире существует только два способа добиться успеха: либо за счет собственного трудолюбия, либо за счет чужой глупости. А кстати, ты же говорила, что живешь с родителями? Где же они в таком случае?
– Они тоже на даче. Но, разумеется, на нашей…
– У тебя и дача есть? Это я удачно зашел.
– Удачно, удачно… – согласилась Лена и, подойдя к трельяжу, внимательно посмотрелась в зеркало. – Ой, ну и физиономия у меня…
Сергей тут же подобострастно отреагировал:
– Ставя под сомнение собственную привлекательность, вы ставите под сомнение мой вкус. Однако если возражений против легкой прогулки за город нет, надо потихоньку собираться в дорогу… Электрический поезд меньше, чем за час доставит нас в один из очаровательнейших уголков почти дикой природы…
Электричка, стремительно рассекая пространство, устремлялась все дальше и дальше в кислородные глубины родного Подмосковья. Справа тянулась равнина; налево широкие поля постепенно переходили в холм, увенчанный деревьями, среди которых мелькали приземистые домики с островерхими крышами.
