Инга - Елена Блонди

— Вспомнила. В школе, когда русачка нам читала, о Пенелопе, пацаны потом орали, имя кругом, смешное оно.

— Это нам смешное. А у греков — прекрасная история любви и самоотверженности. И насчет талии не ерунди, все у тебя на месте, я видел, забыла?

Смотрел пристально, как темный румянец заливает лоб и щеки. Кивнул.

— Когда станешь женщиной, Инга, девочка, то будешь одним только взглядом убивать мужчин. Не Пенелопа, нет. А вот была такая титанида — чудодева Ехидна, повелительница животных и трав. Самая сильная и самая земная. Ее боялись даже боги Олимпа. Хотя после коварством все же извели. Рот закрой.

Инга засмеялась. Петр подвинул к ней тарелку с салатом.

Под тихую музыку сидели и болтали, больше говорил Петр, но иногда, задавая вопрос, ждал ответа, и она, отвечая, разгоралась, рассказывая, смеялась, пока он снова не указывал ей на тарелки и горшочки, чтоб не забывала о еде.

— Скоро закат, пора и ехать, — сказал, глядя на все еще неподвижный, неизменный свет в проеме двери, — чтоб успеть вернуться к ночи.

— Да.

Потом танцевали, смеясь и бережно обходя бегающих по залу детей, которых распаренные жарой родители втаскивали в зал, кормили и уводили обратно. Столики потихоньку заполнялись народом, и Инга радовалась, что они не поехали в саму Оленевку, остались тут, в туристической зоне, куда, рыча и пыля подкатывают автобусы: тут все такое цветное, разномастное и ее лиственное платье не кажется странным посреди дня.

Петр покачивал ее в танце, время от времени легко целовал в макушку, и это было — счастье…А еще ехать обратно, молча, в темной машине, лежать головой на его руке.

Он усадил ее за стол, смеясь сонно моргающим глазам. И ушел в туалет, заказав по пути кофе.

Скоро уходить. Инга села прямо, оперлась подбородком на руки и разглядывала зал, полный усталых от отдыха людей. Наслаждаясь тем, что она сейчас — часть их, будто приехала тоже, будто в отпуске, на курорте. Оказывается, это здорово — отдыхать вот так.

А вернулся Петр не один. И ее спокойное счастье, съеживаясь, уползло куда-то за локоть, потерялось, испуганное возгласами и громким смехом.

— Петруша, мужик! — орал лысый потный дядька, хлопая Петра по плечу и тряся в воздухе ладонью, — ничего себе, наплавал плечищи, я себе лапу чуть не отбил! Ты чего тут? Ты ж вроде на юбэка собирался пожить? Пасторали, то се, невинные пастушки среди кипарисов и елок? Ирка, зови подавалу, сейчас мы это дело отметим, ну кто б подумал-то, встретиться посреди диких скал, а?

Тут же стояла Ирка — длинная и плотная, как кухонный шкафчик-колонка, с непонятного цвета волосами, сползающими по широким плечам. Усмехнулась Петру и тут же перевела взгляд на Ингу.

— Познакомишь, Пит?

Подошла и уселась рядом, кладя на стол голый локоть, повернулась, разглядывая Ингу почти вплотную.

— Рыбки тушеной, кефалечка у вас, — распоряжался за ее спиной крикун, время от времени взвизгивая свои «петруши», — шампанского бутылку, надо встречу обмыть, а? И коньячку, крымского, а как же. Как это не будешь? Что значит, не будешь?

Голос его повышался, заглушая тихую музыку. И снова стихал, уходя в деловитое бормотание:

— Фруктиков, что там у вас. Хлебушка, а что насчет мяска? Ирка, ты будешь по-крестьянски мясо? Помнишь, мы тут жрали, вполне съедобельное. Ну давай, брат, садись, рассказывай. Помнишь, как во студенчестве присказка была — заходи, раздевайся, ложись, рассказывай!

И захохотал, все так же с подвизгиванием.

— Не обращай внимания, — сказала Ирка, закончив осмотр, и откидываясь на спинку, закрыла обведенные черной линией маленькие глаза, — Вадик — вечное трепло, как говоришь тебя зовут?

— Это Инга, — сказал над их головами Петр, уселся напротив, сдвигая на край стола пустые тарелки с недоеденным хлебом, — девушка Инга из поселка Лесного, под Судаком, и если ты, Вадя, будешь плоско шутить, я тебя на дуэль вызову.

— Хо-хо, — с готовностью согласился Вадя, бросил на стол крупные руки с белыми пальцами, — рискни здоровьем, подорванным портвешком. На чем будем драться? На вилках или на ложках?

— Драться не будем, — рассмеялся Петр, подхватывая шуточки, — я тебя сразу прирежу, пластмассовым ножичком.

Вадя нагнулся над столом, старательно вытягивая к Инге толстую шею, стал похож на большую нескладную черепаху.

— Не обращайте внимания, девушка Инга из поселка Лесного, этот бородатый тип всегда был пошляком. Не то, что я — скромник.

Инга скованно улыбнулась, с тоской глядя на бесчисленные, как ей показалось, тарелки, что ставил и ставил на стол официант.

— Вадя, не трогай девочку, — Петр посмотрел на часы и поднял бокал с шампанским, — ну за встречу, да нам пора уже.

— Как это пора? — загремел Вадя и воздвигся, обходя стол, навис, протягивая над Иркиным плечом руку, — а потанцевать девушек? Инга, разрешите…

— Обойдешься, — сказал Петр и, поманив девочку, подхватил ее, когда она выбралась, держа длинный подол вспотевшими пальцами, — я ее сам потанцую.

Топчась в центре зала и сжимая ей руку, проговорил вполголоса сокрушенно:

— Слушай. На часок еще придется остаться. Вадя мастерскими заведует в фонде, у него мое заявление лежит, полгода уже. Посидим, я немножко с ним выпью. И сразу машину возьмем, отсюда прямо. Приедем ночью, ну скажешь бабушке — сломались по дороге. Не поймет, что ли…

— Петр. Я не могу. Я же говорила. И ей обещала, к одиннадцати дома.

— Да ладно тебе. У меня судьба решается. Бабушка, я так понял, у тебя умница, ну хочешь, позвоним ей отсюда?

Инга подумала о телефоне в доме Ситниковых, тетя Валя будет стоять рядом и сторожить ухо, жарко слушая Вивины короткие слова.

— Не надо звонить. Но ты обещаешь, всего час?

— Конечно, Инга, девочка! Ну, не печалуйся. А хочешь, я бороду сбрею? Завтра же. Для тебя.

Она подняла к Петру лицо и засмеялась. Прижимаясь, поднялась на цыпочки:

— Я тебя люблю. И с бородой тоже. Ты как сам захочешь, так и сделай.

— Решено! Значит, сегодня — проводы бороды! Секретные…

Вадя, откидываясь от Ирки, захлопал одобрительно:

— Во! Приятно смотреть на счастливую пару! За это и выпьем!

Ирка снова загородила девочку от ресторана, будто загоняя в угол, подала ей бокал, внимательно глядя своими обведенными глазами:

— Давай. За Петра. Мы с ним учились вместе. Я, Вадя и жена Петькина. Они развелись три года назад.

И сделав паузу, все так же держа Ингино сперва потускневшее, а после обрадованное лицо глазами, добавила:

— Потом еще два раза сходились. Цирк, короче, сплошной у них с Натальей. Ну что, чин-чин?

— Чин-чин, — механически ответила Инга и опрокинула в себя шампанское.

Время рвалось и перемешивалось, сталкиваясь кусками и обрывками. Вадя, орущий тосты и размахивающий фужером. Ирка, смеется, тыкая в пепельницу сломанную сигарету, а та уже полна почему-то. Петр, обнимает Вадю за толстые плечи и что-то горячо ему толкует. В руках Инги новый фужер, и она уже почти пьет, но рука Петра выдергивает его и на зеленом платье, на коленках, расплывается темное пятно.

Вдруг за их столом еще какие-то люди и вдруг они все поют, и почему-то машут бокалами, показывая на Ингу, а она встает и, прижимая к груди вилку, раскланивается, смеясь.

— Ребенку не наливать! — грозно командует Петр, и снова отбирая у нее фужер, выпивает его сам, ставит на стол — пустой, — выпила один, и хватит!

Один, думает Инга, собирая в горсть рваные от усталости и напряжения мысли. И, правда, всего один, конечно, очень большой, как тот стакан с соком, но все равно ведь — всего один. Как маленькая…

Ей ужасно приятно, что Петр следит, чтоб не пила. Но страшно, уже выпил сам, а она не подумала и вот испугалась сейчас — а вдруг он напьется, что тогда? У нее нет денег. Только сумка с нарисованным котом и тот вылинял. От усталости кружится голова.

Внезапно становится тихо. Нет никого, только Ирка рядом, потянувшись, перебирает темные волосы Инги и говорит укоризненно:

— И зря ты их так постригла. Смотри, если забрать высоко и тут заколоть, сразу выглядишь совсем молоденькой, лет семнадцать, не больше. Тебе сколько лет?

— Шестнадцать, — отвечает Инга, — в июле исполнилось.

Волосы снова упали на скулы. Ирка встала, ухватываясь за край стола, и мрачно оглядев собеседницу, вдруг исчезла среди снующих и танцующих людей.

Инга обвела усталыми глазами разоренный стол. Что ж они никак не уедут отсюда? Бутылки пусты. Только одинокий фужер просвечивает догорающей свечкой. В нем суетливо бегут мелкие пузырьки. Надо его выпить, решила она, и тогда можно сказать им всем — извините, нам пора. Если он не умеет, она скажет сама. Вот только выпьет, чтоб совсем на столе было пусто. А еще чтоб эта Ирка не смотрела, как на младенца. И чего у нее такие некрасивые глаза, зачем их рисовать таким черным?