Том 4. Стихотворения, поэмы, агитлубки и очерки 1922-1923 - Владимир Маяковский

Необычайное

Стихает бас в комариные трельки.Подбитые воздухом, стихли тарелки.Обои,    стены      блёкли…         блёкли…Тонули в серых тонах офортовых.Со стенки     на город разросшийся              Бёклин*Москвой расставил «Остров мертвых».Давным-давно.        Подавно —теперь.    И нету проще!Вон   в лодке,      скутан саваном,недвижный перевозчик*.Не то моря,      не то поля —их шорох тишью стерт весь.А за морями —        тополявозносят в небо мертвость.Что ж —    ступлю!        И сразу           тополисорвались с мест,        пошли,           затопали.Тополи стали спокойствия мерами,ночей сторожами,        милиционерами.Расчетверившись,        белый Харонстал колоннадой почтамтских колонн.

Деваться некуда

Так с топором влезают в сон,обметят спящелобых —и сразу    исчезает всё,и видишь только обух.Так барабаны улиц         в сонвойдут,    и сразу вспомнится,что вот тоска      и угол вон,за ним    она —      виновница.Прикрывши окна ладонью угла,стекло за стеклом вытягивал с краю.Вся жизнь       на карты окон легла.Очко стекла —        и я проиграю.Арап —    миражей шулер —            по окнамразметил нагло веселия крап.Колода стекла      торжеством яркоогнимсияет нагло у ночи из лап.Как было раньше —         вырасти б,стихом в окно влететь.Нет,   никни к сте́нной сырости.И стих    и дни не те.Морозят камни.        Дрожь могил.И редко ходят веники.Плевками,     снявши башмаки,вступаю на ступеньки.Не молкнет в сердце боль никак,кует к звену звено.Вот так,     убив,        Раскольников*пришел звенеть в звонок.Гостьё идет по лестнице…Ступеньки бросил —         стенкою.Стараюсь в стенку вплесниться,и слышу —     струны тенькают.Быть может, села        вот так           невзначай она.Лишь для гостей,        для широких масс.А пальцы     сами      в пределе отчаяньяведут бесшабашье, над горем глумясь.

Друзья

А во́роны гости?!        Дверье крылораз сто по бокам коридора исхлопано.Горлань горланья,        оранья орло́ко мне доплеталось пьяное до́пьяна.Полосащели.Голоса́еле:«Аннушка* —ну и румянушка!»Пироги…     Печка…Шубу…    Помогает…           С плечика…Сглушило слова уанстепным* темпом,и снова слова сквозь темп уанстепа:«Что это вы так развеселились?Разве?!»    Сли́лись…Опять полоса осветила фразу.Слова непонятны —         особенно сразу.Слова так       (не то чтоб со зла):«Один тут сломал ногу,так вот веселимся, чем бог послал,танцуем себе понемногу».Да,их голоса́.      Знакомые выкрики.Застыл в узнаваньи,         расплющился, нем,фразы крою́ по выкриков выкройке.Да —   это они —        они обо мне.Шелест.    Листают, наверное, ноты.«Ногу, говорите?        Вот смешно-то!»И снова    в тостах стаканы исчоканы,и сыплют стеклянные искры из щек они.И снова    пьяное:        «Ну и интересно!Так, говорите, пополам и треснул?»«Должен огорчить вас, как ни грустно,не треснул, говорят,         а только хрустнул».И снова    хлопанье двери и карканье,и снова танцы, полами исшарканные.И снова    стен раскаленные степипод ухом звенят и вздыхают в тустепе*.

Только б не ты

Стою у стенки.      Я не я.Пусть бредом жизнь смололась.Но только б, только б не еяневыносимый голос!Я день,    я год обыденщине пре́дал,я сам задыхался от этого бреда.Онжизнь дымком квартирошным выел.Звал:   решись      с этажей           в мостовые!Я бегал от зова разинутых окон,любя убегал.      Пускай однобоко,пусть лишь стихом,         лишь шагами ночными —строчишь,     и становятся души строчными,и любишь стихом,        а в прозе немею.Ну вот, не могу сказать,           не умею.Но где, любимая,        где, моя милая,где  — в песне! —        любви моей изменил я?Здесь   каждый звук,         чтоб признаться,               чтоб кликнуть.А только из песни — ни слова не выкинуть.Вбегу на трель,      на гаммы.В упор глазами      в цель!Гордясь двумя ногами,Ни с места! — крикну. —           Цел! —Скажу:    — Смотри,         даже здесь, дорогая,стихами громя обыденщины жуть,имя любимое оберегая,тебя   в проклятьях моих           обхожу.Приди,    разотзовись на стих.Я, всех оббегав, — тут.Теперь лишь ты могла б спасти.Вставай!     Бежим к мосту! —Быком на бойне        под ударбашку мою нагнул.Сборю себя,      пойду туда.Секунда —     и шагну.

Шагание стиха

Последняя самая эта секунда,секунда эта     стала началом,началом    невероятного гуда.Весь север гудел.        Гудения мало.По дрожи воздушной,         по колебаньюдогадываюсь —        оно над Любанью*.По холоду,     по хлопанью дверьюдогадываюсь —         оно над Тверью*.По шуму —     настежь окна раскинул —догадываюсь —        кинулся к Клину*.Теперь грозой Разумовское* за́лил.На Николаевском* теперь           на вокзале.Всего дыхание одно,а под ногой     ступенипошли,    поплыли ходуном,вздымаясь в невской пене.Ужас дошел.      В мозгу уже весь.Натягивая нервов строй,разгуживаясь всё и разгуживаясь,взорвался,     пригвоздил:         — Стой!Я пришел из-за семи лет,из-за верст шести ста*,пришел приказать:        Нет!Пришел повелеть:        Оставь!Оставь!    Не надо         ни слова,           ни просьбы.Что толку —     тебе         одному           удалось бы?!Жду,   чтоб землей обезлюбленной               вместе,чтоб всей     мировой        человечьей гущей.Семь лет стою,      буду и двестистоять пригвожденный,           этого ждущий.У лет на мосту      на презренье,            на сме́х,земной любви искупителем значась,должен стоять,      стою за всех,за всех расплачу́сь,        за всех распла́чусь. —

Ротонда