Летные дневники, часть 5 - Василий Ершов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Короче, чтобы в бане политклуб поддерживать на уровне. Кстати, веничков заготовил для баньки-то вовремя. Успел.
Ну, в Аэрофлоте косметический ремонт. За продленку платят вдвойне (как раз инфляцию покрывает); поперли замполитов и все политорганы; никто не платит партвзносы (кормить этих…); летчики учат английский – летать за долларами; министра в который раз сменили. А так все по-прежнему.
Работа моя превратилась в синекуру, и я не желаю ничего менять. Есть слетанный экипаж, он работает, а я в нем уже статист. Леша, истосковавшись по командирству, командует всеми, по делу и не по делу, я его лениво окорачиваю; но дело от его команд только выигрывает. Новый молодой штурман (Витя в отпуске) старается, Валера прикрывает спину, а я, статист, лежу себе, сплю, читаю или лениво ввязываюсь в матерное соревнование, кто лучше обнажит наши язвы. Да и то, уже больше помалкиваю, ухмыляюсь, либо во все горло ору партейные песни прошлых лет. Ни с кем не спорю, ничего не пытаюсь изменить.
15.08. Валялся в ящике партбилет; я написал на нем поперек, что сыт партией по горло. Надя увидела случайно, спросила, зачем я это сделал. Затем, что – всё. Всё! Я принял решение. И нечего делать круглые глаза. Порвал и выкинул его в мусор.
В этом месяце семь рейсов укладываются в сорок часов, а весь месячный план – тринадцать рейсов и 90 часов. Усталости особой не чувствую, наркоза прошлых летних месяцев пока нет, но сплю по 12 часов в любое время суток. В полете полное расслабление, и только пара минут работы на взлете и посадке. Обязательное чтение газет; без чтения полет кажется длинным и приносит усталость. В еде себя стараюсь ограничивать.
Комэска подписал мне отпуск с 1 сентября на 36 рабочих дней – безоговорочно. С ностальгической ухмылкой я вспомнил свои предотпускные бои с Кирьяном лет шесть назад. Теперь времена другие. И я уже не тот молодой командир, на котором все пахали. В любое время могу написать на увольнение, а Савинову придется вводить в строй молодого и трястись над ним, – когда есть живой и надежный, безотказный Ершов, единственный в эскадрилье, кто для себя никогда ничего не просит и самую эскадрилью старается посещать возможно реже и только по сугубой необходимости.
Мне бы возгордиться, а я грущу. Годы ушли, жеребячий задор заглох в вязкой стене Системы, и сейчас я – вол, безропотно и терпеливо влачащий привычное ярмо службы на притертом и безукоризненно приладившемся горбу. Жую свою жвачку, и все помыслы направлены на то, как бы добыть лишнюю пару носков да приличные туфли, чтоб было в чем ехать в отпуск.
Картошку успеть выкопать. Из Краснодара привезти помидор на засолку. Съездить на поле за огурцами. Сегодня в ночь лететь. Погладить брюки и рубашку, чтоб было все готово к рейсу. Вот простые, незатейливые задачи на сию минуту.
Меньше всего меня интересует, что думают обо мне мои товарищи-летчики. Все мы – волы, дружно тащим свои скрипучие шайтан-арбы и не мычим. И все летать умеем.
17.08. Накопленная за лето усталость стала давить. Днем хочется спать, все валится из рук, полежать бы…
Если продержусь, пролетаю еще год, то средний заработок для расчета пенсии поднимется где-то до 750 рублей. До 800 мне не дотянуть, хотя поговаривают о том, что в следующем году заработки у нас будут под полторы тысячи.
А если еще и 92-й год продержаться, то в июле будет 25 лет стажа, я буду ветеран, летом будут в отпуск без боя посылать, только летай.
А может, поверить Ельцину, с его программой 500 дней? Хотелось бы, да только у нас на местах ничего не сдвинешь Только здоровье выпластаешь, а на пенсии и пожить не успеешь.
Нет, честное слово, за такую работу, за такую каторгу – и не натягивается даже 800 рублей. Да будьте же вы все прокляты, вместе с вашим феодальным социализмом. Господи, хоть бы нас кто завоевал, что ли.
20.08. Как всегда, понедельник для меня день выходной. Я вообще стараюсь жить против времени, не так, как все, сам себе хозяин. И, несмотря на то, что в ночь сегодня предстоит мерзейшая Москва с разворотом, – сохраняется впечатление выходного дня. Видимо, играет роль то, что ДВЕ! НОЧИ! ПОДРЯД! СПАЛ! по своему, красноярскому времени!
Нет, товарищи нелетающие. Вам, погрязшим в роскоши ежесуточного регулярного сна, вам, баловства для, мучающимся бессонницей и пьющим снотворные таблетки, – вам никогда этого не понять: что значит проспать две ночи подряд. Это праздник летом для пилота-высотника. Да еще если удалось после рейса выпить с женою рюмку водки по случаю праздника Воздушного Флота, символом какового для меня является кувалдой повисшая временная летняя импотенция.
Попытайтесь же хотя бы по этому символу представить, за что нам платят те жалкие 800 рублей и дают льготную пенсию.
Ни один цивилизованный человек в мире никогда не поверит, что летчик, пролетавший на лайнере 20-25 лет в стране победившего народ социализма, получает от общества («скотов» по Бакунину) пенсию 180 рублей в месяц, что по реальному на 1990-й год курсу составляет, ну, 10 (десять) долларов, т.е. 30 центов в день. Тридцать центов!
Как же не обижаться на несправедливое наше, феодальное государство, созданное коммунистами, как бы они ни откручивались.
Поэтому самый распространенный сейчас вопрос среди летчиков: ты уже вышел из партии?
Не ставится в народе под сомнение, что дни партии сочтены. Речи уже нет о каком-то авторитете, тем более о чести и совести. Ну, про ум никто и не сомневался. Висит издыхающая КПСС кувалдой у народа на чреслах – и не может народ этим… инструментом произвести что-то лучшее.
А Горбачев и иже с ним все болтают о коммунистических идеалах и о том, что нет другой такой силы.
О таких трибунах в народе точно говорят: «п…здобол».
Дожди, дожди, грибов много, но я с 12-го июля без выходных, какие к черту грибы. Ну, может числа 30-го августа… Так надо ж еще до 3 сентября выкопать картошку. А до этого еще предстоят две ночных Москвы, ночной же, проклятый, четвертый в этом месяце Норильск и дневная Алма-Ата. Дотянем на остатках нервов. А там уже пойдут и выходные. А 3-го улетим с Надей в Крым.
Все равно не умер, отлетал лето.
21.08. Описать, что ли, эту проклятую ночную Москву. Сколько их было, этих разворотных (развратных, как мы острим) Москв… Москвов… Москвей… черт бы их забрал.
Естественно, не поспавши перед вылетом (попробуйте поспать пару часов где-то между 3 и 6 часами пополудни), экипаж, успевший, используя редкие часы между полетами, уработаться по дому, быстренько собирается на вылет.
Я едва успел вернуться из гаража, как звонок: бортинженер ждет в машине, штурман тоже на подходе, а Леша уже в Емельянове, у него там однокомнатная конура, до штурманской пять минут пешком.
Десять минут на умывание, переодевание и еду.
У пилота к вылету всегда все готово: брюки и рубаха отглажены, документы и деньги в карманах, бритва, свитер и зонтик в сумке, ключи взял, ширинку проверил, жену поцеловал, «пока» – вот и все прощание. И встреча, соответственно, «привет». Вам, летающим раз в год, может, и дико; нам привычно.
Мы, летающие, за порогом оставили все мысли о доме; наши жены, постоянно провожающие и чутко спящие ночами, остаются нести свой крест; их удел – вечная тревога, ранняя седина и ожидание, ожидание…
Итак, в машину, по газам, и уже начался полет. В пути еще перебросимся каждый о своем, а уже мыслями там: звонили, узнавали, машина идет, не было бы тумана, как ветер, тут кругом грозы, как выходить…
Вам – тучи, красота, ну, дождь; а нам – засветки, тысяч до двенадцати, смещением к взлетному курсу, ветер… как там локатор на машине, не дохлый ли… и глаз ловит маленькую двухмоторную «Элку», юрко шныряющую между столбами дождевых зарядов: доброго пути вам, счастливо проскочить… да-а, без локатора-то… помню, раз на Ил-14… а мы как-то под Братском… И за всеми этими репликами стоит спокойная уверенность, что – да, засветки, да, фронт, но у нас не Ил-14, пройдем, обойдем… мы инструментом владеем.
Тут, кстати, читал на днях в «Правде» выступление какого-то уважаемого большевика, упрекающего выходящих из партии: «Тут фронт, тут бой, а вот вы – дезертиры, обыватели…»
Милай! У вас вся жизнь – бой, а вы ведь на нашем горбу воюете. Вот мне сейчас лезть через фронт, которому глубоко плевать на все ваши партии и бои. И моему коллеге, где-то в Африке, Австралии, или в Китае, – нам надо идти, лезть туда и пройти по расписанию, хоть, может, и дрогнет очко. И мы пройдем. А ты, боец, себе воюй, на бумажке, которой я потом вытру свой вспотевший пилотский зад, – только на это она, «Правда» твоя, и годна. И во все свои бои ты будешь мотаться за моей спиной. Не сумлевайся, мы довезем; воюй себе, пока еще воюется. Мы – отвоевались.