Прощай, Лубянка! - Олег Калугин

Появилось новое для меня понятие — вербовка под «чужим флагом» от имени подлинной или вымышленной организации с целью скрыть истинную национальную принадлежность вербовщика. Такой организацией могли быть ЦРУ, Моссад, несуществующая подпольная нацистская партия и т. п.

Наряду со спецдисциплинами чекистского профиля, заезжие лекторы из МИД, Госплана, Совмина и ЦК КПСС читали лекции о дипломатическом протоколе, этикете, состоянии экономики капиталистического мира, планах ускоренного перехода к коммунистическому обществу, международном рабочем движении и его особенностях после XX съезда КПСС. Венгерские события осени 1956 года дали богатую пищу для работы партийных пропагандистов. Будапештское восстание преподносилось как яркий пример непримиримой борьбы между старым и новым, типичное проявление сопротивления свергнутой буржуазии происходящим в мире переменам. Нам показывали фотографии и западную кинохронику, свидетельствовавшие о жестокой расправе контрреволюционеров с сотрудниками венгерской тайной полиции при обороне ими будапештского горкома партии. Встревоженные вначале неясностью оценок происходящего и замешательством среди старых чекистских кадров, мы в конце концов безоговорочно проглотили партийную версию.

В конце первого года обучения мы приобрели некоторые навыки работы с радиопередатчиками, подслушивающими устройствами и методами защиты от них. Много часов провели в фотолаборатории, изготавливая микроточки и мягкую пленку, легко маскируемые в почтовых отправлениях и бытовых предметах. Нас обучили основам шифровального дела и тайнописи. Весной в лесном массиве и за его пределами специальные инструкторы проводили занятия по ориентировке на местности, а затем опытные сыщики из Седьмого управления ходили за нами по городу и мы должны были конспиративно выявлять слежку и письменно отчитываться о каждом попавшем в поле зрения филере. Следующим этапом стало подыскание мест для тайников и подбор контейнеров для малогабаритных закладок, обычно рулона фотопленки. Руководство кафедры спецдисциплины объявило конкурс на лучшую маскировку шпионского донесения. Для этого в наше распоряжение передали инструменты и различные материалы. На выставке экспонировались десятки образцов контейнеров, от искусно изготовленного булыжника до запаянной консервной банки от шпрот. Я представил простой, но удобный вариант — 10-сантиметровый отрезок ветки толщиной около сантиметра. Один конец ее имел естественный вид с почкой, другой прожигался паяльником внутри и, прикрытый пробкой, содержал тайное вложение. Ветка легко надевалась и снималась с другой ветки чуть меньшего диаметра.

На практическом занятии я опробовал этот камуфляж в действии. Наблюдение велось за мной в лужниковском парке, аллеи были пустынны, и «наружка» подтянулась довольно близко, чтобы проследить за моими манипуляциями. Я шел спокойно по асфальтированной дорожке, затем сделал резкий поворот направо и тут же в двух метрах от угла правой рукой снял с ветки куста контейнер, теоретически заложенный агентом в только нам известном месте. Хотя в реальной жизни не разрешается проводить каких-либо операций под наблюдением, на тренировках допускались исключения. Четыре сотрудника НН не зафиксировали никаких подозрительных действий с моей стороны.

Осенью мы возобновили занятия в городе, выявляя пешее и автомобильное наблюдение, одновременно отрабатывая приемы ухода от слежки, проведение моментальных передач и, наконец, личных встреч с «агентами». В качестве последних выступали бывалые сотрудники разведки. Они играли роль инструкторов, отмечали недостатки в подборе мест (например, наличие рядом отделения милиции или большое скопление приезжих, среди которых часто орудуют уголовники), неумение содержательно вести беседу или ставить вопросы, невнимание к личной жизни «агента» и т. п. Это были настоящие игры с контрнаблюдением, подстраховкой и десятью рублями в придачу на угощение «агента» в ресторане.

К тому времени меня избрали секретарем партийной ячейки в группе, состоявшей из двадцати человек, в основном комсомольцев. Я стал членом редколлегии школьной газеты. Как-то в городе я повстречал своего институтского однокашника В.Черкашина, работавшего во Втором главном управлении. Он пригласил меня в общежитие, где на радостях, под настойчивые понукания собравшихся, я впервые опрокинул граненый стакан водки и заел пельменями. Все захлопали и объявили, что отныне я могу называть себя настоящим чекистом, а не белоручкой из Первого главного управления. Виктор рассказал, что продолжает ухаживать за сестрой моей Людмилы, часто ездит к ней в Ленинград, но, кажется, Юра Гулин имеет больше шансов на успех. Действительно, хотя Гулин работал в Игарке, он сумел завоевать сердце моей новой родственницы и вскоре женился на ней.

Близился конец учебы. С начала пятьдесят восьмого года нас поодиночке начали вызывать к Визгину. С ним обычно сидел представитель кадров из Москвы и вел предметный разговор о будущем назначении. Пошел слух, что кому-то предложили дальнейшую учебу и подготовку для последующей заброски нелегалом. Многие заволновались. Я тоже. Со стороны это выглядело чертовски заманчиво: уехать с чужим паспортом на оседание в неведомую страну, потом переместиться из нее в другую и уже там, проникнув к государственным секретам, начать настоящую, достойную мужчины работу. Но как же быть с семьей, Людмилой и Светланой? Им же нельзя туда ехать. Значит, разлука на многие годы? Было от чего волноваться! Но мысль о грядущих героических свершениях в качестве нелегала вскоре пришлось отставить. Мне предложили Восьмой (восточный) отдел с перспективой скорой командировки в Каир.

Три госэкзамена я сдал без напряжения, получив диплом с отличием. Одновременно закончил обязательные курсы автовождения. Перед выпускным вечером меня неожиданно вновь пригласил Визгин. «Есть предложение сменить географическое направление, — сказал он с улыбкой. — Тебя заприметили люди из американского отдела. Сейчас подбирают молодежь для направления на учебу в США. Как ты смотришь на это?»

У меня екнуло сердце в груди. Вот это да! «Конечно, согласен», — выпалил я.

Итак, впереди США. Думал ли я в Ленинграде, что такое возможно? Как ни странно, не только думал, но даже грезил наяву. Мне виделись громады небоскребов Нью-Йорка и Чикаго, отважные ковбои на быстроногих мустангах и тысячи сверкающих автомашин. Я напевал мелодии Фримля из «Роз Мари», и, хотя сценически дело происходило в Канаде, она как бы олицетворяла собой «цветок душистых прерий» Североамериканского континента.