Полк рабочей Москвы - Сергей Моисеев

А перед самой отправкой на фронт районные организации устроили для полка прощальный митинг-концерт. С напутственными речами выступали представители райкома, райсовета, заводов и фабрик. Потом состоялся концерт.

Красноармейцы не захотели остаться в долгу и в свою очередь организовали полковой вечер, пригласив на него представителей трудящихся района.

Здесь тоже много было произнесено взволнованных, горячих речей. Особенно проникновенно говорил старый большевик Свободин.

— Ваш полк — сын района. Он укомплектован нашими рабочими. За действиями полка на фронте будет с любовью следить все население района. В минуту опасности и тяжелых испытаний помните, что вы идете на смерть за счастье ваших семей, ваших детей... за счастье рабочего класса всего мира!..

Последним выступал я. В своей речи напомнил товарищам выступление Владимира Ильича в Прямиковском саду, еще раз рассказал о посещении делегацией полка раненого Ленина и от имени красноармейцев заверил представителей трудящихся района, что 38-й полк с честью выполнит свой воинской долг.

— Мы смело идем под знаменем нашей партии с начертанным на нем лозунгом: «На бой за власть Советов, за власть рабочих и крестьянской бедноты!..»

Долгими аплодисментами встретили присутствовавшие эти заключительные слова моего выступления.

После торжественной части начался самодеятельный концерт. На сцене появляется красноармеец и объявляет, что сейчас он покажет, как ходят различные военные.

Вызывая взрывы смеха, боец изображает Гусарского корнета, фланирующего по Невскому проспекту, ударницу женского батальона Керенского, гвардейского офицера. Скрываясь на мгновение за ширмой он появляется оттуда то с золотыми погонами и с длиннейшей саблей в блестящих металлических ножнах, волочащейся по полу, то с женскими кудрями, которые висят из-под военной фуражки с царской кокардой.

Но вот он выходит с винтовкой в руке, одетый в красноармейскую форму. Хорошо сшитая гимнастерка ладно сидит на его стройной фигуре. На голове фуражка с красной звездой. [64]

— А теперь посмотрите, как ходят красноармейцы 38-го полка.

Зал настораживается. Красноармеец на эстраде легко и ловко берет винтовку на плечо и, перемигнувшись с капельмейстером, лихо командует самому себе:

— Шагом марш!

Под звуки знакомого марша «Жизнь для победы» он размашисто шагает по сцене. Рука крепко и уверенно сжимает винтовку. Голова высоко поднята, глаза блестят.

Обойдя по эстраде несколько кругов, красноармеец остановился на середине, взял винтовку к ноге и стоял смирно, взволнованный и торжественный.

Из зала навстречу ему понеслись дружные аплодисменты и крики приветствий:

— Ура! Наш 38-й! Ура! Наш Рогожско-Симоновский полк! Ура! Ура!..

Многоголосое «ура» неслось из всех уголков зала.

Оркестр заиграл «Интернационал». Красноармеец на сцене взял винтовку «на караул» и неподвижно стоял перед нами, олицетворяя собой воинов нарождающейся Красной Армии.

Затем началась пляска. Русскую плясали почти все. Даже те, кто не умел, выходили в круг и топтались на месте.

— Вот ведь разбойники, что выделывают, — бормотал в восхищении Лапидус.

— Володька, уточкой! — кричали красноармейцы, и конюх обоза первого разряда потешно заковылял вдоль круга, присев на корточки. Он был широкоплеч, мал ростом и чем быстрее бежал в этой крайне неудобной позе, тем заметнее по-утиному переваливался с боку на бок, вызывая дружный хохот зрителей.

С места сорвался весельчак Бадеулин. Стоя на левой ноге, он правой выделывал самые замысловатые фигуры и громко приговаривал:

— Одна нога топотит, а другая не хотит!..

Концерт затянулся за полночь. Плясали сразу по нескольку десятков человек. Тех, кто сам не шел, тянули товарищи. Титова схватили в коридоре да так с караваем хлеба под мышкой и вытащили в круг.

— Ну, вся пролетария в пляс пошла! — восклицает [65] Михайлов, радуясь за молодежь, за боевое настроение красноармейцев, готовящихся к отправке на фронт.

Обступившие его рабочие одобрительно улыбаются.

— А пройдет немного лет, оправится пролетария, сколько она всяких делов произведет. Со всего мира на нее глядеть будут. Так и Владимир Ильич нам говорил, — вспоминает Михайлов.

Веселье тем временем разгорается сильнее и сильнее.

— Хорохорина! Хорохорина! — раздается сразу несколько голосов, и на площадку выходит, подправляя на ходу крепко затянутый пояс, конный разведчик из бывших красногвардейцев.

Начал он тихо, с расстановкой, выдвигая вперед то одну, то другую ногу. Вначале его движения были медлительны, но затем ускорились, стали увереннее, и вот он уже весь в вихре огненной пляски.

Из группы молодых работниц легонько вытолкнули стройную русоволосую девушку. Оказавшись на виду у всех, она зарделась, но быстро овладела собой и, плавно наклоняя гибкую фигуру то в одну, то в другую сторону, уверенно двинулась вдоль по кругу, навстречу Хорохорину.

Хорохорин, разгорячившись, пошел вприсядку. Вот он сдвинул бескозырку на затылок и в бешеном темпе понесся по кругу, подпевая:

Ходи изба, ходи печь,

Хозяину негде лечь.

Ходи изба, ходи сени.

Хозяина волки съели...

А в коридоре был открыт буфет. Здесь, за длинным столом, с огромным самоваром, хозяйничал Шелепин. На подносах лежали горы ломтей черного хлеба, обильно намазанные сливочным маслом, на тарелках пиленый сахар — редкостное угощение в то суровое, голодное время. Сливочное масло и сахар стали поступать в полк после того, как наша делегация посетила Владимира Ильича.

Готовясь к встрече с трудящимися района, красноармейцы единодушно высказались за то, чтобы масло и сахар не выдавать на кухню, а сохранить для угощения дорогих гостей.

Шелепин в роли гостеприимного хозяина просто великолепен. В полковой парикмахерской не пожалели на [66] главного распорядителя вечера духов и помады, доставленных в полк работницами фабрики Остроумова.

— Прошу вас, пожалуйста, к столу, — приветливо приглашает Шелепин гостей, входящих в буфет.

— Кушайте, кушайте, — угощают работниц красноармейцы, разливая чай и подавая хлеб с маслом.

Количество гостей у столов росло, но никто не проявлял жадности, хотя все были голодны. Ели не торопясь, уступая друг другу очередь. Все мы знали, что если бы черный хлеб с маслом выдавали где-нибудь в районной лавке, то километровая очередь выстроилась бы уже с ночи. Но здесь, в гостях, каждый старался соблюдать чувство достоинства и вполне понятную тактичность, тем более, что гости видели: сами-то красноармейцы почти ничего не едят и не пьют.