Большой прыжок - Ли Бреккет

— Вы говорите так, — сухо сказал Питер, — словно сами пользуетесь снотворным. — Он взглянул на Симона. — Однако, мне кажется, вы правы. Иди, Симон.

— Тебе лучше тоже уйти. Но я больше не буду спорить. Я ухожу и постараюсь уснуть.

Питер вышел из каюты. Симон тоже. Стенли уселся в кресло и тупо уставился в стену. Картежники разговаривали тихими монотонными голосами, словно их мысли были сосредоточены вовсе не на игре.

Комин закурил сигарету и принялся безостановочно ходить взад-вперед в ограниченном пространстве. Тускло горели лампы. Они были достаточно яркими, но в самом свете было что-то неестественное, словно он как-то изменил спектр. Тело Комина дрожало в самой глубине клеток, словно его мучила болезнь. Это мучило всех. Рот сказал, что это какой-то неясный эффект статичности и окружающего энергетического поля. Статическое электричество в ненормальных условиях. Один из факторов риска межзвездного перелета. Это могло быть опасностью. Маленькие факты могли перерасти в большие. Такие мелочи, как недомогание или звук, не затихающий в его ушах.

Комин подумал: Баллантайн тоже слышал его. Весь путь до звезды Барнарда и обратно он слышал его, не мог не слышать. А затем они включили эту проклятую электродрель, и это был он — подвывающий, сводящий с ума, нестерпимый звук, звук дрели…

Комин коротко выругался и сказал:

— Было бы не так плохо, если бы мы двигались.

Рот хмыкнул и хмуро уставился на карты, которые держал в руках.

— Вы движетесь, — сказал он. — Вы покрыли шесть световых лет во много раз быстрее самого света. — Он бросил карты. — Вшивая пара десяток. Я пас. Да, Комин, вы движетесь.

— Но откуда нам это знать? Мы не чувствуем движения, не видим его, даже не слышим.

— Мы принимаем его на веру, — сказал Рот. — Приборы уверяют нас, что мы с огромной скоростью приближаемся к звезде Барнарда. Или она приближается к нам. Кто знает? Движение всегда относительно. Во всяком случае, относительно известной нам Вселенной мы летим со скоростью, гораздо большей возможной — теоретически. Относительно какой-то другой Вселенной или состояния материи мы можем и неподвижно стоять на месте.

— Когда вы, ученые, говорите такое, у меня начинает болеть голова, — сказал Комин. — Все это звучит бессмыслицей.

— Вовсе нет. Теория Грума, на основании которой Баллантайн построил свой двигатель, гласит, что так называемый световой барьер реален и что материя, достигшая сверхсветовой скорости, переходит в другой план атомной вибрации или состояния, создавая закрытый вакуум континуума, в котором энергия не может ни появляться, ни исчезать. Огражденный масс-импульсным полем, корабль питается собой, используя кинетическую энергию, запасенную при первоначальном ускорении. Двигатель работает, но подтверждает это теорию или нет, мы не знаем. Здесь очень интересное искажение времени…

Комин, слушая и понимая лишь наполовину, испытывал нахлынувшее кошмарное чувство нереальности. Он боролся с ним, фиксируя мысли на очень реальной и отвратительной проблеме, стоявшей перед ним.

— …и Викри очень интересовался временем в своих путевых заметках, — говорил Рот. Хронометры работали, но показывали ли они в точности земное время? Не было способа проверить это. Мы говорим, что первый Большой Прыжок занял у них много месяцев. Викри использовал слово «вечность» — очень смутный термин. Сколько времени прошло с тех пор, как мы включили звездный двигатель? Мне кажется, что ощущение времени…

Комин раздраженно смял сигарету и вышел из главной каюты. Все эти двусмысленные ученые разговори только расстраивали его. У него не было абстрактного мышления. Стул был стулом, стол — столом, а час равнялся шестидесяти минутам. Покуда он опирался на эти реальности, он мог понимать.

Он раскопал в шкафчике бутылку — не успокоительное, предписанное доктором Кренчем, но девяностоградусное и достаточно хорошее. Он сидел, пил и думал о Сидне, думал, действительно ли она это имела в виду, когда сказала, что у них нет будущего. Вероятно. Он хотел бы, чтобы она была здесь, и одновременно радовался, что ее здесь нет. Через некоторое время он начал прислушиваться к двигателю, звуку, который ощущал скорее зубами и кончиками нервов, а не ушами. Он чувствовал себя усталым, выпил еще порцию и пошел спать. Казалось дьявольским способом проводить время во сне, время второго межзвездного путешествия, но больше нечем было заняться. Даже у ученых было мало дел, кроме проверки приборов. Инженеры были полезны, только когда барахлил двигатель, а пилоты были чистым украшением, не считая тот времени, когда корабль вернется к обычным скоростям. На звездном двигателе корабль летел автоматически. Ни один экипаж из человеческих существ не смог бы управлять им вручную. Все лишь сидели, глядели на миллион приспособлений и надеялись, что они не сломаются.

Комин фыркнул, потянулся и заснул. Сны не были хорошими. Он вскочил, набрал полные легкие затхлого воздуха — ему показалось, что он не дышал настоящим воздухом со времени отлета с Луны — и услышал звонок, возвещающий время обеда.

Комин осторожно вышел из своей каюты, как делал всегда. Он не боялся пистолетов. Корабельный арсенал был надежно заперт, и ни у кого не было ничего более серьезного, чем перочинный нож. Питер Кохран не хотел рисковать, случись вдруг истерика, космическая лихорадка или просто мятеж. Но человек, идущий на убийство, может быть очень изобретателен в выдумке оружия. Комин был осторожен.

В коридоре никого не было. Комин зевнул и пошел к главной каюте. Голова была еще тяжелая, во рту стоял крепкий привкус виски.

По правую сторону коридора был отсек, используемый для хранения определенных припасов секции жилых кают. Дверь была приоткрыта, но это было обычным делом, так как люди часто заходили туда. Комин миновал ее.

Позади возникло легкое, быстрое движение воздуха, торопливые шаги и хриплое дыхание. Комин метнулся вперед и влево. Стальная полоса, нацеленная в затылок, ударила по правому плечу, издав безобразный звук.

Почувствовав сильнейшую боль, Комин стал падать, но левая нога инстинктивно нашла опору, наткнулась на утолщенный конец стальной полосы, захватила его и потащила к себе.

Комин ударился об пол. Перед глазами замелькали цветные ленты, затем все окутала тьма. Но страх смерти жил в нем, и он забился, удерживая стальную полосу. Здесь был человек, осторожный человек, человек, ожидавший неудачи, потому что скрыл лицо и голову, чтобы жертва не могла узнать его

— вопреки тому, что у него должны быть возможности ее узнать.

В Комине поднялся такой гнев, что он почти смел собиравшуюся вокруг тьму. Он издал нечленораздельный, животный звук и попытался подняться. Человек с закрытым лицом внезапно развернулся и побежал. Шаги застучали по коридору. Комин всмотрелся в бегущего и внезапно узнал походку, узнал эти черные брюки. Лицо человека является лишь частью того, что вы знаете о нем. Комин попытался выкрикнуть имя бегущего, но не успел. Тот уже скрылся.